Неточные совпадения
Бобчинский. Он, он, ей-богу он… Такой наблюдательный: все обсмотрел. Увидел, что мы с Петром-то Ивановичем ели семгу, — больше потому, что Петр Иванович насчет своего желудка… да, так он и в тарелки
к нам
заглянул. Меня так и проняло страхом.
Константин Левин
заглянул в дверь и увидел, что говорит с огромной шапкой волос молодой человек в поддевке, а молодая рябоватая женщина, в шерстяном платье без рукавчиков и воротничков, сидит на диване. Брата не видно было. У Константина больно сжалось сердце при мысли о том, в среде каких чужих людей живет его брат. Никто не услыхал его, и Константин, снимая калоши, прислушивался
к тому, что говорил господин в поддевке. Он говорил о каком-то предприятии.
Он сделал даже самому себе множество приятных сюрпризов, подмигнул бровью и губами и сделал кое-что даже языком; словом, мало ли чего не делаешь, оставшись один, чувствуя притом, что хорош, да
к тому же будучи уверен, что никто не
заглядывает в щелку.
Не довольствуясь сим, он ходил еще каждый день по улицам своей деревни,
заглядывал под мостики, под перекладины и все, что ни попадалось ему: старая подошва, бабья тряпка, железный гвоздь, глиняный черепок, — все тащил
к себе и складывал в ту кучу, которую Чичиков заметил в углу комнаты.
Заглянул бы кто-нибудь
к нему на рабочий двор, где наготовлено было на запас всякого дерева и посуды, никогда не употреблявшейся, — ему бы показалось, уж не попал ли он как-нибудь в Москву на щепной двор, куда ежедневно отправляются расторопные тещи и свекрухи, с кухарками позади, делать свои хозяйственные запасы и где горами белеет всякое дерево — шитое, точеное, лаженое и плетеное: бочки, пересеки, ушаты, лагуны́, [Лагун — «форма ведра с закрышкой».
Он
заглянул в щелочку двери, из которой она было высунула голову, и, увидев ее, сидящую за чайным столиком, вошел
к ней с веселым и ласковым видом.
А вы, прося на церковь,
заглянете ко всякому — и
к мещанину и
к купцу, и будете иметь случай расспросить всякого.
«Ну, что соседки? Что Татьяна?
Что Ольга резвая твоя?»
— Налей еще мне полстакана…
Довольно, милый… Вся семья
Здорова; кланяться велели.
Ах, милый, как похорошели
У Ольги плечи, что за грудь!
Что за душа!.. Когда-нибудь
Заедем
к ним; ты их обяжешь;
А то, мой друг, суди ты сам:
Два раза
заглянул, а там
Уж
к ним и носу не покажешь.
Да вот… какой же я болван!
Ты
к ним на той неделе зван...
Выговорив самое главное, девушка повернула голову, робко посмотрев на старика. Лонгрен сидел понурясь, сцепив пальцы рук между колен, на которые оперся локтями. Чувствуя взгляд, он поднял голову и вздохнул. Поборов тяжелое настроение, девушка подбежала
к нему, устроилась сидеть рядом и, продев свою легкую руку под кожаный рукав его куртки, смеясь и
заглядывая отцу снизу в лицо, продолжала с деланым оживлением...
Раскольников перешел через площадь. Там, на углу, стояла густая толпа народа, все мужиков. Он залез в самую густоту,
заглядывая в лица. Его почему-то тянуло со всеми заговаривать. Но мужики не обращали внимания на него и все что-то галдели про себя, сбиваясь кучками. Он постоял, подумал и пошел направо, тротуаром, по направлению
к В—му. Миновав площадь, он попал в переулок…
Он пригнулся тогда совсем
к полу и
заглянул ей снизу в лицо,
заглянул и помертвел: старушонка сидела и смеялась, — так и заливалась тихим, неслышным смехом, из всех сил крепясь, чтоб он ее не услышал.
Я вот сам
к тебе
загляну… тогда берегись!
Соня бросилась
к дверям в испуге. Белокурая физиономия г-на Лебезятникова
заглянула в комнату.
Заглянув случайно, одним глазом, в лавочку, он увидел, что там, на стенных часах, уже десять минут восьмого. Надо было и торопиться, и в то же время сделать крюк: подойти
к дому в обход, с другой стороны…
Дронов существовал для него только в те часы, когда являлся пред ним и рассказывал о многообразных своих делах, о том, что выгодно купил и перепродал партию холста или книжной бумаги, он вообще покупал, продавал, а также устроил вместе с Ногайцевым в каком-то мрачном подвале театрик «сатиры и юмора», —
заглянув в этот театр, Самгин убедился, что юмор сведен был
к случаю с одним нотариусом, который на глазах своей жены обнаружил в портфеле у себя панталоны какой-то дамы.
Подойдя
к нему, она сняла очки с его носа и,
заглядывая в глаза ему, ворчливо, тихо заговорила...
Осторожно перекинулись незначительными фразами. Маргарита напомнила ему, что он поступил с нею невежливо. Шли медленно, она смотрела на него искоса, надув губы, хмурясь; он старался говорить с нею добродушно,
заглядывал в глаза ее ласково и соображал: как внушить ей, чтоб она пригласила его
к себе?
— Что же, Париж — купель Силоамская, что ли? — пробормотал Клим, прислушиваясь, готовясь
к объяснению с Лидией. Громко хлопнула дверь. Варвара,
заглянув в прихожую, объявила...
— Я на минуту
загляну к сыну, — сказала Спивак, уходя. Корвин вынул из кармана жилета золотые часы.
Вином от нее не пахло, только духами. Ее восторг напомнил Климу ожесточение, с которым он думал о ней и о себе на концерте. Восторг ее был неприятен. А она пересела на колени
к нему, сняла очки и, бросив их на стол,
заглянула в глаза.
— Ты бы
заглянул к Лизе… до этого.
— Не совсем понимаю, что его влечет
к марксизму, — сказал Клим. Кутузов
заглянул в лицо ему, спрашивая...
Вела она себя так, как будто между ними не было ссоры, и даже приласкалась
к нему, нежно и порывисто, но тотчас вскочила и, быстро расхаживая по комнате,
заглядывая во все углы, брезгливо морщась, забормотала...
Иногда он
заглядывал в столовую, и Самгин чувствовал на себе его острый взгляд. Когда он, подойдя
к столу, пил остывший чай, Самгин разглядел в кармане его пиджака ручку револьвера, и это ему показалось смешным. Закусив, он вышел в большую комнату, ожидая видеть там новых людей, но люди были все те же, прибавился только один, с забинтованной рукой на перевязи из мохнатого полотенца.
Клим первым вышел в столовую
к чаю, в доме было тихо, все, очевидно, спали, только наверху, у Варавки, где жил доктор Любомудров, кто-то возился. Через две-три минуты в столовую
заглянула Варвара, уже одетая, причесанная.
«В сущности, это — победа, они победили», — решил Самгин, когда его натиском толпы швырнуло в Леонтьевский переулок. Изумленный бесстрашием людей, он
заглядывал в их лица, красные от возбуждения, распухшие от ударов, испачканные кровью, быстро застывавшей на морозе. Он ждал хвастливых криков, ждал выявления гордости победой, но высокий, усатый человек в старом, грязноватом полушубке пренебрежительно говорил, прислонясь
к стене...
Плясать кончили, публика неистово кричала, аплодировала, китаец, взяв русалку под руку, вел ее в буфет, где тоже орали, как на базаре, китаец
заглядывал в лицо Варвары, шептал ей что-то, лицо его нелепо расширялось, таяло, улыбался он так, что уши передвинулись
к затылку. Самгин отошел в угол, сел там и, сняв маску, спрятал ее в карман.
Этот человек относился
к нему придирчиво, требовательно и с явным недоверием. Чернобровый, с глазами, как вишни, с непокорными гребенке вихрами, тоненький и гибкий, он неприятно напоминал равнодушному
к детям Самгину Бориса Варавку.
Заглядывая под очки, он спрашивал крепеньким голоском...
В зале снова гремел рояль, топали танцоры, дразнила зеленая русалка, мелькая в объятиях китайца. Рядом с Климом встала монахиня, прислонясь плечом
к раме двери, сложив благочестиво руки на животе. Он
заглянул в жуткие щелочки ее полумаски и сказал очень мрачно...
Красавина. Завтра приду
к тебе, условие напишем; а теперь говори одно, что влюблен. (
Заглядывает в беседку.) Домна Евстигневна! выходи, ничего!
Хочется ему и в овраг сбегать: он всего саженях в пятидесяти от сада; ребенок уж прибегал
к краю, зажмурил глаза, хотел
заглянуть, как в кратер вулкана… но вдруг перед ним восстали все толки и предания об этом овраге: его объял ужас, и он, ни жив ни мертв, мчится назад и, дрожа от страха, бросился
к няньке и разбудил старуху.
— Нет, что из дворян делать мастеровых! — сухо перебил Обломов. — Да и кроме детей, где же вдвоем? Это только так говорится, с женой вдвоем, а в самом-то деле только женился, тут наползет
к тебе каких-то баб в дом.
Загляни в любое семейство: родственницы, не родственницы и не экономки; если не живут, так ходят каждый день кофе пить, обедать… Как же прокормить с тремя стами душ такой пансион?
Так проходили дни. Илья Ильич скучал, читал, ходил по улице, а дома
заглядывал в дверь
к хозяйке, чтоб от скуки перемолвить слова два. Он даже смолол ей однажды фунта три кофе с таким усердием, что у него лоб стал мокрый.
В понедельник утром хозяйка
заглянула к Обломову в кабинет и сказала...
Она не давала. Он взял сам и приложил
к губам. Она не отнимала. Рука была тепла, мягка и чуть-чуть влажна. Он старался
заглянуть ей в лицо — она отворачивалась все больше.
— Здравствуй, Судьбинский! — весело поздоровался Обломов. — Насилу
заглянул к старому сослуживцу! Не подходи, не подходи! Ты с холоду.
Она, накинув на себя меховую кацавейку и накрыв голову косынкой, молча сделала ему знак идти за собой и повела его в сад. Там, сидя на скамье Веры, она два часа говорила с ним и потом воротилась, глядя себе под ноги, домой, а он, не зашедши
к ней, точно убитый, отправился
к себе, велел камердинеру уложиться, послал за почтовыми лошадьми и уехал в свою деревню, куда несколько лет не
заглядывал.
Он встал,
заглянул в гостиную, подошел тихо
к ней и тихо, но внятно сказал...
Потом, если нужно, ехала в ряды и заезжала с визитом в город, но никогда не засиживалась, а только
заглянет минут на пять и сейчас
к другому,
к третьему, и
к обеду домой.
— Тут живет губернатор Васильев… или Попов какой-то. (Бабушка очень хорошо знала, что он Попов, а не Васильев.) Он воображает, что я явлюсь
к нему первая с визитом, и не
заглянул ко мне: Татьяна Марковна Бережкова поедет
к какому-то Попову или Васильеву!
— Не знаю! — сказал он с тоской и досадой, — я знаю только, что буду делать теперь, а не
заглядываю за полгода вперед. Да и вы сами не знаете, что будет с вами. Если вы разделите мою любовь, я останусь здесь, буду жить тише воды, ниже травы… делать, что вы хотите… Чего же еще? Или… уедем вместе! — вдруг сказал он, подходя
к ней.
Он
заглянул к бабушке: ее не было, и он, взяв фуражку, вышел из дома, пошел по слободе и добрел незаметно до города, продолжая с любопытством вглядываться в каждого прохожего, изучал дома, улицы.
Ответа не было. Она подошла
к обрыву шага на два, робко
заглянула туда и видела, как с шумом раздавались кусты врозь и как Райский, точно по крупным уступам лестницы, прыгал по горбам и впадинам оврага.
В университете Райский делит время, по утрам, между лекциями и Кремлевским садом, в воскресенье ходит в Никитский монастырь
к обедне,
заглядывает на развод и посещает кондитеров Пеэра и Педотти. По вечерам сидит в «своем кружке», то есть избранных товарищей, горячих голов, великодушных сердец.
Пока ветер качал и гнул
к земле деревья, столбами нес пыль, метя поля, пока молнии жгли воздух и гром тяжело, как хохот, катался в небе, бабушка не смыкала глаз, не раздевалась, ходила из комнаты в комнату,
заглядывала, что делают Марфенька и Верочка, крестила их и крестилась сама, и тогда только успокаивалась, когда туча, истратив весь пламень и треск, бледнела и уходила вдаль.
Они подошли
к обрыву. Марфенька боязливо
заглянула вниз и, вздрогнув, попятилась назад.
Было уже восемь часов; я бы давно пошел, но все поджидал Версилова: хотелось ему многое выразить, и сердце у меня горело. Но Версилов не приходил и не пришел.
К маме и
к Лизе мне показываться пока нельзя было, да и Версилова, чувствовалось мне, наверно весь день там не было. Я пошел пешком, и мне уже на пути пришло в голову
заглянуть во вчерашний трактир на канаве. Как раз Версилов сидел на вчерашнем своем месте.
Заглянешь в ялик
к перевозчику: любо посмотреть, тянет сесть туда.
К счастью, среди пения в гостиную
заглянула черная курчавая голова и, оскалив зубы, сказала африканским барышням что-то по-голландски.
С музыкой, в таком же порядке, как приехали, при ясной и теплой погоде, воротились мы на фрегат. Дорогой
к пристани мы
заглядывали за занавески и видели узенькую улицу, тощие деревья и прятавшихся женщин. «И хорошо делают, что прячутся, чернозубые!» — говорили некоторые. «Кисел виноград…» — скажете вы. А женщины действительно чернозубые: только до замужства хранят они естественную белизну зубов, а по вступлении в брак чернят их каким-то составом.