Неточные совпадения
Недаром наши странники
Поругивали мокрую,
Холодную весну.
Весна нужна крестьянину
И ранняя и дружная,
А тут — хоть волком вой!
Не греет
землю солнышко,
И облака дождливые,
Как дойные коровушки,
Идут по небесам.
Согнало снег, а зелени
Ни травки, ни листа!
Вода не убирается,
Земля не одевается
Зеленым ярким бархатом
И, как мертвец без савана,
Лежит
под небом пасмурным
Печальна и нага.
— Но все, извините-с, я не могу понять, как же быть без дороги; как
идти не по дороге; как ехать, когда нет
земли под ногами; как плыть, когда челн не на воде?
Из заросли поднялся корабль; он всплыл и остановился по самой середине зари. Из этой дали он был виден ясно, как облака. Разбрасывая веселье, он пылал, как вино, роза, кровь, уста, алый бархат и пунцовый огонь. Корабль
шел прямо к Ассоль. Крылья пены трепетали
под мощным напором его киля; уже встав, девушка прижала руки к груди, как чудная игра света перешла в зыбь; взошло солнце, и яркая полнота утра сдернула покровы с всего, что еще нежилось, потягиваясь на сонной
земле.
Вел простой образ жизни и сам обрабатывал
землю; снискал
славу образцового гражданина.] грядку
под позднюю репу отбиваю.
— А голубям — башки свернуть. Зажарить. Нет, — в самом деле, — угрюмо продолжал Безбедов. — До самоубийства дойти можно. Вы
идете лесом или — все равно — полем, ночь, темнота, на
земле,
под ногами, какие-то шишки. Кругом — чертовщина: революции, экспроприации, виселицы, и… вообще — деваться некуда! Нужно, чтоб пред вами что-то светилось. Пусть даже и не светится, а просто: существует. Да — черт с ней — пусть и не существует, а выдумано, вот — чертей выдумали, а верят, что они есть.
Один из них был важный: седовласый, вихрастый, с отвисшими щеками и все презирающим взглядом строго выпученных мутноватых глаз человека, утомленного
славой. Он великолепно носил бархатную визитку, мягкие замшевые ботинки;
под его подбородком бульдога завязан пышным бантом голубой галстух; страдая подагрой, он ходил так осторожно, как будто и
землю презирал. Пил и ел он много, говорил мало, и, чье бы имя ни называли при нем, он, отмахиваясь тяжелой, синеватой кистью руки, возглашал барским, рокочущим басом...
Царь медленно
шел к военно-морскому отделу впереди этих людей, но казалось, что они толкают его. Вот губернатор Баранов гибко наклонился, поднял что-то с
земли из-под ног царя и швырнул в сторону.
— Ну-с, гуляйте, — скомандовал ей Лютов, вставая с
земли, и, взяв Клима
под руку,
пошел к дачам.
Я
шел по горе;
под портиками, между фестонами виноградной зелени, мелькал тот же образ; холодным и строгим взглядом следил он, как толпы смуглых жителей юга добывали, обливаясь потом, драгоценный сок своей почвы, как катили бочки к берегу и усылали вдаль, получая за это от повелителей право есть хлеб своей
земли.
— Закон! — повторил он презрительно, — он прежде ограбил всех, всю
землю, всё богачество у людей отнял,
под себя подобрал, всех побил, какие против него
шли, а потом закон написал, чтобы не грабили да не убивали. Он бы прежде этот закон написал.
— Посмотрите, пожалуйста, какова парочка! — кричал «Моисей», точно вынырнув откуда-то из-под
земли. — Видели Зосю, как она
шла с Лоскутовым? Ха-ха…
Как бы сговорившись, мы все разом сняли с себя котомки. Чжан Бао и Чан Лин выворотили пень, выбросили из-под него камни и
землю, а мы с Дерсу стащили туда кости. Затем прикрыли их мхом, а сверху наложили тот же пень и
пошли к реке мыться.
Холодный, пронзительный ветер не позволял нам долго любоваться красивой картиной и принуждал к спуску в долину. С каждым шагом снегу становилось все меньше и меньше. Теперь мы
шли по мерзлому мху. Он хрустел
под ногами и оставался примятым к
земле.
Под утро я немного задремал, и тотчас мне приснился странный сон: мы — я и Дерсу — были на каком-то биваке в лесу. Дерсу увязывал свою котомку и собирался куда-то
идти, а я уговаривал его остаться со мной. Когда все было готово, он сказал, что
идет к жене, и вслед за этим быстро направился к лесу. Мне стало страшно; я побежал за ним и запутался в багульнике. Появились пятипальчатые листья женьшеня. Они превратились в руки, схватили меня и повалили на
землю.
Ущелье, по которому мы
шли, было длинное и извилистое. Справа и слева к нему подходили другие такие же ущелья. Из них с шумом бежала вода. Распадок [Местное название узкой долины.] становился шире и постепенно превращался в долину. Здесь на деревьях были старые затески, они привели нас на тропинку. Гольд
шел впереди и все время внимательно смотрел
под ноги. Порой он нагибался к
земле и разбирал листву руками.
Вековые дубы, могучие кедры, черная береза, клен, аралия, ель, тополь, граб, пихта, лиственница и тис росли здесь в живописном беспорядке. Что-то особенное было в этом лесу. Внизу,
под деревьями, царил полумрак. Дерсу
шел медленно и, по обыкновению, внимательно смотрел себе
под ноги. Вдруг он остановился и, не спуская глаз с какого-то предмета, стал снимать котомку, положил на
землю ружье и сошки, бросил топор, затем лег на
землю ничком и начал кого-то о чем-то просить.
Посидев еще немного, я
пошел дальше. Все время мне попадался в пути свежеперевернутый колодник. Я узнал работу медведя. Это его любимейшее занятие. Слоняясь по тайге, он подымает бурелом и что-то собирает
под ним на
земле. Китайцы в шутку говорят, что медведь сушит валежник, поворачивая его к солнцу то одной, то другой стороной.
Девушка начинала тем, что не
пойдет за него; но постепенно привыкала иметь его
под своею командою и, убеждаясь, что из двух зол — такого мужа и такого семейства, как ее родное, муж зло меньшее, осчастливливала своего поклонника; сначала было ей гадко, когда она узнавала, что такое значит осчастливливать без любви; был послушен: стерпится — слюбится, и она обращалась в обыкновенную хорошую даму, то есть женщину, которая сама-то по себе и хороша, но примирилась с пошлостью и, живя на
земле, только коптит небо.
Если же он принадлежит к серой массе, составляющей большинство, то обыкновенно садится на участок в том селении, где прикажет начальство, и если в этом селении тесно и нет уже
земли, годной
под участки, то его сажают уже на готовое хозяйство, в совладельцы или половинщики, или же его
посылают селиться на новое место.
Он рубит лес, корчует, роет канавы, чтобы осушить место, и всё время, пока
идут эти подготовительные работы, живет
под открытым небом, на сырой
земле.
Только в стрельбе с подъезда к птице крупной и сторожкой, сидящей на
земле, а не на деревьях, собака мешает, потому что птица боится ее; но если собака вежлива, [То есть не гоняется за птицей и совершенно послушна] то она во время самого подъезда будет
идти под дрожками или
под телегой, так что ее и не увидишь; сначала станет она это делать по приказанию охотника, а потом по собственной догадке.
Я весь отдался влиянию окружающей меня обстановки и
шел по лесу наугад. Один раз я чуть было не наступил на ядовитую змею. Она проползла около самых моих ног и проворно спряталась
под большим пнем. Немного дальше я увидел на осокоре черную ворону. Она чистила нос о ветку и часто каркала, поглядывая вниз на
землю. Испуганная моим приближением, ворона полетела в глубь леса, и следом за ней с
земли поднялись еще две вороны.
Направо в
земле шла под глазом канавка с порогом, а налево у самой арки стояла деревянная скамеечка, на которой обыкновенно сидел Никитич, наблюдая свою «хозяйку», как он называл доменную печь.
— Ну уж, мать, был киятер. Были мы в Суконных банях. Вспарились, сели в передбанник, да и говорим: «Как его солдаты-то из ружьев расстригнули, а он
под землю». Странница одна и говорит: «Он, говорит, опять по
земле ходит». — «Как, говорим, по
земле ходит?» — «Ходит», говорит. А тут бабочка одна в баню
пошла, да как, мать моя, выскочит оттуда, да как гаркнет без ума без разума: «Мужик в бане». Глянули, неправда он. Так и стоит так, то есть так и стоит.
— Чудо, мать моя, — говорит Елена Лукьяновна: — в Казанской губернии разбойник объявился. Объявился и стал он народ смущать. «
Идите, говорит, я поведу в златые обители». Стали его расстригивать, а он
под землю. Как только офицер по-своему скомандовал, а он
под землю.
Вдруг поднялся глухой шум и топот множества ног в зале, с которым вместе двигался плач и вой; все это прошло мимо нас… и вскоре я увидел, что с крыльца, как будто на головах людей, спустился деревянный гроб; потом, когда тесная толпа раздвинулась, я разглядел, что гроб несли мой отец, двое дядей и старик Петр Федоров, которого самого вели
под руки; бабушку также вели сначала, но скоро посадили в сани, а тетушки и маменька
шли пешком; многие, стоявшие на дворе, кланялись в
землю.
— Тут не один был Кошка, — отвечал он простодушно, — их, может быть, были сотни, тысячи!.. Что такое наши солдатики выделывали. — уму невообразимо;
иду я раз около траншеи и вижу, взвод
идет с этим покойным моим капитаном с вылазки, слышу — кричит он: «Где Петров?.. Убит Петров?» Никто не знает; только вдруг минут через пять, как из-под
земли, является Петров. «Где был?» — «Да я, говорит, ваше высокородие, на место вылазки бегал, трубку там обронил и забыл». А, как это вам покажется?
— Какой это начальник! — говорили они, —
идет, бывало, начальник —
земля у него
под ногами дрожит, а этот
идет, ногами во все стороны дрыгает, словно кому киселя дать хочет!
После полудня, разбитая, озябшая, мать приехала в большое село Никольское, прошла на станцию, спросила себе чаю и села у окна, поставив
под лавку свой тяжелый чемодан. Из окна было видно небольшую площадь, покрытую затоптанным ковром желтой травы, волостное правление — темно-серый дом с провисшей крышей. На крыльце волости сидел лысый длиннобородый мужик в одной рубахе и курил трубку. По траве
шла свинья. Недовольно встряхивая ушами, она тыкалась рылом в
землю и покачивала головой.
— Мужик спокойнее на ногах стоит! — добавил Рыбин. — Он
под собой
землю чувствует, хоть и нет ее у него, но он чувствует —
земля! А фабричный — вроде птицы: родины нет, дома нет, сегодня — здесь, завтра — там! Его и баба к месту не привязывает, чуть что — прощай, милая, в бок тебе вилами! И
пошел искать, где лучше. А мужик вокруг себя хочет сделать лучше, не сходя с места. Вон мать пришла!
Наши поэты уже не витают более в эмпиреях: они спустились на
землю; они с нами в ногу
идут под строгий механический марш Музыкального Завода; их лира — утренний шорох электрических зубных щеток и грозный треск искр в Машине Благодетеля, и величественное эхо Гимна Единому Государству, и интимный звон хрустально-сияющей ночной вазы, и волнующий треск падающих штор, и веселые голоса новейшей поваренной книги, и еле слышный шепот уличных мембран.
Идет полк с музыкой —
земля под ним дрожит и трясется,
идет и бьет повсюду врагов отечества: турок, немцев, поляков, шведов, венгерцев и других инородцев. И все может понять и сделать русский солдат: укрепление соорудить, мост построить, мельницу возвести, пекарню или баню смастерить.
Перстень задумался. Серебряный ехал осторожно, вглядываясь в темную даль; Максим молчал. Глухо раздавались по дороге шаги разбойников; звездная ночь безмолвно раскинулась над спящею
землей. Долго
шла толпа по направлению, указанному татарином, которого вели
под саблей Хлопко и Поддубный.
Мерно
шел конь, подымая косматые ноги в серебряных наколенниках, согнувши толстую шею, и когда Дружина Андреевич остановил его саженях в пяти от своего противника, он стал трясти густою волнистою гривой, достававшею до самой
земли, грызть удила и нетерпеливо рыть песок сильным копытом, выказывая при каждом ударе блестящие шипы широкой подковы. Казалось, тяжелый конь был подобран
под стать дородного всадника, и даже белый цвет его гривы согласовался с седою бородой боярина.
Бабушка поклонилась могиле до
земли, всхлипнула, взвыла и
пошла, а за нею — дед, скрыв глаза
под козырьком фуражки, одергивая потертый сюртук.
Се же того ради предлагается, дабы укротити оную весьма жестокую епископам
славу, чтоб оных
под руки донележе здрави суть невожено и в
землю бы им подручная братия не кланялась.
Наконец пароход подтянули. Какой-то матрос, ловкий, как дьявол, взобрался кверху,
под самую крышу сарая, и потом закачался в воздухе вместе с мостками, которые спустились на корабль. И
пошел народ выходить на американскую
землю…
Потом вагон
пошел спокойнее,
под колесами зазвучала твердая
земля, поезд сошел с моста и потянулся, прибавляя ход, вдоль берега.
Среди этого томления на улицах и в домах,
под этим отчуждением с неба, по нечистой и бессильной
земле,
шел Передонов и томился неясными страхами, — и не было для него утешения в возвышенном и отрады в земном, — потому что и теперь, как всегда, смотрел он на мир мертвенными глазами, как некий демон, томящийся в мрачном одиночестве страхом и тоскою.
Когда Евгения Петровна
шла по двору, приподняв юбку и осторожно ставя ноги на
землю, она тоже напоминала кошку своей брезгливостью и, может быть, так же отряхала, незаметно,
под юбкой, маленькие ноги, испачканные пылью или грязью. А чаще всего в строгости своей она похожа на монахиню, хотя и светло одевается. В церковь — не ходит, а о Христе умеет говорить просто, горячо и бесстрашно.
Крыльцо пошатнулось
под ним и быстро
пошло вниз, а всё на
земле приподнялось и с шумом рухнуло на грудь ему, опрокинув его.
Старик
пошел дальше. Оленин не отставал от него. Пройдя шагов двадцать и спускаясь книзу, они пришли в чащу к разлапистой груше,
под которою
земля была черна и оставался свежий звериный помет.
Однажды вечером, кончив дневной сбор винограда, партия молдаван, с которой я работал, ушла на берег моря, а я и старуха Изергиль остались
под густой тенью виноградных лоз и, лежа на
земле, молчали, глядя, как тают в голубой мгле ночи силуэты тех людей, что
пошли к морю.
— Ну и
пойди туда. Чего корячишься? — говорил Шабалин, подхватывая Зотушку
под руку. — Вот я тебе покажу, как не принимаешь… Такой состав у меня есть, что рога в
землю с двух рюмок.
Суслов (разваливаясь на сене). «На
земле весь род людской…» (Кашляет.) Все вы — скрытые мерзавцы… «Люди гибнут за металл…» Ерунда… Деньги ничто… когда они есть… (дремлет.), а боязнь чужого мнения — нечто… если человек… трезв… и все вы — скрытые мерзавцы, говорю вам… (Засыпает. Дудаков и Ольга тихо
идут под руку. Она крепко прижалась к его плечу и смотрит в лицо его.)
А за кладбищем дымились кирпичные заводы. Густой, черный дым большими клубами
шел из-под длинных камышовых крыш, приплюснутых к
земле, и лениво поднимался вверх. Небо над заводами и кладбищем было смугло, и большие тени от клубов дыма ползли по полю и через дорогу. В дыму около крыш двигались люди и лошади, покрытые красной пылью…
Было тут совсем темно, и только по длинной полосе неба, усеянной звездами, да по тому, что
под ногами была утоптанная
земля, они знали, что
идут по аллее.
— Мы и те, что
шли с другой стороны, встретились в горе через тринадцать недель после смерти отца — это был безумный день, синьор! О, когда мы услыхали там,
под землею, во тьме, шум другой работы, шум идущих встречу нам
под землею — вы поймите, синьор, —
под огромною тяжестью
земли, которая могла бы раздавить нас, маленьких, всех сразу!
Он долго отказывался
под разными предлогами, наконец уступил и
пошел с ним и сестрой, а когда они двое взошли на верхний ярус лесов, то упали оттуда — жених прямо на
землю, в творило с известью, а брат зацепился платьем за леса, повис в воздухе и был снят каменщиками. Он только вывихнул ногу и руку, разбил лицо, а жених переломил позвоночник и распорол бок.
Но не бойтесь за нее, не бойтесь даже тогда, когда она сама говорит против себя: она может на время или покориться, по-видимому, или даже
пойти на обман, как речка может скрыться
под землею или удалиться от своего русла; но текучая вода не остановится и не
пойдет назад, а все-таки дойдет до своего конца, до того места, где может она слиться с другими водами и вместе бежать к водам океана.