Неточные совпадения
Я, как матрос, рожденный и выросший на палубе разбойничьего брига: его душа сжилась с бурями и битвами, и, выброшенный на берег, он скучает и томится, как ни мани его тенистая роща, как ни свети ему мирное солнце; он ходит себе
целый день по прибрежному песку, прислушивается к однообразному ропоту набегающих волн и всматривается в туманную даль: не мелькнет ли там на бледной черте, отделяющей синюю пучину от серых тучек,
желанный парус, сначала подобный крылу морской чайки, но мало-помалу отделяющийся от пены валунов и ровным бегом приближающийся к пустынной пристани…
Насилу я нашла тебя,
желанный,
Сердечный друг, голубчик сизокрылый!
Не в глазки, нет, не в щечки
целовать,
У ног лежать, голубчик сизокрылый,
У ног лежать должна Купава.
Как возговорит к ней отец таковы речи: «Что же, дочь моя милая, любимая, не берешь ты своего цветка
желанного; краше его нет на белом свете?» Взяла дочь меньшая цветочик аленькой ровно нехотя,
целует руки отцовы, а сама плачет горючими слезами.
Чтобы окончательно вылечить свою подругу, Феня однажды рассказала ей
целую историю о том, как Алешка таращил глаза на дочь заводского бухгалтера, и ссылалась на десятки свидетелей. Но Нюша только улыбалась печальной улыбкой и недоверчиво покачивала головой. Теперь Феня была
желанной гостьей в брагинском доме, и Татьяна Власьевна сильно ухаживала за ней, тем более что Зотушка все лето прожил в господском доме под крылышком у Федосьи Ниловны.
—
Желанный ты мой! — проговорила Настасья, поглядев ему в глаза, обняла его за шею, крепко
поцеловала и побежала к своим воротам.
Их всегда было много в нем; оборванные, полуголодные, боящиеся солнечного света, они жили в этой развалине, как совы, и мы с Коноваловым были среди них
желанными гостями, потому что и он и я, уходя из пекарни, брали по караваю белого хлеба, дорогой покупали четверть водки и
целый лоток «горячего» — печенки, легкого, сердца, рубца. На два-три рубля мы устраивали очень сытное угощение «стеклянным людям», как их называл Коновалов.
Услыша ласковое ржанье
Желанных вороных коней,
Чье сердце, полное вниманья,
Тут не запрыгало сильней?
Забыта жаркая перина…
«Малашка, дура, Катерина,
Скорее туфли и платок!
Да где Иван? какой мешок!
Два года ставни отворяют…»
Вот ставни настежь.
Целый дом
Трет стекла тусклые сукном —
И любопытно пробегают
Глаза опухшие девиц
Ряды суровых, пыльных лиц.
Посвятив
целые 6 месяцев на предварительное изучение, наконец приступил я к давно
желанному труду — и с помощию божиею совершил оный сего ноября 3 дня 1827-го <года>.
Не огни горят горючие, не котлы кипят кипучие, горит-кипит победное сердце молодой вдовы… От взоров палючих, от сладкого голоса, ото всей красоты молодецкой распалились у ней ум и сердце, ясные очи, белое тело и горячая кровь… Досыта бы на милого наглядеться, досыта бы на
желанного насмотреться!.. Обнять бы его белыми руками, прижать бы его к горячему сердцу, растопить бы алые уста жарким
поцелуем!..
Сбиваяся с дороги беспрестанно,
По солнцу наш отыскивая путь,
Достигли поздно
цели мы
желанной...
Она была исполнена печали,
И между тем, как шумны и резвы
Три отрока вокруг нее играли,
Ее уста задумчиво шептали:
«Несчастные! зачем родились вы?
Пойдете вы дорогою прямою
И вам судьбы своей не избежать!»
Не омрачай веселья их тоскою,
Не плачь над ними, мученица-мать!
Но говори им с молодости ранней:
Есть времена, есть
целые века,
В которые нет ничего
желанней,
Прекраснее — тернового венка…
Фимочка задал тон, ударив камертоном о левую руку, и хор запел Херувимскую… За Херувимской проследовал еще
целый ряд других песен, духовных и светских, и все закончилось «славой», посвященной
желанной, дорогой гостье.
Не плачь над ними, мученица-мать!..
Есть времена, есть
целые века,
В которые нет ничего
желанней,
Прекраснее — тернового венка…
Он тоже занялся укладыванием своей котомки, давно уже справленной им в ожидании этого, теперь наступившего,
желанного дня свободы. Взошло солнце и
целый сноп лучей ворвался в окно сторожки. Пахомыч лег на лавку, подложив под голову свою будущую спутницу-котомку и закрывшись с головой шинелью.
Ей казалось, что рука этого человека настолько твердая, непоколебимая опора, что она, княжна, может теперь спокойно и безмятежно смотреть в будущее, отдохнуть от пережитых треволнений, что он один доведет ее до
цели, выведет ее на широкую
желанную дорогу.
— Изволь, господин таланливый, пригожий; да только и от меня будет уговор: теперь ты должен положить мне золотой на ручку, а за первый
поцелуй, который даст тебе твоя
желанная, подарить мне богатую фату.