Неточные совпадения
Княжна Варвара была тетка ее мужа, и она давно знала ее и не уважала. Она знала, что княжна Варвара всю жизнь свою провела приживалкой
у богатых родственников; но то, что она
жила теперь
у Вронского,
у чужого ей человека, оскорбило ее за
родню мужа. Анна заметила выражение лица Долли и смутилась, покраснела, выпустила из рук амазонку и спотыкнулась на нее.
— Почтенные такие, — сказала бабушка, — лет по восьмидесяти мужу и жене. И не слыхать их в городе: тихо
у них, и мухи не летают. Сидят да шепчутся, да угождают друг другу. Вот пример всякому:
прожили век, как будто проспали. Ни детей
у них, ни
родных! Дремлют да
живут!
Но я знал от Марьи Ивановны, жены Николая Семеновича,
у которого я
прожил столько лет, когда ходил в гимназию, — и которая была
родной племянницей, воспитанницей и любимицей Андроникова, что Крафту даже «поручено» передать мне нечто.
Некоторые постоянно
живут в Индии и приезжают видеться с
родными в Лондон, как
у нас из Тамбова в Москву. Следует ли от этого упрекать наших женщин, что они не бывают в Китае, на мысе Доброй Надежды, в Австралии, или англичанок за то, что они не бывают на Камчатке, на Кавказе, в глубине азиатских степей?
Два раза (об этом дальше) матушке удалось убедить его съездить к нам на лето в деревню; но,
проживши в Малиновце не больше двух месяцев, он уже начинал скучать и отпрашиваться в Москву, хотя в это время года одиночество его усугублялось тем, что все
родные разъезжались по деревням, и его посещал только отставной генерал Любягин, родственник по жене (единственный генерал в нашей семье), да чиновник опекунского совета Клюквин, который занимался его немногосложными делами и один из всех окружающих знал в точности, сколько хранится
у него капитала в ломбарде.
Эта бесчувственность больше всего огорчила Анфусу Гавриловну, болевшую всеми детьми зараз. Рехнулся старик, ежели
родного детища не жалеет. Высидевший в остроге целый год Лиодор заявился домой,
прожил дня два тихо и мирно, а потом стащил
у матери столовое серебро и бесследно исчез.
Во-первых, он уж и
жить у меня собирается; это бы пусть-с, да азартен, в
родню тотчас лезет.
— А вот по этому самому… Мы люди простые и
живем попросту. Нюрочку я считаю вроде как за
родную дочь, и
жить она
у нас же останется, потому что и деться-то ей некуда. Ученая она, а тоже простая… Девушка уж на возрасте, и пора ей свою судьбу устроить. Ведь правильно я говорю? Есть
у нас на примете для нее и подходящий человек… Простой он, невелико за ним ученье-то, а только, главное, душа в ём добрая и хороших родителей притом.
Родные мои тогда
жили на даче, а я только туда ездил: большую же часть Бремени проводил в городе, где
у профессора Люди занимался разными предметами, чтоб недаром пропадало время до вступления моего в Лицей.
Потом она стала сама мне рассказывать про себя: как ее отец и мать
жили в бедности, в нужде, и оба померли; как ее взял было к себе в Багрово покойный мой и ее
родной дедушка Степан Михайлович, как приехала Прасковья Ивановна и увезла ее к себе в Чурасово и как
живет она
у ней вместо приемыша уже шестнадцать лет.
Я стал было ее уговаривать; сказал, что
у Ихменевых ее все так любят, что ее за
родную дочь почитают. Что все будут очень жалеть о ней. Что
у меня, напротив, ей тяжело будет
жить и что хоть я и очень ее люблю, но что, нечего делать, расстаться надо.
— Да, злее меня, потому что вы не хотите простить свою дочь; вы хотите забыть ее совсем и берете к себе другое дитя, а разве можно забыть свое
родное дитя? Разве вы будете любить меня? Ведь как только вы на меня взглянете, так и вспомните, что я вам чужая и что
у вас была своя дочь, которую вы сами забыли, потому что вы жестокий человек. А я не хочу
жить у жестоких людей, не хочу, не хочу!.. — Нелли всхлипнула и мельком взглянула на меня.
— Ну, и слава богу! на старинное пепелище посмотришь, могилкам поклонишься,
родным воздухом подышишь — все-таки освежишься! Чай,
у Лукьяныча во дворце остановился? да, дворец он себе нынче выстроил! тесно в избе показалось, помещиком
жить захотел… Ах, мой друг!
Была
у него, правда,
родная сестра, старая девица, которая скромно
жила в Петербурге в небольшом кругу"хороших людей"и тревожилась всевозможными передовыми вопросами.
— Так-то, брат кобылочка… Нету Кузьмы Ионыча… Приказал долго
жить… Взял и помер зря… Таперя, скажем,
у тебя жеребеночек, и ты этому жеребеночку
родная мать… И вдруг, скажем, этот самый жеребеночек приказал долго
жить… Ведь жалко?
В письме своем Прасковья Ивановна, — с которою Варвара Петровна не видалась и не переписывалась лет уже восемь, — уведомляла ее, что Николай Всеволодович коротко сошелся с их домом и подружился с Лизой (единственною ее дочерью) и намерен сопровождать их летом в Швейцарию, в Vernex-Montreux, несмотря на то что в семействе графа К… (весьма влиятельного в Петербурге лица), пребывающего теперь в Париже, принят как
родной сын, так что почти
живет у графа.
Оно иначе и быть не могло, потому что во дни невзгоды, когда Аггей Никитич оставил военную службу, Миропа Дмитриевна столько явила ему доказательств своей приязни, что он считал ее за самую близкую себе
родню: во-первых, она настоятельно от него потребовала, чтобы он занял
у нее в доме ту половину, где
жила адмиральша, потом, чтобы чай, кофе, обед и ужин Аггей Никитич также бы получал от нее, с непременным условием впредь до получения им должной пенсии не платить Миропе Дмитриевне ни копейки.
— И в город поедем, и похлопочем — все в свое время сделаем. А прежде — отдохни,
поживи! Слава Богу! не в трактире, а
у родного дяди
живешь! И поесть, и чайку попить, и вареньицем полакомиться — всего вдоволь есть! А ежели кушанье какое не понравится — другого спроси! Спрашивай, требуй! Щец не захочется — супцу подать вели! Котлеточек, уточки, поросеночка… Евпраксеюшку за бока бери!.. А кстати, Евпраксеюшка! вот я поросеночком-то похвастался, а хорошенько и сам не знаю, есть ли
у нас?
Он стал рассказывать о покойниках, как они, выходя из могил, бродят до полуночи по городу, ищут, где
жили, где
у них остались
родные.
— Это всего было чрез год как они меня
у прежних господ купили. Я
прожил этот годок в ужасной грусти, потому что был оторван, знаете, от крови
родной и от фамилии. Разумеется, виду этого, что грущу, я не подавал, чтобы как помещице о том не донесли или бы сами они не заметили; но только все это было втуне, потому что покойница все это провидели. Стали приближаться мои именины они и изволят говорить...
Уехать… туда… назад… где его родина, где теперь Нилов со своими вечными исканиями!.. Нет, этого не будет: все порвано, многое умерло и не оживет вновь, а в Лозищах, в его хате
живут чужие. А тут
у него будут дети, а дети детей уже забудут даже
родной язык, как та женщина в Дэбльтоуне…
— Матушка моя!
родная ты моя! — завизжала она. — Не выходи за него замуж! не выходи за него, а упроси его, матушка, чтоб воротил Фому Фомича! Голубушка ты моя, Настасья Евграфовна! все тебе отдам, всем тебе пожертвую, коли за него не выйдешь. Я еще не все, старуха,
прожила,
у меня еще остались крохи после моего покойничка. Все твое, матушка, всем тебя одарю, да и Егорушка тебя одарит, только не клади меня живую во гроб, упроси Фому Фомича воротить!..
Почтенная глава этого патриархального фаланстера допивала четвертую чашку чаю
у Марьи Степановны; она успела уже повторить в сотый раз, как за нее сватался грузинский князь, умерший генерал-аншефом, как она в 1809 году ездила в Питер к
родным, как всякий день
у ее
родных собирался весь генералитет и как она единственно потому не осталась там
жить, что невская вода ей не по вкусу и не по желудку.
У ее покойного мужа
жил в Москве дядя, оригинал большой руки, ненавидимый всей
роднею, капризный холостяк, преумный, препраздный и, в самом деле, пренесносный своей своеобычностью.
Ну, какое дело Суворову до ссыльных? Если же таковые встречались
у собутыльников за столом — среди гостей, — то при встречах он раскланивался с ними как со знакомыми. Больше половины вологжан-студентов были высланы за политику из столицы и
жили у своих
родных, и весь город был настроен революционно.
— Я встретил на площади, — отвечал запорожец, — казацкого старшину, Смагу-Жигулина, которого знавал еще в Батурине; он обрадовался мне, как
родному брату, и берет меня к себе в есаулы. Кабы ты знал, боярин, как
у всех ратных людей, которые валом валят в Нижний, кипит в
жилах кровь молодецкая! Только и думушки, чтоб идти в Белокаменную да порезаться с поляками. За одним дело стало: старшего еще не выбрали, а если нападут на удалого воеводу, так ляхам несдобровать!
Счастливцев. Ведь и
у родных-то тоже не велика радость нам, Геннадий Демьяныч. Мы народ вольный, гулящий, — нам трактир дороже всего. Я
у родных-то
пожил, знаю.
У меня есть дяденька, лавочник в уездном городе, верст за пятьсот отсюда, погостил я
у него, да кабы не бежал, так…
Несчастливцев. Аркадий, нас гонят. И в самом деле, брат Аркадий, зачем мы зашли, как мы попали в этот лес, в этот сыр-дремучий бор? Зачем мы, братец, спугнули сов и филинов? Что им мешать! Пусть их
живут, как им хочется! Тут все в порядке, братец, как в лесу быть следует. Старухи выходят замуж за гимназистов, молодые девушки топятся от горького житья
у своих
родных: лес, братец.
Гурмыжская.
У меня близких
родных только племянник моего мужа. Племянницу я надеюсь пристроить еще при жизни. Племянника я не видала пятнадцать лет и не имею о нем никаких известий; но он
жив, я знаю. Я надеюсь, что ничто не препятствует мне назначить его своим единственным наследником.
— Какой бы он там чужак ни был — все одно: нам обделять его не след; я его не обижу! — продолжал Глеб. — Одно то, что сирота: ни отца, ни матери нету. И чужие люди, со стороны, так сирот уважают, а нам и подавно не приходится оставлять его. Снарядить надо как следует; христианским делом рассуждать надо, по совести, как следует! За что нам обижать его?
Жил он
у нас как
родной, как
родного и отпустим; все одно как своего бы отпустили, так, примерно, и его отпустим…
Прошло полчаса, час, а она все плакала. Я вспомнил, что
у нее нет ни отца, ни матери, ни
родных, что здесь она
живет между человеком, который ее ненавидит, и Полей, которая ее обкрадывает, — и какою безотрадной представилась мне ее жизнь! Я, сам не знаю зачем, пошел к ней в гостиную. Она, слабая, беспомощная, с прекрасными волосами, казавшаяся мне образцом нежности и изящества, мучилась как больная; она лежала на кушетке, пряча лицо, и вздрагивала всем телом.
Кручинина.
Родных у меня нет;
жила я скромно, почти не имела знакомства, так и узнать меня некому. Вчера я проезжала мимо того дома, где
жила, велела остановиться и подробно осмотрела все: крыльцо, окна, ставни, забор, даже заглядывала в сад. Боже мой! Сколько
у меня в это время разных воспоминаний промелькнуло в голове.
У меня уж слишком сильно воображение и, кажется, в ущерб рассудку.
Машенька. Нет, ma tante, не бойтесь! Я московская барышня, я не пойду замуж без денег и без позволения
родных. Мне Жорж Курчаев очень нравится, но если вам неугодно, я за него не пойду и никакой чахотки со мной от этого не будет. Но, ma tante, пожалейте меня!
у меня благодаря вам есть деньги. Мне хочется
пожить.
«Против кого же я пойду? против
родной дочери, против зятя? Нет; это не то: за свою вину я отдам крестьянам все свое, чего их добро стоило…
У меня после этого ничего своего не останется, но это полгоря, — без денег легче
жить, чем без чести… Авось сыновья в угле и в куске хлеба мне не откажут… А если и они, если и их мне подменят?»
Потапыч. И чужих. На всех свою заботливость простирают. Такое доброе сердце имеют, что обо всех беспокоются. И уж очень сердятся, когда без их спросу делают. А уж как о своих воспитанницах заботятся, так это на редкость. Одевают их, как бы истинно своих
родных дочерей, и иногда с собой кушать сажают, и работать ничего не заставляют. Пускай, говорят, смотрят все, как
у меня
живут воспитанницы; хочу, говорят, чтоб все им завидовали.
— Не я болен, но
у меня
живет сестра
родная, она заболела! — проговорил ему тот.
Вздутое лицо покойника было закрыто кисеей, и только желтели две руки, уже заботливо сложенные кем-то наподобие крестного знамения — мать и отец Тимохина
жили в уезде, и
родных в городе
у него не было. От усталости и бессонной ночи
у Саши кружилась голова, и минутами все заплывало туманом, но мысли и чувства были ярки до болезненности.
— Нас ее брат провожал, двоюродный, из Петербурга, он
у них гостит, гвардеец, с усами. Да,
родная моя мамочка! — он прямо в ужасе: как вы здесь
живете? Но до того вежлив, что мне, ей-Богу, за нашу улицу стыдно стало — хоть бы разъединый поганый фонаришко поставили!
Грозы уж он не боится и природы не любит, бога
у него нет, все доверчивые девочки, каких он знал когда-либо, уже сгублены им и его сверстниками, в
родном саду он за всю свою жизнь не посадил ни одного деревца и не вырастил ни одной травки, а
живя среди живых, не спас ни одной мухи, а только разрушал, губил и лгал, лгал…
Несколько лет подряд Сергей Головин
жил с
родными на даче по этой самой дороге, часто ездил днем и ночью и знал ее хорошо. И если закрыть глаза, то можно было подумать, что и теперь он возвращался домой — запоздал в городе
у знакомых и возвращается с последним поездом.
Свое «я должен поехать» Бенни мотивировал тем, что
у него в Польше
живут родные и что он хочет честно разъяснить полякам, что он их политической революции не сочувствует, а сочувствует революции международной — социалистической.
Я
жил тогда (зимою 1835 года) в Москве,
у тетушки,
родной сестры покойной матушки.
Хозяйки не было дома: она ночевала в Вознесенском монастыре
у своей знакомой белицы, для того чтоб быть поближе к брату, который
жил во флигеле Николаевского дворца, прямо против кабинета государя, и не имел свободного времени, чтоб ежедневно ездить для свидания с
родными в Таганку.
— Давай.
У тебя
родные где
живут?
— А вот нам, коли молвить правду, не больно тошно, что брата нету: кабы да при теперешнем житье, так с ним не наплакаться стать; что греха таить, пути в нем не было, мужик был плошный, неработящий, хмельным делом почал было напоследях-то заниматься; вестимо, какого уж тут ждать добра, что уж это за человек, коли да
у родного брата захребетником
жил, — вот разве бабу его так жаль: славная была баба, смирная, работящая… ну да, видно, во всем бог… на то его есть воля… ох-хо-хо…
Моя жизнь горька, будущности
у меня нет… я беден, так беден, что хожу в стулья; я не могу раз в год бросить 5 рублей для своего удовольствия, я
живу жалованьем, без друзей, без
родных —
у меня одна мать, старушка… я всё для нее: я ее провидение и подпора.
На нем был теперь застегнутый сюртук и поношенные парусинковые брюки, стоптанные внизу. И сорочка была неглаженая, и весь он имел какой-то несвежий вид. Очень худой, с большими глазами, с длинными, худыми пальцами, бородатый, темный и все-таки красивый. К Шуминым он привык, как к
родным, и
у них чувствовал себя, как дома. И комната, в которой он
жил здесь, называлась уже давно Сашиной комнатой.
Матрена. Ничего я, мать, не знала и не ведала… Слеп, видно, материнской-то глазок на худое в детках. Как бы не
у матери
родной, а
у свекрови злой
жила, так не посмела бы этого сделать. Хошь тоже много спасибо и добрым людям: подвели, может, да подстроили…
Матрена. Вот это,
родной, рассудил, как водой разлил; пущай сам малый скажет. Ведь тоже по нынешнему времю силом женить не велят. Тоже спросить малого надо. Не захочет он ни в жисть на ней жениться, себя осрамить. На мой разум, пусть
у тебя
живет да служит хозяину. И на лето брать незачем, принанять можно. А ты нам десяточку дай, пусть
живет.
Таня. Как я
жила, выросла в вашем доме, Леонид Федорович, и как благодарна вам за все, я как отцу
родному откроюсь.
Живет у вас Семен, и хочет он на мне жениться.