Неточные совпадения
Хлестаков. Отчего же нет? Я видел сам, проходя мимо кухни, там много готовилось. И
в столовой сегодня поутру двое каких-то коротеньких человека
ели семгу и еще много кой-чего.
Через пять минут братья сошлись
в столовой. Хотя Левину и казалось, что не хочется
есть, и он сел за обед, только чтобы не обидеть Кузьму, но когда начал
есть, то обед показался ему чрезвычайно вкусен. Сергей Иванович улыбаясь глядел на него.
— Нет, Стива не
пьет…. Костя, подожди, что с тобой? — заговорила Кити,
поспевая за ним, но он безжалостно, не дожидаясь ее, ушел большими шагами
в столовую и тотчас же вступил
в общий оживленный разговор, который поддерживали там Васенька Весловский и Степан Аркадьич.
Обед
был накрыт на четырех. Все уже собрались, чтобы выйти
в маленькую
столовую, как приехал Тушкевич с поручением к Анне от княгини Бетси. Княгиня Бетси просила извинить, что она не приехала проститься; она нездорова, но просила Анну приехать к ней между половиной седьмого и девятью часами. Вронский взглянул на Анну при этом определении времени, показывавшем, что
были приняты меры, чтоб она никого не встретила; но Анна как будто не заметила этого.
Но это
было к лучшему, потому что, выйдя
в столовую, Степан Аркадьич к ужасу своему увидал, что портвейн и херес взяты от Депре, а не от Леве, и он, распорядившись послать кучера как можно скорее к Леве, направился опять
в гостиную.
В столовой он позвонил и велел вошедшему слуге послать опять за доктором. Ему досадно
было на жену за то, что она не заботилась об этом прелестном ребенке, и
в этом расположении досады на нее не хотелось итти к ней, не хотелось тоже и видеть княгиню Бетси; но жена могла удивиться, отчего он, по обыкновению, не зашел к ней, и потому он, сделав усилие над собой, пошел
в спальню. Подходя по мягкому ковру к дверям, он невольно услыхал разговор, которого не хотел слышать.
Была пятница, и
в столовой часовщик Немец заводил часы. Степан Аркадьич вспомнил свою шутку об этом аккуратном плешивом часовщике, что Немец «сам
был заведен на всю жизнь, чтобы заводить часы», — и улыбнулся. Степан Аркадьич любил хорошую шутку. «А может
быть, и образуется! Хорошо словечко: образуется, подумал он. Это надо рассказать».
— Отчего же непременно
в лиловом? — улыбаясь спросила Анна. — Ну, дети, идите, идите. Слышите ли? Мис Гуль зовет чай
пить, — сказала она, отрывая от себя детей и отправляя их
в столовую.
— Нет, я и сама не успею, — сказала она и тотчас же подумала: «стало
быть, можно
было устроиться так, чтобы сделать, как я хотела». — Нет, как ты хотел, так и делай. Иди
в столовую, я сейчас приду, только отобрать эти ненужные вещи, — сказала она, передавая на руку Аннушки, на которой уже лежала гора тряпок, еще что-то.
Вронский
ел свой бифстек, когда она вышла
в столовую.
Хотя время,
в продолжение которого они
будут проходить сени, переднюю и
столовую, несколько коротковато, но попробуем, не успеем ли как-нибудь им воспользоваться и сказать кое-что о хозяине дома.
Засим, подошедши к столу, где
была закуска, гость и хозяин
выпили как следует по рюмке водки, закусили, как закусывает вся пространная Россия по городам и деревням, то
есть всякими соленостями и иными возбуждающими благодатями, и потекли все
в столовую; впереди их, как плавный гусь, понеслась хозяйка.
В столовой уже стояли два мальчика, сыновья Манилова, которые
были в тех летах, когда сажают уже детей за стол, но еще на высоких стульях. При них стоял учитель, поклонившийся вежливо и с улыбкою. Хозяйка села за свою суповую чашку; гость
был посажен между хозяином и хозяйкою, слуга завязал детям на шею салфетки.
Княжна молча встала с кресла и первая вышла из гостиной. Все отправились вслед за ней
в столовую. Казачок
в ливрее с шумом отодвинул от стола обложенное подушками, также заветное, кресло,
в которое опустилась княжна; Катя, разливавшая чай, первой ей подала чашку с раскрашенным гербом. Старуха положила себе меду
в чашку (она находила, что
пить чай с сахаром и грешно и дорого, хотя сама не тратила копейки ни на что) и вдруг спросила хриплым голосом...
Как ни владела собою Одинцова, как ни стояла выше всяких предрассудков, но и ей
было неловко, когда она явилась
в столовую к обеду.
— Да, — ответил Клим, вдруг ощутив голод и слабость.
В темноватой
столовой, с одним окном, смотревшим
в кирпичную стену, на большом столе буйно кипел самовар, стояли тарелки с хлебом, колбасой, сыром, у стены мрачно возвышался тяжелый буфет, напоминавший чем-то гранитный памятник над могилою богатого купца. Самгин
ел и думал, что, хотя квартира эта
в пятом этаже, а вызывает впечатление подвала. Угрюмые люди
в ней, конечно, из числа тех, с которыми история не считается, отбросила их
в сторону.
Иноков только что явился откуда-то из Оренбурга, из Тургайской области,
был в Красноводске,
был в Персии. Чудаковато одетый
в парусину, серый, весь как бы пропыленный до костей,
в сандалиях на босу ногу,
в широкополой, соломенной шляпе, длинноволосый, он стал похож на оживший портрет Робинзона Крузо с обложки дешевого издания этого евангелия непобедимых. Шагая по
столовой журавлиным шагом, он сдирал ногтем беленькие чешуйки кожи с обожженного носа и решительно говорил...
В доме
было тихо, потом, как-то вдруг,
в столовой послышался негромкий смех, что-то звучно, как пощечина, шлепнулось, передвинули стул, и два женских голоса негромко запели.
Он перешел
в столовую,
выпил чаю, одиноко посидел там, любуясь, как легко растут новые мысли, затем пошел гулять и незаметно для себя очутился у подъезда дома, где жила Нехаева.
— Кажется, скоро место получу, вторым помощником смотрителя
буду в сумасшедшем доме, — сказал Митрофанов Варваре, но, когда она вышла из
столовой, он торопливым шепотом объявил Самгину...
К басам фисгармонии присоединились альты, дисканта, выпевая что-то зловещее, карающее, звуки ползли
в столовую, как дым, а дым папиросы, которую курил Самгин,
был слишком крепок и невкусен. И вообще — все
было неприятно.
Это
было недели за две до того, как он, гонимый скукой, пришел к Варваре и удивленно остановился
в дверях
столовой, — у стола пред самоваром сидела с книгой
в руках Сомова, толстенькая и серая, точно самка снегиря.
Но и рассказ Инокова о том, что
в него стрелял регент, очевидно, бред. Захотелось подробно расспросить Инокова: как это
было? Он пошел
в столовую, там,
в сумраке, летали и гудели тяжелые, осенние мухи; сидела, сматывая бинты, толстая сестра милосердия.
В эту минуту явилась необходимость посетить уборную, она помещалась
в конце коридора, за кухней, рядом с комнатой для прислуги. Самгин поискал
в столовой свечу, не нашел и отправился, держа коробку спичек
в руках.
В коридоре кто-то возился, сопел, и это
было так неожиданно, что Самгин, уронив спички, крикнул...
Через несколько дней Самгин одиноко сидел
в столовой за вечерним чаем, думая о том, как много
в его жизни лишнего, изжитого. Вспомнилась комната, набитая изломанными вещами, — комната, которую он неожиданно открыл дома,
будучи ребенком.
В эти невеселые думы тихо, точно призрак, вошел Суслов.
Но Клим
был уверен, что она не спросила, наверх его не позвали.
Было скучно. После завтрака, как всегда,
в столовую спускался маленький Спивак...
Стол для ужина занимал всю длину
столовой, продолжался
в гостиной, и, кроме того, у стен стояло еще несколько столиков, каждый накрыт для четверых. Холодный огонь электрических лампочек
был предусмотрительно смягчен розетками из бумаги красного и оранжевого цвета, от этого теплее блестело стекло и серебро на столе, а лица людей казались мягче, моложе. Прислуживали два старика лакея во фраках и горбоносая, похожая на цыганку горничная. Елена Прозорова, стоя на стуле, весело командовала...
Дверь
в столовую была приоткрыта, там, за столом, сидели трое мужчин и Елена.
В жизни Клима Ивановича Самгина неожиданные встречи
были часты и уже не удивляли его, но каждая из них вызывала все более тягостное впечатление ограниченности жизни, ее узости и бедности.
Варвара утомленно закрыла глаза, а когда она закрывала их, ее бескровное лицо становилось жутким. Самгин тихонько дотронулся до руки Татьяны и, мигнув ей на дверь, встал.
В столовой девушка начала расспрашивать, как это и откуда упала Варвара,
был ли доктор и что сказал. Вопросы ее следовали один за другим, и прежде, чем Самгин мог ответить, Варвара окрикнула его. Он вошел, затворив за собою дверь, тогда она, взяв руку его, улыбаясь обескровленными губами, спросила тихонько...
Дома он застал Варавку и мать
в столовой, огромный стол
был закидан массой бумаг, Варавка щелкал косточками счет и жужжал
в бороду...
Приятно волнующее чувство не исчезало, а как будто становилось все теплее, помогая думать смелее, живее, чем всегда. Самгин перешел
в столовую,
выпил стакан чаю, сочиняя план рассказа, который можно бы печатать
в новой газете. Дронов не являлся. И, ложась спать, Клим Иванович удовлетворенно подумал, что истекший день его жизни чрезвычайно значителен.
Она говорила быстро, ласково, зачем-то шаркала ногами и скрипела створкой двери, открывая и закрывая ее; затем, взяв Клима за плечо, с излишней силой втолкнула его
в столовую, зажгла свечу. Клим оглянулся,
в столовой никого не
было,
в дверях соседней комнаты плотно сгустилась тьма.
Самгин вздохнул и вышел
в столовую, постоял
в темноте, зажег лампу и пошел
в комнату Варвары; может
быть, она оставила там письмо,
в котором объясняет свое поведение?
Иногда он заглядывал
в столовую, и Самгин чувствовал на себе его острый взгляд. Когда он, подойдя к столу,
пил остывший чай, Самгин разглядел
в кармане его пиджака ручку револьвера, и это ему показалось смешным. Закусив, он вышел
в большую комнату, ожидая видеть там новых людей, но люди
были все те же, прибавился только один, с забинтованной рукой на перевязи из мохнатого полотенца.
Однажды Клим пришел домой с урока у Томилина, когда уже кончили
пить вечерний чай,
в столовой было темно и во всем доме так необычно тихо, что мальчик, раздевшись, остановился
в прихожей, скудно освещенной маленькой стенной лампой, и стал пугливо прислушиваться к этой подозрительной тишине.
Самгин
пил чай
в бараке —
столовой офицеров.
Самгин
был доволен, что Варвара помешала ему ответить. Она вошла
в столовую, приподняв плечи так, как будто ее ударили по голове. От этого ее длинная шея стала нормальной, короче, но лицо покраснело, и глаза сверкали зеленым гневом.
Варвары
в столовой не
было.
— Обедать? Спасибо. А я хотел пригласить вас
в ресторан, тут, на площади у вас, не плохой ресторанос, — быстро и звонко говорил Тагильский, проходя
в столовую впереди Самгина, усаживаясь к столу. Он удивительно не похож
был на человека, каким Самгин видел его
в строгом кабинете Прейса, — тогда он казался сдержанным, гордым своими знаниями, относился к людям учительно, как профессор к студентам, а теперь вот сорит словами, точно ветер.
Мать и Варавка возвратились поздно, когда он уже спал. Его разбудил смех и шум, поднятый ими
в столовой, смеялись они, точно пьяные. Варавка все пробовал
петь, а мать кричала...
Когда он вышел
в столовую, Настя резала хлеб на доске буфета с такой яростью, как однажды Анфимьевна — курицу: нож
был тупой, курица, не желая умирать, хрипела, билась.
Вообще дядя
был как-то пугающе случайным и чужим,
в столовой мебель потеряла при нем свой солидный вид, поблекли картины, многое, отяжелев, сделалось лишним и стесняющим.
Не очень охотно Клим отвел его
в столовую, пустую и темную, окна ее
были закрыты ставнями. Там, сидя на диване и снимая сапог, Иноков спросил...
Он плохо спал, встал рано, чувствуя себя полубольным, пошел
в столовую пить кофе и увидал там Варавку, который, готовясь к битве дня, грыз поджаренный хлеб, запивая его портвейном.
Клим первым вышел
в столовую к чаю,
в доме
было тихо, все, очевидно, спали, только наверху, у Варавки, где жил доктор Любомудров, кто-то возился. Через две-три минуты
в столовую заглянула Варвара, уже одетая, причесанная.
Иногда, вечерами, если не
было музыки, Варавка ходил под руку с матерью по
столовой или гостиной и урчал
в бороду...
Он
был уверен, что жена давно уже одета и, вероятно,
в столовой, но все-таки постучал.
Не только Тагильский ждал этого момента — публика очень единодушно двинулась
в столовую. Самгин ушел домой, думая о прогрессивном блоке, пытаясь представить себе место
в нем, думая о Тагильском и обо всем, что слышал
в этот вечер. Все это нужно
было примирить, уложить плотно одно к другому, извлечь крупицы полезного, забыть о том, что бесполезно.
Самгин возвратился
в столовую, прилег на диван, прислушался: дождь перестал, ветер тихо гладил стекла окна, шумел город, часы пробили восемь. Час до девяти
был необычно растянут, чудовищно вместителен,
в пустоту его уложились воспоминания о всем, что пережил Самгин, и все это еще раз напомнило ему, что он — человек своеобразный, исключительный и потому обречен на одиночество. Но эта самооценка, которой он гордился, сегодня
была только воспоминанием и даже как будто ненужным сегодня.
Уже светало; перламутровое, очень высокое небо украшали розоватые облака. Войдя
в столовую, Самгин увидал на белой подушке освещенное огнем лампы нечеловечье, точно из камня грубо вырезанное лицо с узкой щелочкой глаза, оно
было еще страшнее, чем ночью.