Неточные совпадения
Жил некто человек безродный, одинокой,
Вдали от города,
в глуши.
«Я человек мягкий, слабый, век свой провел
в глуши, — говаривал он, — а ты недаром так много
жил с людьми, ты их хорошо знаешь: у тебя орлиный взгляд».
Я
живу в деревне,
в глуши, но я не роняю себя, я уважаю
в себе человека.
«Вот, — воскликнул он, — хоть мы и
в глуши живем, а
в торжественных случаях имеем чем себя повеселить!» Он налил три бокала и рюмку, провозгласил здоровье «неоцененных посетителей» и разом, по-военному, хлопнул свой бокал, а Арину Власьевну заставил выпить рюмку до последней капельки.
Говорят, на озерах, вдали от
жилых мест,
в глуши, на вершине одной горы есть образовавшийся
в кратере потухшего вулкана бассейн стоячей воды, наполненной кайманами.
Я так думал вслух, при купцах, и они согласились со мною. С общей точки зрения оно очень хорошо; а для этих пяти, шести, десяти человек — нет. Торговля
в этой малонаселенной части империи обращается, как кровь
в жилах, помогая распространению народонаселения. Одно место глохнет, другое возникает рядом, потом третье и т. д., а между тем люди разбредутся
в разные стороны, оснуются
в глуши и вместо золота начнут добывать из земли что-нибудь другое.
И
в самом деле: женщина круглый год
живет в деревне,
в глуши — и не сплетничает, не пищит, не приседает, не волнуется, не давится, не дрожит от любопытства… чудеса!
Надобно
жить в ссылке и
глуши, чтоб оценить, что значит новая книга.
Он
живет в сибирской
глуши (кажется,
в ссылке), работает
в столичных журналах и
в то же время проникает
в таинственные глубины народной жизни. Приятели у него — раскольники, умные крестьяне, рабочие. Они понимают его, он понимает их, и из этого союза растет что-то конспиративное и великое. Все, что видно снаружи из его деятельности, — только средство. А цель?..
Водяная птица как будто боится уединения, и утки перестают
жить и водиться на реках, когда они слишком далеко углубляются
в лесную
глушь.
Одно дело — ты будешь
жить на виду, а не
в этакой
глуши; а другое дело — я так приказываю».
— Оковы существуют и теперь, — возразил князь, — поселиться вам опять
в нашей деревенской
глуши на скуку, на сплетни, — это безбожно… Мне же переехать
в Петербург нельзя по моим делам, — значит, все равно мы не можем
жить друг возле друга.
— Ну да, — положим, что вы уж женаты, — перебил князь, — и тогда где вы будете
жить? — продолжал он, конечно, здесь, по вашим средствам… но
в таком случае, поздравляю вас, теперь вы только еще, что называется, соскочили с университетской сковородки: у вас прекрасное направление, много мыслей, много сведений, но, много через два — три года, вы все это растеряете, обленитесь, опошлеете
в этой
глуши, мой милый юноша — поверьте мне, и потом вздумалось бы вам съездить, например,
в Петербург,
в Москву, чтоб освежить себя — и того вам сделать будет не на что: все деньжонки уйдут на родины, крестины, на мамок, на нянек, на то, чтоб ваша жена явилась не хуже другой одетою, чтоб квартирка была хоть сколько-нибудь прилично убрана.
Подвигаясь вперед, спугиваешь воробьев, которые всегда
живут в этой
глуши, слышишь их торопливое чириканье и удары о ветки их маленьких быстрых крыльев, слышишь жужжание на одном месте жировой пчелы и где-нибудь по дорожке шаги садовника, дурачка Акима, и его вечное мурлыканье себе под нос.
— Почему же боже сохрани? — возразила Муза Николаевна. — Неужели
в самом деле ты думаешь
в двадцать восемь лет
жить в этой
глуши одна, ходить только на могилу мужа твоего? Ты с ума сойдешь, если будешь вести такую жизнь.
Но слушай:
в родине моей
Между пустынных рыбарей
Наука дивная таится.
Под кровом вечной тишины,
Среди лесов,
в глуши далекой
Живут седые колдуны;
К предметам мудрости высокой
Все мысли их устремлены;
Всё слышит голос их ужасный,
Что было и что будет вновь,
И грозной воле их подвластны
И гроб и самая любовь.
— Неужели вы не боитесь
жить одни
в такой
глуши? — спросил я, остановившись у забора.
Здесь
в нашу
глушь не показывались даже местные власти, а сами помещики ограничивались получением оброка да съестных припасов и дичи к Рождеству, а сами и
в глаза не видали своего имения,
в котором дед был полным властелином и, воспитанный волей казачьей, не признавал крепостного права:
жили по-казачьи, запросто и без чинов.
Она будет
жить где-нибудь
в глуши, работать и высылать Лаевскому «от неизвестного» деньги, вышитые сорочки, табак и вернется к нему только
в старости и
в случае, если он опасно заболеет и понадобится ему сиделка. Когда
в старости он узнает, по каким причинам она отказалась быть его женой и оставила его, он оценит ее жертву и простит.
Сорин. Как тебе сказать? Были и другие причины. Понятная вещь, человек молодой, умный,
живет в деревне,
в глуши, без денег, без положения, без будущего. Никаких занятий. Стыдится и боится своей праздности. Я его чрезвычайно люблю, и он ко мне привязан, но все же
в конце концов ему кажется, что он лишний
в доме, что он тут нахлебник, приживал. Понятная вещь, самолюбие…
Гордей Карпыч. Ты, дура, сама не понимаешь своего счастья.
В Москве будешь по-барски
жить,
в каретах будешь ездить. Одно дело — ты будешь
жить на виду, а не
в этакой
глуши; а другое дело — я так приказываю.
Юлия. Да я и не разоряюсь, и не думала разоряться: он сам богат. А все ж таки, чем-нибудь привязать нужно.
Живу я, тетенька,
в глуши, веду жизнь скромную, следить за ним не могу: где он бывает, что делает… Иной раз дня три, четыре не едет, чего не передумаешь; рада бог знает что отдать, только бы увидать-то.
О, если б мог он, как бесплотный дух,
В вечерний час сливаться с облаками,
Склонять к волнам кипучим жадный слух
И долго упиваться их речами,
И обнимать их перси, как супруг!
В глуши степей дышать со всей природой
Одним дыханьем,
жить ее свободой!
О, если б мог он,
в молнию одет,
Одним ударом весь разрушить свет!..
(Но к счастию для вас, читатель милый,
Он не был одарен подобной силой...
—
Живу у становихи, как видишь.
В глуши,
в дебрях, как домовой какой-нибудь. Пей! Жалко, брат, мне ее стало! Сжалился, ну, и
живу здесь,
в заброшенной бане, отшельником… Питаюсь. На будущей неделе думаю убраться отсюда… Уж надоело…
Не видавши меня десять лет, он очень мне обрадовался, расспрашивал меня обо всех подробностях деревенской жизни, обо всем, что я делал; удивлялся, как я мог
прожить в такой
глуши десять лет, и, выслушав внимательно мои причины, мою цель, простодушно мне сказал: «Ну, брат, я тебя еще больше уважаю и скажу тебе правду, что ты
в деревне не одичал и не поглупел».
Доходы его уменьшались с каждым годом, долги увеличивались: он убедился
в невозможности продолжать службу,
жить в столице — словом,
жить, как
жил до тех пор, и решился скрепя сердце посвятить несколько лет на исправление тех «домашних обстоятельств», по милости которых он внезапно очутился
в деревенской
глуши.
Видите,
в какую
глушь забрались,
в какой лачуге
живем.
— Нельзя
в лесах иначе
жить, — отвечал Стуколов. — С большой опаской здесь надо
жить… потому
глушь; верст на десять кругом никакого жилья нет. А недобрых людей немало — как раз пограбят… Старцы же здешние — народ пуганый.
Врачи не хотят идти
в глушь, а хотят непременно
жить в культурных центрах; понятно, что
в этих центрах наблюдается перепроизводство, но перепроизводство это совершенно искусственное: врачи
в центрах голодают, а деревня гибнет и вырождается, не зная врачебной помощи.
Хвалынцев, по приезде из Славнобубенска, все лето, почти до вчерашнего дня
прожил у одного своего приятеля
в тиши и
глуши чухонской деревушки, на финляндском берегу,
прожил без газет, без писем, без новостей, и теперь вернулся
в Петербург к началу курса, не имея обо всех университетских переменах ни малейшего понятия.
Вырастут, сами не зная для чего,
проживут в этой
глуши без всякой надобности и помрут…“
— Ах… тут есть и не очень гнилые! — как бы удивляется надзиратель. — Дай-ка и я себе выберу! Да ты поставь здесь лоток… Какие лучше — мы выберем, почистим, а остальные можешь уничтожить. Аникита Николаич, наливайте! Вот так почаще бы нам собираться да рассуждать. А то живешь-живешь
в этой
глуши, никакого образования, ни клуба, ни общества — Австралия, да и только! Наливайте, господа! Доктор, яблочек! Самолично для вас очистил!
И скучные мысли мешали ему веселиться, и он всё думал о том, что это кругом не жизнь, а клочки жизни, отрывки, что всё здесь случайно, никакого вывода сделать нельзя; и ему даже было жаль этих девушек, которые
живут и кончат свою жизнь здесь
в глуши,
в провинции, вдали от культурной среды, где ничто не случайно, всё осмысленно, законно, и, например, всякое самоубийство понятно, и можно объяснить, почему оно и какое оно имеет значение
в общем круговороте жизни.
— Тут-то и закавыка, — продолжал Строганов. —
В глуши живем, какие тут женихи… Вот и отписываю
в Москву…
— И, боярин, откуда нам, набраться новостей, — отвечал Савелий, —
живем мы
в глуши, птица на хвосте не принесет ничего. Иной раз хоть и залетит к нам заносная весточка, да Бог весть, кому придет она по нраву, другой поперхнется ею, да и мне не уйти. Вот вы, бояре, кто вас разгадает, какого удела, не московские, так сами, чай, знаете, своя рука только к себе тянет.
Постоянное одиночество, детство, прошедшее
в деревенской
глуши, замкнутая жизнь пансиона, отсутствие ласк матери, видевшейся с ней чрезвычайно редко, домашнего очага, у которого потребность нежности молодой души находит исход и обращается
в обыкновенное явление, — все это развило
в Ирене сильную способность любить, сделав ее мечтательной, до крайности впечатлительной и приучило
жить воображением.
Вернувшись
в Париж, верная своему слову, она, покончив
в нем свои дела, уехала к своей кузине и там,
в глуши французской провинции, стала
жить ожиданием весточек от ее «несчастного друга», как называла Мадлен де Межен Савина.
Мадлен уезжала обратно
в Париж, но не думала там остаться, а хотела уехать к своей кузине, живущей
в Нормандии, и
жить в деревенской
глуши, ожидая решения судьбы любимого ею человека.
— И, боярин, откуда нам набраться новостей, — отвечал Савелий, —
живем мы
в глуши, птица на хвосте не принесет ничего. Иной раз хоть и залетит к нам заносная весточка, да Бог весть, кому придет она по нраву, другой поперхнется ею, да и мне не уйти. Вот вы, бояре, кто вас разгадает какого удела, не московские, так сами, чай, ведаете, своя рука только к себе тянет.
И так мне страшно стало, словно
живу я где-нибудь
в деревне,
в глуши,
в одиноком доме среди леса, а какие-то грабители и убийцы
в темноте подкрадываются к дому и сейчас всех нас перережут.