Неточные совпадения
И вдруг промеж
дерев — свет, там и там промеж ветвей и пней, точно
живое серебро или зеркала.
В лесу те же
деревья, но в шуме их явился особенный смысл: между ними и ею водворилось
живое согласие. Птицы не просто трещат и щебечут, а все что-то говорят между собой; и все говорит вокруг, все отвечает ее настроению; цветок распускается, и она слышит будто его дыхание.
Она примирительно смотрела на весь мир. Она стояла на своем пьедестале, но не белой, мраморной статуей, а
живою, неотразимо пленительной женщиной, как то поэтическое видение, которое снилось ему однажды, когда он, под обаянием красоты Софьи, шел к себе домой и видел женщину-статую, сначала холодную, непробужденную, потом видел ее преображение из статуи в
живое существо, около которого заиграла и заструилась жизнь, зазеленели
деревья, заблистали цветы, разлилась теплота…
Бабушка поглядела в окно и покачала головой. На дворе куры, петухи, утки с криком бросились в стороны, собаки с лаем поскакали за бегущими, из людских выглянули головы лакеев, женщин и кучеров, в саду цветы и кусты зашевелились, точно
живые, и не на одной гряде или клумбе остался след вдавленного каблука или маленькой женской ноги, два-три горшка с цветами опрокинулись, вершины тоненьких
дерев, за которые хваталась рука, закачались, и птицы все до одной от испуга улетели в рощу.
Там то же почти, что и в Чуди: длинные, загороженные каменными, массивными заборами улицы с густыми, прекрасными
деревьями: так что идешь по аллеям. У ворот домов стоят жители. Они, кажется, немного перестали бояться нас, видя, что мы ничего худого им не делаем. В городе, при таком большом народонаселении, было
живое движение. Много народа толпилось, ходило взад и вперед; носили тяжести, и довольно большие, особенно женщины. У некоторых были дети за спиной или за пазухой.
Мы подошли к нашим палаткам, разбитым на самом берегу, под
деревьями, и застали Гошкевича среди букашек, бабочек, раков —
живых и мертвых, потрошеных и непотрошеных птиц, змей и ящериц.
Мы воротились к берегу садом, не поднимаясь опять на гору, останавливались перед разными
деревьями. На берегу застали
живую сцену.
Восточный склон Сихотэ-Алиня совершенно голый. Трудно представить себе местность более неприветливую, чем истоки реки Уленгоу. Даже не верится, что здесь был когда-нибудь
живой лес. Немногие
деревья остались стоять на своих корнях. Сунцай говорил, что раньше здесь держалось много лосей, отчего и река получила название Буй, что значит «сохатый»; но с тех пор как выгорели леса, все звери ушли, и вся долина Уленгоу превратилась в пустыню.
Эта серенькая
живая и веселая птичка лазала по
дереву и своим длинным и тонким клювом ощупывала кору.
Кусты и
деревья начали принимать неопределенные очертания: они казались
живыми существами и как будто передвигались с одного места на другое.
Десять лет стоял он, сложа руки, где-нибудь у колонны, у
дерева на бульваре, в залах и театрах, в клубе и — воплощенным veto, [запретом (лат.).]
живой протестацией смотрел на вихрь лиц, бессмысленно вертевшихся около него, капризничал, делался странным, отчуждался от общества, не мог его покинуть, потом сказал свое слово, спокойно спрятав, как прятал в своих чертах, страсть под ледяной корой.
Ему чудилось, что все со всех сторон бежало ловить его:
деревья, обступивши темным лесом и как будто
живые, кивая черными бородами и вытягивая длинные ветви, силились задушить его; звезды, казалось, бежали впереди перед ним, указывая всем на грешника; сама дорога, чудилось, мчалась по следам его.
Ночь была черная и дождливая. Ветер дул все время с северо-востока порывами, то усиливаясь, то ослабевая. Где-то в стороне скрипело
дерево. Оно точно жаловалось на непогоду, но никто не внимал его стонам. Все
живое попряталось в норы, только мы одни блуждали по лесу, стараясь выйти на реку Улике.
После полудня погода испортилась. Небо стало быстро заволакиваться тучами, солнечный свет сделался рассеянным, тени на земле исчезли, и все
живое попряталось и притаилось. Где-то на юго-востоке росла буря. Предвестники ее неслышными, зловещими волнами спускались на землю, обволакивая отдаленные горы,
деревья в лесу и утесы на берегу моря.
— Тьфу! — отплюнулась Таисья, бросая работу. — Вот што, бабоньки, вы покудова орудуйте тут, а я побегу к Пимке…
Живою рукой обернусь. Да вот што: косарем [Косарь — большой тупой нож, которым колют лучину. (Прим. Д. Н. Мамина-Сибиряка.)] скоблите, где дерево-то засмолело.
Снова вспыхнул огонь, но уже сильнее, ярче, вновь метнулись тени к лесу, снова отхлынули к огню и задрожали вокруг костра, в безмолвной, враждебной пляске. В огне трещали и ныли сырые сучья. Шепталась, шелестела листва
деревьев, встревоженная волной нагретого воздуха. Веселые,
живые языки пламени играли, обнимаясь, желтые и красные, вздымались кверху, сея искры, летел горящий лист, а звезды в небе улыбались искрам, маня к себе.
Ромашов не сразу ответил. Он точно вступил в странную, обольстительную, одновременно
живую и волшебную сказку. Да сказкой и были теплота и тьма этой весенней ночи, и внимательные, притихшие
деревья кругом, и странная, милая женщина в белом платье, сидевшая рядом, так близко от него. И, чтобы очнуться от этого обаяния, он должен был сделать над собой усилие.
Эта жалость к людям и меня все более беспокоит. Нам обоим, как я сказал уже, все мастера казались хорошими людьми, а жизнь — была плоха, недостойна их, невыносимо скучна. В дни зимних вьюг, когда все на земле — дома,
деревья — тряслось, выло, плакало и великопостно звонили унылые колокола, скука вливалась в мастерскую волною, тяжкой, как свинец, давила на людей, умерщвляя в них все
живое, вытаскивая в кабак, к женщинам, которые служили таким же средством забыться, как водка.
Багряное солнце, пронизав листву сада, светило в окна снопами острых красных лучей, вся комната была расписана-позолочена пятнами
живого света, тихий ветер колебал
деревья, эти солнечные пятна трепетали, сливаясь одно с другим, исчезали и снова текли по полу, по стенам ручьями расплавленного золота.
Ливень прошёл, по саду быстро скользили золотые пятна солнца, встряхивали ветвями чисто вымытые
деревья, с листьев падали светлые,
живые, как ртуть, капли, и воздух, тёплый, точно в бане, был густо насыщен запахом пареного листа.
Луна уже скатилась с неба, на
деревья лёг густой и ровный полог темноты; в небе тускло горели семь огней колесницы царя Давида и сеялась на землю золотая пыль мелких звёзд. Сквозь завесу малинника в окне бани мерцал мутный свет, точно кто-то протирал тёмное стекло жёлтым платком. И слышно было, как что-то
живое трётся о забор, царапает его, тихонько стонет и плюёт.
Было раннее утро; заря едва занялась; город спал; пустынные улицы смотрели мертво. Ни единого звука, кроме нерешительного чириканья кое-где просыпающихся воробьев; ни единого
живого существа, кроме боязливо озирающихся котов, возвращающихся по домам после ночных похождений (как он завидовал им!). Даже собаки — и те спали у ворот, свернувшись калачиком и вздрагивая под влиянием утреннего холода. Над городом вился туман; тротуары были влажны;
деревья в садах заснули, словно повитые волшебной дремой.
И
деревья, освещенные холодным огнем молний, казались
живыми, простирающими вокруг людей, уходивших из плена тьмы, корявые, длинные руки, сплетая их в густую сеть, пытаясь остановить людей.
Бледная северная зелень-скороспелка, бледные северные цветики, контрастирующая траурная окраска вечно зеленого хвойного леса с его молитвенно-строгими готическими линиями, унылая средне-русская равнина с ее врачующим простором, разливы могучих рек, — все это только служило дополнением могучей южной красоты, горевшей тысячью ярких
живых красок-цветов, смуглой, кожистой, точно лакированной южной зеленью, круглившимися купами южных
деревьев.
Юлия Сергеевна смотрела на картины, как муж, в кулак или бинокль и удивлялась, что люди на картинах как
живые, а
деревья как настоящие; но она не понимала, ей казалось, что на выставке много картин одинаковых и что вся цель искусства именно в том, чтобы на картинах, когда смотришь на них в кулак, люди и предметы выделялись, как настоящие.
Дернул он из-под колеса, колесо закрутилось, и я увидел привязанную к нему промелькнувшую фигуру человека. Выпрастывая сундук, Вася толкнул идола, и тот во весь свой рост, вдвое выше человеческого, грохнулся. Загрохотало, затрещало ломавшееся
дерево, зазвенело где-то внизу под ним разбитое стекло. Солнце скрылось, полоса
живого золота исчезла, и в полумраке из тучи пыли выполз Вася, таща за собой сундук, сам мохнатый и серый, как сатана, в которого он ткнулся мордой.
Шум вокруг него вызывал и в нем желание кричать, возиться вместе с мужиками, рубить
дерево, таскать тяжести, командовать — заставить всех обратить на себя внимание и показать всем свою силу, ловкость,
живую душу в себе.
Весь берег был залит народом, который толпился главным образом около караванной конторы и магазинов, где торопливо шла нагрузка барок; тысячи четыре бурлаков, как
живой муравейник, облепили все кругом, и в воздухе висел глухой гул человеческих голосов, резкий лязг нагружаемого железа, удары топора, рубившего
дерево, визг пил я глухое постукивание рабочих, конопативших уже готовые барки, точно тысячи дятлов долбили сырое, крепкое
дерево.
— Дерева-то не сумели по-настоящему выбрать и срубили его не по-настоящему… Выхватил одну середку, а остальное будет зря гнить в лесу да другим мешать. Хоть бы хворост да щепы в кучу собрали, а то хламят лес. Ежели бы
дерево умело говорить, когда его рубят, — что бы тогда было? Ведь оно не мертвое, а
живое…
И опять шумел в овраге ручей, и лесная глушь звенела тихими голосами: чудесный месяц май! — в нем и ночью не засыпает земля, гонит траву, толкает прошлогодний лист и
живыми соками бродит по
деревам, шуршит, пришептывается, гукает по далям.
И я уже слышу, как мокро и тяжело шлепается большая
живая рыба о дно лодки, как она жирно трепещет, ударяя хвостом о
дерево. Мы постепенно приближаемся ко второму буйку и с прежними предосторожностями вытаскиваем его из воды.
— Я исполнил все, что ты приказал, царь, — сказал этот человек. — Я поставил труп старика у
дерева и дал каждому из братьев их луки и стрелы. Старший стрелял первым. На расстоянии ста двадцати локтей он попал как раз в то место, где бьется у
живого человека сердце.
Они привозили из Африки слоновую кость, обезьян, павлинов и антилоп; богато украшенные колесницы из Египта,
живых тигров и львов, а также звериные шкуры и меха из Месопотамии, белоснежных коней из Кувы, парваимский золотой песок на шестьсот шестьдесят талантов в год, красное, черное и сандаловое
дерево из страны Офир, пестрые ассурские и калахские ковры с удивительными рисунками — дружественные дары царя Тиглат-Пилеазара, художественную мозаику из Ниневии, Нимруда и Саргона; чудные узорчатые ткани из Хатуара; златокованые кубки из Тира; из Сидона — цветные стекла, а из Пунта, близ Баб-эль-Мандеба, те редкие благовония — нард, алоэ, трость, киннамон, шафран, амбру, мускус, стакти, халван, смирну и ладан, из-за обладания которыми египетские фараоны предпринимали не раз кровавые войны.
Катерина Львовна приподнялась на локоть и глянула на высокую садовую траву; а трава так и играет с лунным блеском, дробящимся о цветы и листья
деревьев. Всю ее позолотили эти прихотливые, светлые пятнышки и так на ней и мелькают, так и трепещутся, словно
живые огненные бабочки, или как будто вот вся трава под
деревьями взялась лунной сеткой и ходит из стороны в сторону.
Дышит ароматами, поёт вся земля и всё
живое её; солнце растит цветы на полях, поднимаются они к небу, кланяясь солнцу; молодая зелень
деревьев шепчет и колышется; птицы щебечут, любовь везде горит — тучна земля и пьяна силою своей!
— Которому? — спрашивает. — Их тут у нас больше ста, богов-то! А вот где —
живой? Где — который настоящий, а не из
дерева, да! Поищи-ка его!
Лавр Мироныч. Я нынче дома ближе ночи не буду-с. Вот теперь занимаюсь цветами. К беседке на площадку нужно померанцевых
деревьев в кадках. Ужинать будем на террасе; она парусиной покрыта; так, чтоб замаскировать потолок, хотим распланировать гирлянды из
живых цветов. При всем том букеты нужны: при входе будем каждой даме предлагать.
Всякий куст, всякое
дерево, всякая кочка, словно
живые, дразнятся, а он — слушай!
Упавшие
деревья кажутся бесчисленными иглами, точно хвои в сосновом лесу, а между ними, еще
живые, тянутся такие же прямые, такие же тонкие и жалкие лиственницы, пытающие счастье над трупами предков.
С каким
живым чувством удовольствия поехал я, едва пробираясь, верхом по проваливающейся на каждом шагу дороге, посмотреть на свою родовую речку, которую летом курица перейдет, но которая теперь, несясь широким разливом, уносила льдины, руша и ломая все, попадающееся ей навстречу: и сухое
дерево, поваленное в ее русло осенним ветром, и накат с моста, и даже вершу, очень бы, кажется, старательно прикрепленную старым поваром, ради заманки в нее неопытных щурят.
Деревья казались ему
живыми.
Обступившие нас вокруг
деревья слились в одну сплошную, темную — темнее ночи —
живую толпу, точно со всего леса сбежались сюда ночные тени и с любопытством глядели сверху, покачиваясь и перешептываясь.
Затолклись, захлопали, застучали другие голоса — точно развязал кто-то мешок с
живыми звонкими голосами, и они попадали оттуда на землю, по одному, по два, целой кучей. Это говорили ученики. И, покрывая их всех, стукаясь о
деревья, о стены, падая на самого себя, загремел решительный и властный голос Петра — он клялся, что никогда не оставит учителя своего.
Брызнул Ярило на камни молоньей, облил палючим взором
деревья дубравные. И сказал Матери-Сырой Земле: «Вот я разлил огонь по камням и
деревьям. Я сам в том огне. Своим умом-разумом человек дойдет, как из
дерева и камня свет и тепло брать. Тот огонь — дар мой любимому сыну. Всей
живой твари будет на страх и ужас, ему одному на службу».
И когда, с нагруженной по край лодкой, он пробирался по узким переулкам, а то и прямо через сады, поверх затопленных заборов, и гибкие ветви
деревьев с разбухшими почками царапали его лицо, ему чудилось, что весь мир состоит из спокойной ласковой воды, яркого, горячего солнца,
живых и бодрых криков и приветливых лиц.
В ночь иней выпал: и на сучьях иней, и на шубе моей иней, и Демьян весь под инеем, и сыплется сверху иней. Разбудил я Демьяна. Стали мы на лыжи и пошли. Тихо в лесу; только слышно, как мы лыжами по мягкому снегу посовываем, да кое-где треснет
дерево от мороза, и по всему лесу голк раздается. Один раз только
живое что-то зашумело близехонько от нас и прочь побежало. Я так и думал, что медведь. Подошли к тому месту, откуда зашумело, увидали следы заячьи, и осинки обглоданы. Это зайцы кормились.
Затем он обратился ко мне со словами: «Ни канка тэ иоу цзы» (т. е. посмотри, вот ночная птица). Я наклонился к пню и в разрезе древесины увидел такое расположение слоев ее, что при некоторой фантазии, действительно, можно было усмотреть рисунок, напоминающий филина или сову. Рядом с ним был другой, тоже изображавший птицу поменьше, потом похожий на жука и даже на лягушку. По словам китайца, все это были
живые существа, поглощенные
деревом для того, чтобы больше в
живом виде никогда не появляться на земле.
Стало ясно, что таинственный зверь следил за нашей лодкой. Потом он стал смелее, иногда забегал вперед, останавливался и поджидал, когда неизвестный предмет, похожий на плавник с зелеными ветвями, поровняется с ним, и в то же время он чувствовал, быть может и видел, что на этом плывущем
дереве есть
живые существа.
Это может быть и
живое и сухое
дерево, безразлично.
Пять дней тому назад стариковскою радой, собравшеюся на задок за подобиями, было решено на Михайлов день уничтожить весь старый огонь и добыть новый,
живой, «из непорочного
дерева».