Неточные совпадения
— Деревья в
лесу, — повторила она. — Стало быть, по-вашему, нет разницы между глупым и умным человеком, между добрым и
злым?
Следующие два дня были дождливые, в особенности последний. Лежа на кане, я нежился под одеялом. Вечером перед сном тазы последний раз вынули жар из печей и положили его посредине фанзы в котел с
золой. Ночью я проснулся от сильного шума. На дворе неистовствовала буря, дождь хлестал по окнам. Я совершенно забыл, где мы находимся; мне казалось, что я сплю в
лесу, около костра, под открытым небом. Сквозь темноту я чуть-чуть увидел свет потухающих углей и испугался.
Всякий раз, когда вступаешь в
лес, который тянется на несколько сот километров, невольно испытываешь чувство, похожее на робость. Такой первобытный
лес — своего рода стихия, и немудрено, что даже туземцы, эти привычные лесные бродяги, прежде чем переступить границу, отделяющую их от людей и света, молятся богу и просят у него защиты от
злых духов, населяющих лесные пустыни.
Злой пастух,
Не хочешь ты Прекрасную Елену,
В густом
лесу тенистом проводить
Уютною тропинкой.
Эх ты, Марьюшка, кровь татарская,
Ой ты, зла-беда христианская!
А иди, ино, по своем пути —
И стезя твоя и слеза твоя!
Да не тронь хоть народа-то русского,
По
лесам ходи да мордву зори,
По степям ходи, калмыка гони!..
—
Я так нашел ее недавно
В пустынных муромских
лесахУ
злого лешего в руках...
В церкви было хорошо, я отдыхал там так же, как в
лесу и поле. Маленькое сердце, уже знакомое со множеством обид, выпачканное
злой грубостью жизни, омывалось в неясных, горячих мечтах.
Собака взглянула на него здоровым глазом, показала ещё раз медный и, повернувшись спиной к нему, растянулась, зевнув с воем. На площадь из улицы, точно волки из
леса на поляну, гуськом вышли три мужика; лохматые, жалкие, они остановились на припёке, бессильно качая руками, тихо поговорили о чём-то и медленно, развинченной походкой, всё так же гуськом пошли к ограде, а из-под растрёпанных лаптей поднималась сухая горячая пыль. Где-то болезненно заплакал ребёнок, хлопнула калитка и
злой голос глухо крикнул...
«Остановились они и под торжествующий шум
леса, среди дрожащей тьмы, усталые и
злые, стали судить Данко.
Они сидели, а тени от костров прыгали вокруг них в безмолвной пляске, и всем казалось, что это не тени пляшут, а торжествуют
злые духи
леса и болота…
Нужно было уйти из этого
леса, и для того были две дороги: одна — назад, — там были сильные и
злые враги, другая — вперед, — там стояли великаны-деревья, плотно обняв друг друга могучими ветвями, опустив узловатые корни глубоко в цепкий ил болота.
С лишком за двести лет до этого, то есть во времена междуцарствия, хотя мы и не можем сказать утвердительно, живали ли в Муромских
лесах ведьмы, лешие и
злые духи, но, по крайней мере, это народное поверье существовало тогда еще во всей своей силе; что ж касается до разбойников, то, несмотря на старания губных старост, огнищан и всей земской полиции тогдашнего времени, дорога Муромским
лесом вовсе была небезопасна.
— Ох, Опанас, Опанас! Вот какой на свете народ
злой да хитрый! А я же ничего того, живучи в
лесу, и не знал. Эге, пане, пане, лихо ты на свою голову затеял!..
— Да, голубчик, этак-то лучше. Право, иногда
зло меня берет! Брошу, думаю, всех этих анафем! Хоть в
лес, что ли, от них уйти!
— Постараюсь-с. Но не скрываю от себя, что задача будет трудная, потому что
зло слишком глубоко пустило корни… Ну-с, а скажите, и
лес в вашей губернии растет?
Лодка была на середине, когда ее заметили с того берега. Песня сразу грянула еще сильнее, еще нестройнее, отражаясь от зеленой стены крупного
леса, к которому вплоть подошла вырубка. Через несколько минут, однако, песня прекратилась, и с вырубки слышался только громкий и такой же нестройный говор. Вскоре Ивахин опять стрелой летел к нашему берегу и опять устремился с новою посудиной на ту сторону. Лицо у него было
злое, но все-таки в глазах проглядывала радость.
Сидел, склонив голову, обеими руками опершись на маузер, и в этой необычности и чудесной красоте ночного огня,
леса и нежного зазыва струн самому себе казался новым, прекрасным, только что сошедшим с неба — только в песне познает себя и любит человек и теряет
злую греховность свою.
— Хочешь ли ты указать мне, что ради праха и
золы погубил я душу мою, — этого ли хочешь? Не верю, не хочу унижения твоего, не по твоей воле горит, а мужики это подожгли по злобе на меня и на Титова! Не потому не верю в гнев твой, что я не достоин его, а потому, что гнев такой не достоин тебя! Не хотел ты подать мне помощи твоей в нужный час, бессильному, против греха. Ты виноват, а не я! Я вошёл в грех, как в тёмный
лес, до меня он вырос, и — где мне найти свободу от него?
«Что тут — все дороги на этот завод?» — думаю и кружусь по деревням, по
лесам, ползаю, словно жук в траве, вижу издали эти заводы. Дымят они, но не манят меня. Кажется, что потерял я половину себя, и не могу понять — чего хочу? Плохо мне. Серая, ленивая досада колеблется в душе, искрами вспыхивает
злой смешок, и хочется мне обижать всех людей и себя самого.
Древний человек живет, как в
лесу, в мире, исполненном существ — добрых и
злых, воплощенных, и призрачных.
—
Злая баба в дому хуже черта в
лесу — да: от того хоть молитвой да крестом отойдешь, а эту и пестом не отобьешь, — проговорил Сергеич и потом, вздохнув, прибавил: — Ваша Федосья Ивановна, друг сердечной Петр Алексеич, у сердца у меня лежит. Сережка мой, може, из-за нее и погибает. Много народу видело, как она в Галиче с ним в харчевне деньгами руководствовала.
«Что сказать ему? — думала она. — Я скажу, что ложь тот же
лес: чем дальше в
лес, тем труднее выбраться из него. Я скажу: ты увлекся своею фальшивою ролью и зашел слишком, далеко; ты оскорбил людей, которые были к тебе привязаны и не сделали тебе никакого
зла. Поди же, извинись перед ними, посмейся над самим собой, и тебе станет легко. А если хочешь тишины и одиночества, то уедем отсюда вместе».
Подымайся, туча-буря,
С полуночною грозой!
Зашатайся,
лес дремучий,
Страшным голосом завой!
Чтоб погони
злой боярин
Вслед за нами не послал…
Пела, пела пташечка
И затихла.
Знало сердце радости,
Да забыло.
Что, певунья пташечка,
Замолчала?
Что ты, сердце, сведалось
С черным горем?
Ах, сгубили пташечку
Злые люди;
Погубили молодца
Злые толки.
Полететь бы пташечке
К синю морю;
Убежать бы молодцу
В
лес дремучий.
На море валы шумят,
Да не вьюги;
В
лесе звери лютые,
Да не люди.
Поэтому они часто представляют, что мужичок сидит у ручейка и жалобно поет чувствительную песню, или, выгнавши в поле стадо, садится под тень развесистого дерева и сладко играет на свирели, или сидит у себя под окошком и собирается убежать в
лес, чтобы скрыться от
злых толков.
Да и основная мысль пьесы, что молодец бежит в
лес от
злых толков, решительно нейдет к нашему простому, умному народу: она могла родиться разве только у человека, пожившего между сплетнями светского общества.
— В те поры и я, как все, младенцем был, никто ведь не знал, не чуял народной силы. Второе —
лес я сызмала люблю, это большая вещь на земле — лес-то! Шуба земная и праздничная одежда её. Оголять землю, охолодить её — нельзя, и уродовать тоже не годится, и так она нами вдосталь обижена! Мужики же, со
зла, ничего в
лесу не видят, не понимают, какой это друг, защитник. Валят дерево — зря, лыко дерут — не умеючи. Народ всё-таки дикий! Еленка, ты бы шла на печь да и спала…
Это случилось вдруг, самым смешным образом, совсем неожиданно, и, как нарочно, в эту минуту я стоял на виду, не подозревая
зла и даже забыв о недавних моих предосторожностях. Вдруг я был выдвинут на первый план, как заклятый враг и естественный соперник m-r M*, как отчаянно, до последней степени влюбленный в жену его, в чем тиранка моя тут же поклялась, дала слово, сказала, что у ней есть доказательства и что не далее как, например, сегодня в
лесу она видела…
— А не дойдем — в
лесу переночуем. Я вот лепешек набрал. Что ж ты будешь сидеть? Хорошо, пришлют денег, а то ведь и не соберут. А татары теперь
злые — за то, что ихнего русские убили. Поговаривают — нас убить хотят.
Огромные бревенчатые свежие хижины в дремучем
лесу, высокие заборы, огромные бородатые люди, огромные
злые собаки — что-то в этом роде.
Зима,
злая, темная, длинная, была еще так недавно, весна пришла вдруг, но для Марьи Васильевны, которая сидела теперь в телеге, не представляли ничего нового и интересного ни тепло, ни томные, согретые дыханием весны прозрачные
леса, ни черные стаи, летавшие в поле над громадными лужами, похожими на озера, ни это небо, чудное, бездонное, куда, кажется, ушел бы с такою радостью.
Вы мечтаете, и пред вашими глазами мелькают один за другим: Булонский
лес, Елисейские поля, Трокадеро, длинноволосый Доде,
Зола с своей круглой бородкой, наш И. С. Тургенев и наша «сердечная» m-me Лаврецкая, гулящая, сорящая российскими червонцами семо и овамо.
— Мы понимаем тебя! — продолжил он. — У нас тут кроется и любовь, и отвага, и жалость, и сердоболие, а кто не чувствует в себе того, тот пусть идет шататься по диким дебрям и
лесам со
злыми зверьми. Ты наш! Мы освобождаем тебя от битвы с твоими кормильцами и даже запрещаем тебе мощным заклятием. Пойдем с нами, но обнажай меч только тогда, когда твою девицу обидит кто словом или делом.
— Мы понимает тебя! — продолжал он. — У нас тут кроется и любовь, и отвага, и жалость, и сердоболие, а кто не чувствует в себе этого, тот пусть идет шататься по диким дебрям и
лесам со
злыми зверями. Ты наш! Мы освобождаем и разрешаем тебя от битвы с твоими кормильцами и даже запрещаем тебе мощным заклятием. Пойдем с нами, но обнажай меч только тогда, когда твою девицу обидит кто словом или делом.