На той стороне

Марина Закс, 2021

Продолжение семейной саги "Марш энтузиастов". 50-е годы в СССР, Дальний Восток, где-то совсем рядом идет Корейская война. Сумеют ли дети героев первой книги Виктор и Нинель, начав семейную жизнь в курятнике, построить ее в непростых условиях далекого поселка, а не в благополучной столице, смогут ли бывшие одноклассники сохранить не только дружбу, но и любовь? Как складывается жизнь их родителей, навсегда распрощавшихся друг с другом… Глобальные события достоверны, персонажи вымышленные, возможные совпадения случайны.

Неля. Казань

В двадцатых числах августа Неля была уже в Казани. Два большущих чемодана с книгами и одеждой девушка оставила у тети Пани и дяди Пани, которые были несказанно рады ее приезду. Она была Прасковья, а он Павел, но имя Паня они использовали в обращении с незапамятных времен, и по-другому их никто уже и не называл. Паня — тетя была диктатором, и Паня — дядя, как правило, соглашался с ней во всем. Присказка «молчу, Паня, молчу» прижилась во всех родственных семьях. Эвакуированная родня давно вернулась по своим домам, один сын не пришел с войны, а второй, сапер с двумя орденами солдатской славы, все еще выполнял свой воинский долг в Германии. Уже несколько лет миновало с окончательной и полной победы над врагом, а по всей территории Союза и в Европе продолжали тянуть военную лямку «старики», специалисты, которые были нужны или которым уже некуда было возвращаться. Так что приезд любимой племянницы, да еще и преподавателя престижного местного института обрадовал родственников. «Только я у вас жить не буду, — сказала Неля, — не обижайтесь. Мне комнату обещали дать в институте. Не хочу вам лишние хлопоты доставлять».

«Да как же ж, какую комнату. Мы у кремля живем, институт рядом, пешком можно дойти. А с жильем у нас тут не очень, что дадут-то, общагу небось, холодную и голодную! Смотри, Нелька, лучше у нас оставайся, мы комнату выделим, будешь немножко добавлять на питание. И все». Неля же хотела взрослой самостоятельности. Устав от маминых нравоучений и жесткого контроля, она хотела войти в жизнь с чистого листа. Сама. «Ох, и своебышная ты, Нелька!» — частенько слышала она от мамы, но продолжала упрямиться, если считала нужным.

В институте ее приняли вежливо, но настороженно. Москвичка! Небось на хромом осле не подъедешь… Завкафедрой иностранных языков, лукавый Тагир Миргалиевич, расспросил про семью, про учебу, просмотрел документы и направил в кадры, там должны были оформить и про жилье рассказать. Кадровичка, узнав, что у молодого преподавателя есть родственники в Казани, посоветовала у них и пожить пока, а там и комнату в общежитии предоставят. А про завкафедрой сказала, что он мужик себе на уме, но заслуженный, владеет немецким, в войну был разведчиком и назначен в институт военкоматом. Неля слегка оторопела. И от проблемы с жильем, и от разведчика, и каким военкоматом он направлен на языковую кафедру, тоже поняла и намотала на ус. Она не понимала, кто же профессионально оценит ее знание языка и слегка волновалась, ждала заседания кафедры и пыталась понять расстановку сил. Пока же в институте царил предсентябрьский хаос, сновали туда-сюда студенты, в основном женского пола, как обычно в гуманитарных ВУЗах. На удивление восточный типаж лиц встречался достаточно часто, может быть потому, что учительница — достойное занятие для женщины, если ей в семье вообще разрешали продолжить образование.

В кафедральный день она особенно тщательно оделась, завязала бант на светлой блузе, долго возилась с вьющимися волосами, закалывала, зачесывала, но оставила как есть. Мама всегда говорила, главное, чтобы голова была чистой. Когда она вошла на кафедру иностранных языков, все были практически в сборе и бурно обсуждали прошедшее лето, отпуска и домашние события. Часть преподавателей курила у открытого окна и громко чему-то смеялась. Услышав ироничную фразу «ну, она нам покааажет..», Неля вспыхнула, выпрямилась и шагнула в просторную комнату как в прорубь. Тагир Миргалиевич постучал по столу, призвал всех к вниманию и начал заседание с представления нового сотрудника. Затем пошла рутинная августовская проблематика, выясняли претензии к расписанию, распределению групп, не обошлось без недовольного ворчания, но в целом все прошло мирно и доброжелательно. В перерыве Неля познакомилась с двумя молодыми ассистентками Машей и Дашей и поняла, что не так все страшно, как казалось. Однако после заседания она услышала твердый, слегка манерный и знакомый голос: «Комрад Павлищева, подойдите, плиз». В углу за столом сидела знакомая до боли грымза, вся в седых буклях с неизменной папиросой в отставленных бледных пальцах, Маргарита Дмитриевна Серова, искушенный спец по грамматике английского языка. Она попортила много крови студентам, выбивая из них правильное понимание и толкование всех возможных форм глаголов, времен и прочей необходимой, но страшно нудной теории. «Ну что, дорогая, с приездом. Не пугайся, тебе повезло, здесь приличный народ подобрался. Первокурсники, правда, ужасные. Чему их только в школе учат!? А к концу обучения, глядишь и выравниваются». Неля с удивлением взглянула в глаза своему прежнему кошмару и увидела там вполне человеческую симпатию и сострадание. Она вспомнила, что пару лет назад кто-то говорил, что Маргарита уехала из Москвы к мужу, которому после возвращения из мест не столь отдаленных запретили врачевать в Склифе и на пушечный выстрел приближаться к обеим столицам. «Как-нибудь пожалте к нам на суаре. Обживетесь и договоримся. Расскажете, как там наш любимы иняз поживает, что новенького в театрах и балетах, — она улыбнулась и продолжила, — рада Вас видеть. И бегите, вон Ваши новые подружки заждались».

Про себя Неля решила, что комнату в общежитии займет, когда предоставят, а пока поживет «у Пань». Девушки с кафедры хотели показать ей город, но узнав, что она жила здесь в эвакуации, предложили просто сходить в выходные в кино. Потом будет не до этого. Распрощавшись, Неля поспешила к вокзалу, куда до востребования должны были приходить письма от Вити. Мама пока не писала, но звонила вечером домой, «к Паням» и порадовала, что теперь у них в комнате тоже установили телефонный аппарат, без диска, но с возможностью говорить не из коридора. Помог, как всегда, Павел, его связи в органах и пара ящиков отборных яблок. Пожаловалась, что Рэм все никак не женится, вокруг столько одиноких женщин, окрутит какая-нибудь и пиши пропало. «Он все по Маруське, жене командира своего, сохнет. Приезжала тут, вроде к врачам, хвостом покрутила и снова к мужу». Удивительный человек была Серафима, вроде и ничего не сказала, а настроение своим тоном испортила. И Рэмку жалко. Маруся нравилась и Неле, она была умной, твердой и нацеленной на движение вверх по партийной линии. Мягкий и неконфликтный Рэм запал на нее давно, но удержать не сумел. Мамина любимица Инночка после пионерского лагеря стала проявлять характер, дерзить, надо бы ее приструнить, конечно, но для этого в Москве есть старший брат, который любит дразнить малявку, мол когда она вырастет, будет ему сапоги разнашивать. «Вот тихоня вроде бы, а и мне сколько крови в детстве попортил», вздохнула Неля

Письма пока не было. Грех жаловаться, Виктор писал раз в неделю. Сказал, что у них специально такой час на письма отводится, хочешь-не хочешь — надо! Письма были просто замечательными, веселыми и нежными, с короткими зарисовками забавных случаев на практике. Они как будто были пропитаны черноморским солнцем, и даже, казалось, пахли морем и теплой галькой. На удивление грамматических ошибок у парня почти не было, а стиль был легким и каким-то музыкальным. Она видело его искрящиеся от смеха глаза среди исписанных мелким почерком страниц и краснела, и таяла, и пугалась нарушения привычных границ. Сама же Неля, получив конверт без марки с треугольной печатью, тянула несколько дней «для приличия», а потом долго маялась над формулировками, «чтобы кто бы ничего бы не подумал». Как будто чей-то чужой третий глаз мог взглянуть на письмо и прочитать. Кроме Вити, она переписывалась еще и с Генкой. С этим веселым балагуром она познакомилась в доме отдыха. Питерский студент «корабелки» был заядлым волейболистом и танцором. Обычно они гуляли большой компанией, но Гена находил способ и возможность быть с ней рядом, разговаривать, на прощание подарил набор открыток с видами Ленинграда и попросил адрес и согласия на переписку. Как говорила бабуля Дарья Павловна, все «чинно-благородно».

В институте дела шли прекрасно, отличница по жизни она готовилась к своим семинарам тщательно, оттачивала свои преподавательские навыки, проверяла задания и внимательно слушала. Она была доброжелательна к студенткам, не вредничала, не ругала, а они платили уважением и симпатией. Конечно, первокурсники были плохо подготовленными, с аховыми знаниями. Нестоличные школы пока не могли похвалиться качеством преподавания иностранных языков, но скоро ее ученицы придут на линию огня и внесут свою лепту в уровень языкознания на периферии. Свободного времени почти не оставалось, подготовка к семинарам, неудобное расписание занятий, ознакомление с необходимыми для обучения в аспирантуре книгами в библиотеке не оставляли свободного времени даже на спорт. Иногда удавалось сходить с подружками в кино. Она надолго запомнила проведенный в гостях у Маргариты Дмитриевны вечер, чудесную, совершенно незнакомую ей атмосферу ласковой дружбы и обоюдной заботы, веселого необидного подтрунивания между взрослыми людьми, какие-то интересные для всех разговоры о книгах, о жизни, о любви. Казалось, что она наговорилась и наслушалась на всю жизнь, четыре часа пролетели незаметно и ко всеобщему удовольствию. А какой чак-чак, томленый в настоящем меду у них подавали!! Смущало одно: никак не выкинуть было из головы ощущение, что у них с Виктором будет похоже. И почему с Виктором…. Она гнала от себя эти ощущения-предвкушения, не основанные ни на чем, а Маргарита, провожая ее к выходу, спросила, все ли в порядке и пригласила почаевничать как-нибудь снова.

Письма от Витьки поступали с завидной регулярностью, Неля настолько привыкла к ним, что задержка в несколько дней приводила ее в расстройство. Сама уже привыкла советоваться с приятелем по разным вопросам и неизменно получала убедительные доказательства того, что он верный ее друг, что он умница и все понимает. Незаметно одноклассник стал важным человеком в ее жизни, не таким главным, как ее брат, но почти сравнялся. Он прислал ей несколько своих фотографий, одного и с друзьями, и очень просил ее прислать свою. Тут девушка запаниковала, ей казалось, что на пустых блинах, которыми они питались в общежитии, ее щеки раздались и лицо превратилось в полную луну. А ведь она не восточная луноликая Шахерезада, тугие щеки давно уже перестали быть эталоном красоты!

Пришлось срочно поголодать пару дней, сходить в фотоателье и попросить затемнить выступающие скулы, если возможно. Фотограф долго смеялся и уговаривал ее не говорить глупости. Портрет вышел не очень, но в совокупности с приличным групповым снимком оказался вполне пригодным. Неля отправила его в Ленинград и получила кучу приятных комплиментов в свой адрес. После зимней сессии Виктор должен был приступить к дипломному проекту, тему он не мог озвучить, но девушка поняла, что она связана с подводными лодками. Спрашивала, когда у ребят будет распределение, и получила ответ, что все будет решено после защиты диплома, летом, а дипломы, погоны и кортики выдадут в августе-сентябре.

В один из декабрьских дней к ней подошли ее новые подружки и шепотом спросили, не хочет ли Неля сходить к гадалке. Она сначала опешила и чуть было не отказалась сразу, потом обещала подумать и стала расспрашивать, как это все происходит. Девушки наперебой взахлеб стали рассказывать, как трудно к ней попасть, как она все видит насквозь, как сбываются ее предсказания. Только немного дороговато, но оно того стоит. Вечером, забежав к Паням на ужин, Неля вскользь поинтересовалась у тети, что это за гадалка такая. Тетка удивилась, она никогда не думала, что дочь Серафимы, убежденной атеистки и члена КПСС, может верить в гадание, но чудесные предсказания подтвердила, и раз уж Неля пойдет, пусть спросит, когда старший, наконец, вернется домой.

В следующую субботу три девицы в холодном автобусе, собиравшем по пути все ямы и снежные заносы, отправились к гадалке. В занесенном снегом домике на окраине гостей ждали, указали на лавку в теплых сенях и велели по одной проходить в комнату. Низкое окно было завешено темным платком, горело несколько свечей, теплилась лампада перед образом, по полу ходила рябая курица, клокотала горлом и наводила дополнительный страх. За столом сидела женщина непонятных лет, с космами, вылезавшими из платка. Неля сразу вспомнила Георгия Милляра в образе Бабы-Яги, хмыкнула и перестала нервничать. Перед Ягой на столе было разложено зерно, какие-то камешки, перышки, чашка с водой, свечи, мелки. Антураж был непривычный и потому пугающий.

Гадалка посмотрела на нее пристально и строгим тоном спросила: «Ну что, девица со странным именем, сама будешь спрашивать или меня послушаешь сначала? А коли не поймешь, спросишь. Так шибче будет, а то еще две вертихвостки ждут, а время-то течет быстро». Неля приготовилась слушать и с удивлением узнала, что скоро она уедет домой, но ненадолго. Что ухаживают за ней двое, ей выбирать, оба ей подходят, муж будет «полувоенный», у нее будет двое детей, мальчик уйдет, проживет она до 76 лет, жизнь будет в целом благополучной, но с большими переменами. Еще сказала, что близкий человек в беде и грозит ему — показала жестом, наложив друг на друга по два пальца обеих рук, колодец? Решетку! За брата пусть не переживает, а помогает, очень страшная у него болезнь и несчастливая судьба, он хороший человек, но искупать грехи предков ему. Напоследок показала на яркий желтый камешек в россыпи под рукой, назвала его топазом и велела приобрести такой камень или украшение с ним, это будет оберегом и помощью. Неля едва успела спросить про двоюродного брата: «На пороге он, ждите. И иди уже». В состоянии какого-то легкого отупения Неля вышла в сени и села на лавку. Как же это не догадалась сразу все записать! Теперь ничего не помнит, в голове каша. Кому бежать на выручку, что делать… Ответы на свои вопросы девушка станет получать в течение всей жизни и не раз вспомнит гадалку…На обратном пути побледневшие подружки не в силах были даже разговаривать. Молча вышли у вокзала и разбрелись по домам. К тете идти не хотелось, не хотелось видеть любопытные глаза и уворачиваться от расспросов. Пошла в общежитие, соседка по комнате отсутствовала, Неля улеглась и укрылась одеялом и пальто, стала прокручивать услышанное в голове, согрелась и неожиданно уснула с ощущением, что из нее выжали все физические силы. Проснулась среди ночи с мыслью о том, что надо кого-то предупредить о беде, но кого именно?

Через пару дней позвонила мама и сказала, что Нелю разыскивает руководитель ее дипломной работы, просит связаться. Якобы в московской аспирантуре освободилось место и, если она пошевелится, то может на него претендовать, так как хорошие отзывы о ее работе в Казани достигли московских ушей. Понизив голос, почти шепотом сказала, что у дяди Пети дела неважные, он «заболел», Катиня плачет и пытается его найти «по больницам», пока же подбросила золовке племянницу Маришку, которую они с Петром удочерили. Неля почувствовала, как у нее на затылке зашевелились волосы, «решетка» себя показала, и насколько она жесткая еще не понятно. Неля четко поняла, что сидеть в дали от дома ей будет невмоготу, что обожаемой тетке-подружке-Катинечке нужна помощь и моральная поддержка, которую из другого города не окажешь. Придется постараться перевестись в московскую аспирантуру и искать там работу. Сейчас ее не отпустят, но через полгода она сможет быть в Москве, если повезет. Надежды на то, что Петра Григорьевича выпишут из «больнички», не было. После великой победы люди продолжали «болеть» и уезжать «по месту лечения».

Необходимые документы были собраны, характеристики подписаны и под комментарий «мы так и знали вас, москвичей», заверены печатями. Ей почему-то казалось, что в Москве, кроме всего прочего, она будет ближе к Виктору. Если бы не проблемы у дяди Пети, то она была бы почти счастлива. «Москва, Москва моя — ты первая красааавица…звезды алые заветного Кремляааа», помимо ее воли крутилась в голове пластинка с популярной песней к недавнему юбилею столицы. Нельзя было сказать, что ей не нравилось в Казани, но все, даже работа, казалось временной передышкой перед чем-то более важным.

Она, конечно, напросилась на чай к Маргарите, причем на дневной, а не на вечерний с ее очаровательным и милым мужем. Рассказала о предложении перевестись в аспирантуру родного института, тем более местный ученый совет не спешил утверждать ее тему. Но Маргарита, пристально взглянув, спросила, что еще ее тянет в столицу, кроме всем понятных бытовых причин. И Неля, слегка стесняясь, рассказала ей о Викторе, с облегчением, потому что посоветоваться ей было не с кем. Подруг настоящих пока не завела, мама и тетка не поймут. «Мама вообще не очень любит евреев, хоть графа национальность в наших паспортах и отменена, но предубеждения укоренились и живут.» «Живут-живут» — подтвердила Маргарита и спросила, вдруг перейдя на «ты»: «Ты фамилию мужа моего знаешь? Гальперин Михаил Яковлевич, прошу любить и жаловать. Ты поэтому со мной поделилась?» — «Что Вы, Маргарита Дмитриевна, я даже не задумывалась!» — «Это ваше поколение может быть перестанет искать пятый пункт в паспортах, а наше с Вашей матушкой, извольте. Бывает. Так что мой Вам совет — после окончания учебного года берите ноги в руки и чешите в Питер, объясняйтесь. Или сядьте у оконца на улице Горького и ждите, когда Магомед придет к горе. На Волге моря пока нет. Но это не все, да?», пришлось рассказать ей и о тревоге за дядю. Да и кто еще, как не жена бывшего ссыльного, мог бы понять Нелин страх и не осудить, а посочувствовать.

Дни полетели быстро, посыпались с отрывного календаря будто подхваченные ветерком. Вот уже на носу Новый год и пахучие абхазские мандарины, подвешенные на елку, картонные довоенные игрушки и припрятанные карамельки, и стеклянные бусы и даже несколько шариков среди зеленых пушистых веток. И нет карточек, а есть накопленные к празднику продукты, есть предвкушение знаменитых пирожков — отличительной черты женщин рода. Мама прислала посылку с московскими конфетами и антоновкой из папиного совхоза. На почте Неле выдали фанерный ящик с небольшими круглыми отверстиями по бокам, и волшебный, ни с чем несравнимый дух спелых яблок моментально заполнил весь полуподвал, шибанул в носы окружающих. Очередь завистливо вздохнула. Неля с трудом дотащила посылку за бечеву, кроша по дороге многочисленные сургучные печати. Дядя Паня отругал ее, что не перепоручила это дело ему, не такой уж он немощный. Неля снова жила у них, в общежитии как-то не прижилась и снова вернулась к тетке. Решено было до лета пожить у родных, а там, глядишь, проблема решится сама по себе, как раз и сынок обещал, что демобилизуют. Январь пролетел незаметно, в сессию напряжение у преподавателей уменьшилось, а у студентов возросло многократно. Неля много ассистировала на зачетах и экзаменах и наконец-то дошла до спортзала. Обнаружила там глухую стенку, обитую фанерой, которую можно было использовать для тенниса. В единственном на весь город спортивном магазине ракеток не оказалось, пришлось просить маму переслать с проводниками имеющуюся.

Все было хорошо, кроме отсутствия вестей о дяде Пете. Хотелось верить, что отсутствие новостей, лучше, чем плохие новости, но судя по голосу Катини, болезнь затягивалась и перерастала в хроническую. Катиня для прокорма семьи в составе двух отчаявшихся девушек вязала на продажу шапочки и перепечатывала на машинке огромное количество бумаг, подвизаясь надомницей в издательстве. Идти на работу «от сих до сих» она не могла, так как надо было выкраивать время на стояние в очередях «в больнице». Они стали особенно близки в это время с Серафимой, общее горе сблизило, Инночка была уже большая, Рэм жил в офицерской казарме и Сима была более-менее свободна.

«Марток — надевай сто порток» тоже пролетел со свистом, ветер с Волги пронизывал до костей, обувь промокала, вечно холодные ноги обеспечивали красный нос и немузыкальное шмыганье. На чаепитии в честь пролетарского Дня 8 марта треть сотрудников кафедры отсутствовала, и Тагир Миргалиевич вдруг заговорил о том, каким хорошим сотрудником оказалась Нинель Павловна, как ее будет не хватать, когда она уедет в московскую аспирантуру, и пусть их не забывает, если что…когда…Неля вздрогнула от неожиданности, так как ответа на свое заявление о переводе не получала. Оказалось, что письмо пришло на кафедру и было вскрыто, так как получатель не был указан. В апреле природа показала свою лучшую сторону, в течение нескольких первых дней ручьи смыли остатки грязного снега, солнце ударило в медные тарелки, стало практически жарко, люди распахнули темные теплые пальто и город запестрел цветочками, листочками, женскими яркими платками. В эти радостные дни Неля ждала только счастливых событий, но позвонила Катинечка и сказала, что Петру дали 10 лет на выздоровление и исправление ошибок. «Наш паровоз» отбыл на восток с остановкой в весьма сомнительной коммуне.

В мае Виктор сообщил, что они отбывают на стажировку на Север, теоретическую часть диплома он написал и сдал на проверку, а после практики завершит оформление всей работы. Стажировка продлится полтора месяца, в конце июня они вернутся в Ленинград и руководство обещает, если средняя оценка курса за практику будет высокой, им предоставят неделю отпуска. «Есть надежда, что скоро увидимся, Неся!» Курс разбили на несколько групп, одна из них отправляется на Черноморский флот, туда правдами-неправдами пробился одессит Воронин, Курехин едет на Балтику, а Виктор с радостью будет нести вахту в Заполярье, там самая интересная и современная техника, хочется все увидеть и пощупать самому.