Неточные совпадения
Старичок-священник, в камилавке, с блестящими серебром седыми прядями волос, разобранными на две стороны за ушами, выпростав маленькие старческие руки из-под тяжелой серебряной с
золотым крестом на спине
ризы, перебирал что-то у аналоя.
Вспомнил, что в романе «Воскресение» Лев Толстой назвал
ризу попа
золотой рогожей, — за это пошленький литератор Ясинский сказал в своей рецензии, что Толстой — гимназист.
Блестели
золотые, серебряные венчики на иконах и опаловые слезы жемчуга
риз. У стены — старинная кровать карельской березы, украшенная бронзой, такие же четыре стула стояли посреди комнаты вокруг стола. Около двери, в темноватом углу, — большой шкаф, с полок его, сквозь стекло, Самгин видел ковши, братины, бокалы и черные кирпичи книг, переплетенных в кожу. Во всем этом было нечто внушительное.
Казалось, что чем дальше уходит архиерей и десятки неуклюжих фигур в
ризах, — тем более плотным становится этот живой поток
золота, как бы увлекая за собою всю силу солнца, весь блеск его лучей.
Комната, оклеенная темно-красными с
золотом обоями, казалась торжественной, но пустой, стены — голые, только в переднем углу поблескивал серебром
ризы маленький образок да из простенков между окнами неприятно торчали трехпалые лапы бронзовых консолей.
Всё было празднично, торжественно, весело и прекрасно: и священники в светлых серебряных с
золотыми крестами
ризах, и дьякон, и дьячки в праздничных серебряных и
золотых стихарях, и нарядные добровольцы-певчие с масляными волосами, и веселые плясовые напевы праздничных песен, и непрестанное благословение народа священниками тройными, убранными цветами свечами, с всё повторяемыми возгласами: «Христос воскресе!
Слабо теплившиеся неугасимые лампады бросали колеблющийся свет кругом, выхватывая из окружающей темноты глубокую резьбу обронных
риз, хитрые потемневшие узоры басменного дела, поднизи из жемчуга и цветных камней,
золотые подвески и ожерелья.
Ризы и вся церковная утварь блестели
золотом, местные образа сияли в богатых сребро-позлащенных окладах.
В комнате было очень светло, в переднем углу, на столе, горели серебряные канделябры по пяти свеч, между ними стояла любимая икона деда «Не рыдай мене, мати», сверкал и таял в огнях жемчуг
ризы, лучисто горели малиновые альмандины на
золоте венцов. В темных стеклах окон с улицы молча прижались блинами мутные круглые рожи, прилипли расплющенные носы, всё вокруг куда-то плыло, а зеленая старуха щупала холодными пальцами за ухом у меня, говоря...
За ширмами стояла полуторная кровать игуменьи с прекрасным замшевым матрацем, ночной столик, небольшой шкаф с книгами и два мягкие кресла; а по другую сторону ширм помещался богатый образник с несколькими лампадами, горевшими перед фамильными образами в дорогих
ризах; письменный стол, обитый зеленым сафьяном с вытисненными по углам
золотыми арфами, кушетка, две горки с хрусталем и несколько кресел.
Священники-то как ушли, меня в церкви-то они и заперли-с, а у спасителя перед иконой лампадка горела; я пошел — сначала три камешка отковырнул у богородицы, потом сосуды-то взял-с, крест, потом и
ризу с Николая угодника,
золотая была, взял все это на палатцы-то и унес, — гляжу-с, все местные-то иконы и выходят из мест-то своих и по церкви-то идут ко мне.
— Разумеется, — подтвердил его собеседник, а потом, как бы сам с собой, принялся рассуждать печальным тоном: — Как бы, кажется, царь небесный помог низвергнуть этого человека, так бы не пожалел новую
ризу, из
золота кованную, сделать на нашу владычицу божью матерь, хранительницу града сего.
Поддубный развязал мешок и вынул кусок
ризы, богатую дарохранительницу, две-три панагии да
золотой крест.
Но, это нас поражает только потому, что это новые приемы; разве старые приемы храмов с особенным освещением, с
золотом, блеском, свечами, хорами, органом, колоколами,
ризами, плаксивыми проповедями и т. п. не то же самое?
Священник, уже облаченный в зеленую, затканную
золотыми крестами
ризу, стоял в стороне, впереди пятнадцати рабочих, вызвавшихся быть певчими.
Красный угол был выбелен; тут помещались образа, остальные части стен, составлявшие продолжение угла, оставались только вымазанными глиной; медные
ризы икон, вычищенные мелом к светлому празднику, сверкали, как
золото; подле них виднелся возобновленный пучок вербы, засохнувшая просфора, святая вода в муравленом кувшинчике, красные яйца и несколько священных книг в темных кожаных переплетах с медными застежками — те самые, по которым Ваня учился когда-то грамоте.
Мальчик, служивший в лавке, показал, что эти
ризы были куплены дня за три до убийства у человека высокого роста, в полушубке, по имени Андрея, что человек этот не однажды продавал Полуэктову серебряные и
золотые вещи и что Полуэктов давал ему деньги в долг.
В субботу Илья стоял со стариком на церковной паперти, рядом с нищими, между двух дверей. Когда отворялась наружная дверь, Илью обдавало морозным воздухом с улицы, у него зябли ноги, и он тихонько топал ими по каменному полу. Сквозь стёкла двери он видел, как огни свечей, сливаясь в красивые узоры трепетно живых точек
золота, освещали металл
риз, чёрные головы людей, лики икон, красивую резьбу иконостаса.
…не внимая
Шепоту ближней толпы, развязала ремни у сандалий,
Пышных волос
золотое руно до земли распустила;
Перевязь персей и пояс лилейной рукой разрешила;
Сбросила
ризы с себя и, лицом повернувшись к народу,
Медленно, словно заря, погрузилась в лазурную воду.
Ахнули тысячи зрителей, смолкли свирель и пектида;
В страхе упав на колени, все жрицы воскликнули громко:
«Чудо свершается, граждане! Вот она, матерь Киприда!».
Когда похороны вышли из улицы на площадь, оказалось, что она тесно забита обывателями, запасными, солдатами поручика Маврина, малочисленным начальством и духовенством в центре толпы. Хладнокровный поручик парадно, монументом стоял впереди своих солдат, его освещало солнце; конусообразные попы и дьякона стояли тоже
золотыми истуканами, они таяли, плавились на солнце, сияние
риз тоже падало на поручика Маврина; впереди аналоя подпрыгивал, размахивая фуражкой, толстый офицер с жестяной головою.
За широкой кроватью в углу, при мерцании нескольких лампад, выступал широкий ряд образов в богатых
ризах, а в самом углу сиял огромный
золотой венчик, кажется, образа Спасителя в натуральную величину.
Потом он взял ее за руку и повел к большому местному образу Богородицы, во имя которой была построена церковь, сиявшему у алтаря ослепительным блеском огней, отражавшихся на горевшей
золотом и драгоценными камнями
ризе.
Да из собора я послал Нефеда,
Чтоб из дому несли, что подороже:
Жены Татьяны поднизи и серьги,
Весь жемчуг, перстни, ферязи цветные,
Камку и бархат, соболь и лисицу;
Да взяли б у святых икон взаймы,
На время только,
ризы золотые.
Пошлет Господь, оправим их опять.
Собор внутри был полон таинственной, тяжелой тьмы, благодаря которой стрельчатые узкие окна казались синими, а купол уходил бесконечно в вышину. Пять-шесть свечей горело перед иконами алтаря, не освещая черных старинных ликов и лишь чуть поблескивая на
ризах и на острых концах
золотых сияний. Пахло ладаном, свечной гарью и еще той особенной холодной, подвальной сыростью древнего храма, которая всегда напоминает о смерти.
В середине большого пятиярусного иконостаса, поставленного у задней стены на возвышенной солее, находились древние царские двери замечательной резьбы; по сторонам их стояли местные иконы в серебряных
ризах с подвешенными пеленами, парчовыми или бархатными, расшитыми
золотом, украшенными жемчугом и серебряными дробницами.
Ни конца ни краю играм и песням… А в ракитовых кустиках в укромных перелесках тихий шепот, страстный, млеющий лепет, отрывистый смех, робкое моленье, замирающие голоса и звучные поцелуи… Последняя ночь хмелевая!.. В последний раз светлый Ярило простирает свою серебристую
ризу, в последний раз осеняет он игривую молодежь
золотыми колосьями и алыми цветами мака: «Кошуйтеся [Живите в любви и согласии.], детки, в ладу да в миру, а кто полюбит кого, люби дóвеку, не откидывайся!..» Таково прощальное слово Ярилы…
Там развевались цеховые значки и церковные хоругви, блестели на солнце дородоровые
ризы духовенства, расшитые
золотом мундиры казанских властей и штыки гарнизонного батальона, расставленного рядами по сторонам пути.
На Смоленскую владычицу, на родительское мое благословенье
ризу червонного
золота справлю с жемчугами, с бурмицкими зернами, с дорогими каменьями!
Княжеское наследство сразу сделало тот монастырь одним из богатейших в России, братии было в нем число многое, строения все каменные, церкви украшены иконами в драгоценных окладах,
золотой и серебряной утварью, златоткаными
ризами и всяким иным церковным имуществом.
Было прелестное солнечное утро.
Золотые лучи играли на драгоценных
ризах и на ликах святых, смягчая их суровые подвижнические черты…
Проходит еще минут десять. Первой вышла процессия из церкви Ивана Великого, заиграло
золото хоругвей и
риз. Народ поплыл из церкви вслед за ними. Двинулись и из других соборов, кроме Успенского. Опять сигнальный удар, и разом рванулись колокола. Словно водоворот ревущих и плачущих нот завертелся и стал все захватывать в себя, расширять свои волны, потрясать слои воздуха. Жутко и весело делалось от этой бури расходившегося металла. Показались хоругви из-за угла Успенского собора.
Его взгляд с благодарностью обращался к висевшему в углу образу Спасителя в
золотой кованной
ризе.
Все это произошло в Москве. Тайный брак был совершен осенью 1742 года в подмосковном селе Перове. Обряд венчания совершил Дубянский. С этих пор государыня особенно полюбила Перово. Она одарила церковь дорогой утварью, богатыми
ризами и воздухами, шитыми
золотом и жемчугом собственной ее работы.
Хорошо еще, что там золотили и красили иконостас, так я и прокрался незаметно за леса и свешанные с них рогожи, а когда рабочие ушли обедать и заперли собор, выдернул, не торопясь, целый ряд шпилек, придерживавших
ризу на иконе Успения Пречистыя Богоматери, отогнул толстый лист
золотой басмы и, вложив туда грамоту, заколотил снова тщательно все шпильки.
Потом о. Василий облачался в старую
ризу, на которой, в местах
золотой вышивки, торчали обтертые нитки; в кадило бросалась крупинка ладана, и в полутьме, смутно различая друг друга, но двигаясь уверенно, как слепые в знакомом месте, они начинали служить.