Неточные совпадения
«Здоровая психика у тебя, Клим!
Живешь ты, как монумент на
площади, вокруг — шум, крик, треск, а ты смотришь на все, ничем не волнуясь».
— Когда-нибудь на земле будет
жить справедливое человечество, и оно, на
площадях городов своих, поставит изумительной красоты монументы и напишет на них…
Сквозь двойные рамы с улицы не доносилось ни звука, и казалось, что все, на
площади,
живет не в действительности, а только в памяти.
Венецианские граждане (если только слово «граждане» не насмешка здесь) делали все это; они сидели на бархатных, но жестких скамьях, спали на своих колючих глазетовых постелях, ходили по своим великолепным
площадям ощупью, в темноте, и едва ли имели хоть немного приблизительное к нынешнему, верное понятие об искусстве
жить, то есть извлекать из жизни весь смысл, весь здоровый и свежий сок.
Грушенька
жила в самом бойком месте города, близ Соборной
площади, в доме купеческой вдовы Морозовой, у которой нанимала на дворе небольшой деревянный флигель.
Мы все скорей со двора долой, пожар-то все страшнее и страшнее, измученные, не евши, взошли мы в какой-то уцелевший дом и бросились отдохнуть; не прошло часу, наши люди с улицы кричат: «Выходите, выходите, огонь, огонь!» — тут я взяла кусок равендюка с бильярда и завернула вас от ночного ветра; добрались мы так до Тверской
площади, тут французы тушили, потому что их набольшой
жил в губернаторском доме; сели мы так просто на улице, караульные везде ходят, другие, верховые, ездят.
Матушка высмотрела ее в Заболотье, где она, в качестве бобылки,
жила на краю села, существуя ничтожной торговлишкой на
площади в базарные дни.
Чище других был дом Бунина, куда вход был не с
площади, а с переулка. Здесь
жило много постоянных хитрованцев, существовавших поденной работой вроде колки дров и очистки снега, а женщины ходили на мытье полов, уборку, стирку как поденщицы.
Последние годы жизни он провел в странноприимном доме Шереметева, на Сухаревской
площади, где у него была комната. В ней он
жил по зимам, а летом — в Кускове, где Шереметев отдал в его распоряжение «Голландский домик».
Тот дом, в котором, казалось мне, мы
жили «всегда», был расположен в узком переулке, выбегавшем на небольшую
площадь. К ней сходилось несколько улиц; две из них вели на кладбища.
— Балчуговские сами по себе: ведь у них
площадь в пятьдесят квадратных верст. На сто лет хватит… Жирно будет, ежели бы им еще и Кедровскую дачу захватить: там четыреста тысяч десятин… А какие места: по Суходойке-реке, по Ипатихе, по Малиновке — везде золото. Все россыпи от Каленой горы пошли, значит, в ней
жилы объявляются… Там еще казенные разведки были под Маяковой сланью, на Филькиной гари, на Колпаковом поле, у Кедрового ключика. Одним словом, Палестина необъятная…
— Случай подвернулся! Гулял я, а уголовники начали надзирателя бить. Там один есть такой, из жандармов, за воровство выгнан, — шпионит, доносит,
жить не дает никому! Бьют они его, суматоха, надзиратели испугались, бегают, свистят. Я вижу — ворота открыты,
площадь, город. И пошел не торопясь… Как во сне. Отошел немного, опомнился — куда идти? Смотрю — а ворота тюрьмы уже заперты…
Только in forum, на
площади, мечтал я постоянно
жить, и только слава может наполнить мою беспокойную душу.
Я записал рассказы старика и со скорым поездом выехал в Москву, нагруженный материалами, первое значение, конечно, придавая сведениям о Стеньке Разине, которых никогда бы не получил, и если бы не был репортером, легенда о Красной
площади жила бы нерушимо и по сие время.
— Строго ноне. Вот прежде точно что против дому на
площади хороводы игрывали… А ноне ровно и не до сказок. Все одно что в гробу
живем…
Жандармский офицер
жил на видном месте, на
площади, близ гимназии.
На совершаемых или свидетельствуемых у него актах Гудаевский любил делать смешные пометки, например, вместо того, чтобы написать об Иване Иваныче Иванове, живущем на Московской
площади, в доме Ермиловой, он писал об Иване Иваныче Иванове, что
живет на базарной
площади, в том квартале, где нельзя дышать от зловония, и т. д.; упоминал даже иногда о числе кур и гусей у этого человека, подпись которого он свидетельствует.
Гостиница, где
жили Инсаров и Елена, находилась на Riva dei Schiavoni; не доезжая до нее, они вышли из гондолы и прошлись несколько раз вокруг
площади святого Марка, под арками, где перед крошечными кофейными толпилось множество праздного народа.
Картина нового прииска представляла самый оживленный лесной уголок: лесная гуща точно расступилась, образовав неправильную
площадь, поднимавшуюся от Смородинки на увал; только что срубленные и сложенные в костры деревья образовали по краям что-то вроде той засеки, какая устраивалась в прежние времена на усторожливых местечках на случай нечаянного неприятельского нападения; новенькая контора точно грелась на самом угоре; рядом с ней выросли амбары и людская, где
жили кучера и прислуга.
Он
жил в собственном двухэтажном доме на Соборной
площади, с дубовым подъездом и зеркальными стеклами.
Я слишком залетел высоко,
Верней избрать я должен путь…
И замысел иной глубоко
Запал в мою измученную грудь.
Так, так, он будет
жить… убийство уж не в моде:
Убийц на
площадях казнят.
Так!.. в образованном я родился народе;
Язык и золото… вот наш кинжал и яд!
— И, голубушка! — сказал священник. — До величанья ли им было! Ты, чай, слышала, какие ей на
площади попевали свадебные песенки? Ну, боярин! — продолжал он, обращаясь к Юрию. — Куда ж ты теперь поедешь с своею супругою?.. Чай, в стане у князя Пожарского
жить боярыням не пристало?.. Не худо, если б ты отвез на время свою супругу в Хотьковский монастырь; он близехонько отсюда, и, верно, игуменья не откажется дать приют боярыне Милославской.
— Я встретил на
площади, — отвечал запорожец, — казацкого старшину, Смагу-Жигулина, которого знавал еще в Батурине; он обрадовался мне, как родному брату, и берет меня к себе в есаулы. Кабы ты знал, боярин, как у всех ратных людей, которые валом валят в Нижний, кипит в
жилах кровь молодецкая! Только и думушки, чтоб идти в Белокаменную да порезаться с поляками. За одним дело стало: старшего еще не выбрали, а если нападут на удалого воеводу, так ляхам несдобровать!
Пепе не любит немцев, он
живет идеями и настроениями улицы,
площади и темных лавочек, где свои люди пьют вино, играют в карты и, читая газеты, говорят о политике.
Жить им пришлось на краю города, около базарной
площади, в огромном сером доме.
Поезд отходит через два часа, в одиннадцать ночи. Пошел в «Славянский базар» поесть да с Лубянской
площади вдруг и повернул на Солянку. Думаю: зайду на Хиву, в «вагончик», где я
жил, угощу старых приятелей и прямо на курьерский, еще успею. А на другой день проснулся на нарах в одной рубашке… Друзья подпустили ко мне в водку «малинки». Даже сапог и шпор не оставили… Как рак мели. Теперь переписываю пьесы — и счастлив.
— В самую средину города, на
площадь. Вам отведена квартира в доме профессора Гутмана… Правда, ему теперь не до того; но у него есть жена… дети… а к тому же одна ночь… Прощайте, господин офицер! Не судите о нашем городе по бургомистру: в нем нет ни капли прусской крови… Черт его просил у нас поселиться — швернот!..
Жил бы у себя в Баварии — хоц доннер-веттер!
Ступайте на Театральную
площадь; против самого театра, в пятом этаже высокого красного дома, в комнате под номером шестым,
живет одна женщина, она была отчаянно больна.
— Государь удовлетворил вашу просьбу. По вашему желанию, вам назначен другой врач. Отправьтесь на Михайловскую
площадь, в дом Жербина, там
живет главный доктор учреждений императрицы Марии. Государь ему поручил вас, и я ему уже передал историю вашей болезни.
Казнить меня на
площади,
жилы тянуть.
Голован
жил, впрочем, не в самой улице, а «на отлете». Постройка, которая называлась «Головановым домом», стояла не в порядке домов, а на небольшой террасе обрыва под левым рядом улицы.
Площадь этой террасы была сажен в шесть в длину и столько же в ширину. Это была глыба земли, которая когда-то поехала вниз, но на дороге остановилась, окрепла и, не представляя ни для кого твердой опоры, едва ли составляла чью-нибудь собственность. Тогда это было еще возможно.
Только почтмейстер Кубарев, знаменитый цветовод, да казначей Матушкин
жили на Стрелецкой — эта улица одним концом, разрезая Поречную, выходила на берег реки, а другим уперлась в базарную
площадь у ворот монастыря.
Посидев не подолгу в обоих этих домах, я поспешил отыскать квартиру Шушерина, который
жил на Сенной
площади.
Кисельников (тихо). Знаешь ли ты, кого ты пригреть хочешь?.. Мы с тестем… мошенники! Мы все продали: себя, совесть, я было дочь продал… Мы, пожалуй, еще украдем у тебя что-нибудь. Нам с ним не
жить с честными людьми, нам только торговать на
площади! Нет! Ты нам только изредка когда давай по рублику на товар наш, больше мы не стоим.
Кисельников. Нет, Погуляев, бери их, береги их; Бог тебя не оставит; а нас гони, гони! Мы вам не компания, — вы люди честные. У нас есть место, оно по нас. (Тестю.) Ну, бери товар, пойдем. Вы
живите с Богом, как люди
живут, а мы на
площадь торговать, божиться, душу свою проклинать, мошенничать. Ну, что смотришь! Бери товар! Пойдем, пойдем! (Сбирает свой товар.) Прощайте! Талан-доля, иди за мной… (Уходит.)
Но
живёт в нём задор прежней вправки
Деревенского озорника.
Каждой корове с вывески мясной лавки
Он кланяется издалека.
И, встречаясь с извозчиками на
площади,
Вспоминая запах навоза с родных полей,
Он готов нести хвост каждой лошади,
Как венчального платья шлейф.
— Да очень просто. Наш балаган на
площади. A
живем мы в слободе за городом. Да я тут каждый вечер собак прогуливаю после десяти часов, когда нет представленья. Ты возьми да и выйди ко мне, a я тебя мигом к хозяину доставлю.
Он
жил в беднейшем квартале Гори за базарною
площадью.
У Паска бывали журфиксы по пятницам. Она приглашала к себе и запросто пообедать вместе с ее товарищами по сцене.
Жила она в доме на Михайловской
площади, против сквера, на углу Итальянской, со стороны Екатерининского канала. И Дюпюи приглашал к себе пообедать в меблированные комнаты на Невском, против Гостиного, кажется и теперь существующие.
Во втором или третьем доме от выхода на
площадь от С.-Антуанского предместья и
живет Доде, под N 18.
В растерзанной бабе Сенной
площади и во мне одна и та же черта. Нужды нет, что я родилась и
жила в другом свете. Попади я в дурной дом, я бы также"загуляла".
Они
прожили тут месяца два, перебиваясь кое-как и питаясь грошовыми отбросками Сенной
площади.
Было около шести часов вечера первого сентября. Стояла прекрасная, совсем еще летняя погода: в воздухе было жарко, и густая едкая пыль застилала московские улицы. Вот он миновал Пречистенский бульвар,
площадь Пречистенских ворот и повернул на Остоженку, где
жили Стоцкие, а в одном из прилегающих к ней переулков была и его холостая квартирка.
Злодеи высыпали на
площадь, а из окон домов бросали им оружие, хозяева же домов, где
жили русские, еще накануне любезные до приторности, напали на своих постояльцев сонных, раздетых… Жены и дети польских панов бросали каменьями из окон в бежавших, застигнутых врасплох несчастных. Из 8000 русских половина была перебита или изувечена.
Он
жил на Сенной
площади, в комнате от съемщицы.
Царевич лежит без движения на
площади — настоящее бронзовое изваяние, сброшенное с своего подножья! Бледность мертвизны выступает даже из смуглого лица его, губы побелели, голова разбита; что он
жив, видно только по струям крови, которая окрашивает пурпуром своим его земляное изголовье.
Последнее, не достигнув еще полудня, целым снопом блестящих лучей вырвалось в зеркальные окна Зимнего дворца и освещало ряд великолепных комнат, выходивших на
площадь, среди которой не возвышалась еще, как ныне, грандиозная колонна, так как тот, о которым напоминает она всем истинно русским людям, наполняя их сердца благоговением, был
жив и царствовал на радость своим подданным и на удивление и поклонение освобожденной им Европы.
Полки разделялись полями и лугами, принадлежавшими каждому округу; в самом округе каждая рота
жила отдельно; имела свою ротную
площадь, гауптвахту, общее гумно и риги; офицеры
жили тут же, в особых домиках.
Деревянный город, в котором, при жителях-владельцах домов и при полиции, бывали летом почти каждый день пожары, не может не сгореть, когда в нем нет жителей, а
живут войска, курящие трубки, раскладывающие костры на Сенатской
площади из сенатских стульев и варящие себе есть два раза в день.