Неточные совпадения
— Я
думаю: хорошо моим
родителям жить на свете! Отец в шестьдесят лет хлопочет, толкует
о «паллиативных» средствах, лечит людей, великодушничает с крестьянами — кутит, одним словом; и матери моей хорошо: день ее до того напичкан всякими занятиями, ахами да охами, что ей и опомниться некогда; а я…
— Разве я зверь, — обидчиво отвечала Татьяна Марковна, — такая же, как эти злые
родители, изверги? Грех, Вера,
думать это
о бабушке…
Марья Гавриловна была воспитана на французских романах и следственно была влюблена. Предмет, избранный ею, был бедный армейский прапорщик, находившийся в отпуску в своей деревне. Само по себе разумеется, что молодой человек пылал равною страстию и что
родители его любезной, заметя их взаимную склонность, запретили дочери
о нем и
думать, а его принимали хуже, нежели отставного заседателя.
Правда, ничего еще не было сказано, даже намеков никаких не было сделано; но
родителям все-таки казалось, что нечего этим летом
думать о заграничной поездке.
— Дураки вы все, вот что… Небось, прижали хвосты, а я вот нисколько не боюсь
родителя… На волос не боюсь и все приму на себя. И Федосьино дело тоже надо рассудить: один жених не жених, другой жених не жених, — ну и не стерпела девка. По человечеству надо рассудить… Вон Марья из-за
родителя в перестарки попала, а Феня это и обмозговала: живой человек
о живом и
думает. Так прямо и объясню
родителю… Мне что, я его вот на эстолько не боюсь!..
Стали старшие дочери его допрашивать: не потерял ли он своего богатства великого; меньшая же дочь
о богатстве не
думает, и говорит она своему
родителю: «Мне богатства твои ненадобны; богатство дело наживное, а открой ты мне свое горе сердешное».
О жене и
родителях своих он нисколько не
думал и отпихивался от них деньгами.
«Собираться стадами в 400 тысяч человек, ходить без отдыха день и ночь, ни
о чем не
думая, ничего не изучая, ничему не учась, ничего не читая, никому не принося пользы, валяясь в нечистотах, ночуя в грязи, живя как скот, в постоянном одурении, грабя города, сжигая деревни, разоряя народы, потом, встречаясь с такими же скоплениями человеческого мяса, наброситься на него, пролить реки крови, устлать поля размозженными, смешанными с грязью и кровяной землей телами, лишиться рук, ног, с размозженной головой и без всякой пользы для кого бы то ни было издохнуть где-нибудь на меже, в то время как ваши старики
родители, ваша жена и ваши дети умирают с голоду — это называется не впадать в самый грубый материализм.
В течение десяти лет не случилось ни одного воровства, ни одного восстания; снегири постепенно старелись и плодили других снегирей, но и эти, подобно
родителям, порхали лишь с ветки на ветку, услаждая обывательский слух своим щебетанием и отнюдь не
думая о революциях; обыватели отъелись, квартальные отъелись, предводитель просто задыхался от жира.
Она привыкла смотреть на себя как на что-то лучшее и высшее обыкновенной девушки купеческого сословия, которая
думает только
о нарядах и выходит замуж почти всегда по расчетам
родителей, редко по свободному влечению сердца.
Он сначала мысленно видел себя еще ребенком, белокурым, кудрявым, резвым, шаловливым мальчиком, любимцем-баловнем
родителей, грозой слуг и особенно служанок; он видел себя невинным воспитанником природы, играющим на коленях няни, трепещущим при слове: бука — он невольно улыбался,
думая о том, как недавно прошли эти годы, и как невероятно они погибли…
У Тани Ковальчук близких родных не было, а те, что и были, находились где-то в глуши, в Малороссии, и едва ли даже знали
о суде и предстоящей казни; у Муси и Вернера, как неизвестных, родных совсем не предполагалось, и только двоим, Сергею Головину и Василию Каширину, предстояло свидание с
родителями. И оба они с ужасом и тоскою
думали об этом свидании, но не решились отказать старикам в последнем разговоре, в последнем поцелуе.
— Надо, мой друг,
подумать о будущем, — говорят дворянскому сыну
родители, — ведь ты не объедок какой-нибудь, чтобы голубей гонять!
Советник. Да разве дети могут желать того, чего не хотят
родители? Ведаешь ли ты, что отец и дети должны
думать одинаково? Я не говорю
о нынешних временах: ныне все пошло новое, а в мое время, когда отец виноват бывал, тогда дерут сына; а когда сын виноват, тогда отец за него отвечает; вот как в старину бывало.
История, и тут только объяснилось, что деревенский повар у
родителей мальчика назывался Трифон, и образованный мальчик, приготовленный во второй класс гимназии, никогда не
подумал о том, что такое Трифон, и не знал, что значит повар!
Он это уже успел заметить;
думал он
о семи бесах, сидевших в жене его, по собственному свидетельству ее
родителя, и
о клюке, приготовленной для изгнания их…
Но всем от Патапа Максимыча один был ответ: «Авдотье Марковне ни приказывать, ни советовать я не могу, да и раненько бы еще ей
о выходе замуж
думать — у
родителя в гробу ноги еще не обсохли…» И, ругая Чапурина, искатели смолокуровского миллиона в злой досаде расходились по своим местам.
Сама еще не вполне сознавая неправду, Дуня сказала, что без отца на нее скука напала. Напала та скука с иной стороны. Много
думала Дуня
о запоздавшем к обеду отце, часто взглядывала в окошко, но на память ее приходил не
родитель, а совсем чужой человек — Петр Степаныч. Безотвязно представал он в ее воспоминаньях… Светлый образ красивого купчика в ярком, блестящем, радужном свете она созерцала…
А к графу Орлову послала я бумаги, с одной стороны,
думая, не узнаю ли я вследствие того чего-нибудь
о своих
родителях, а с другой стороны, чтоб обратить внимание графа на происки, которые, как мне казалось, ведутся из России.
Если это сравнить с заботами педагога, приступающего к принятию в свои руки испорченного мальчика, в педагогическом романе Ауэрбаха «Дача на Рейне», или в английском романе «Кенельм Чилингли», то выходит, что педагоги чужих стран несравненно больше склонны были
думать о сердцах своих воспитанников, чем
о себе, или еще
о таких вещах, как «светская обстановка»
родителей.
Васильеву хотелось поговорить с барышней
о многом. Он чувствовал сильное желание узнать, откуда она родом, живы ли ее
родители и знают ли они, что она здесь, как она попала в этот дом, весела ли и довольна или же печальна и угнетена мрачными мыслями, надеется ли выйти когда-нибудь из своего настоящего положения… Но никак он не мог придумать, с чего начать и какую форму придать вопросу, чтоб не показаться нескромным. Он долго
думал и спросил...
Все же, что присылали Магне ее
родители, Руфин издерживал бесславно, совсем не
думая об уменьшении долга и
о двух детях, которые ему родились от Магны.
Не
думая завязывать вновь былых связей, Хабар говорил ей
о святости своих обязанностей перед отцом земным и отцом небесным, перед сестрою, уверял ее клятвенно (без клятвы не поверила б), что навсегда оставил Гаиду и полюбит только ту суженую, беспорочную девицу, которая может быть его женою по выбору
родителя и благословению божью.
Она
думала найти в его новой семье утеху своей старости, так как окружавшие ее чады и домочадцы, за исключением ее внучатых племянников Кости и Маши, не могли составлять истинного объекта ее любви, а сердце Глафиры Петровны было любвеобильно, но любовь, его наполнявшая, не нашла себе исхода в замужестве, в которое она вступила по воле
родителей, не справившихся даже
о ее желании и нежелании, но руководившихся правилом седой старины: «стерпится-слюбится».
— В наше время, — сказал ему Герасим Сергеевич, не дав даже окончить начатую им фразу: «Я писал вам, батюшка,
о моей любви, эта любовь…» — мы тоже увлекались балетными феями и даже канатными плясуньями, но не смели и
подумать не только писать, но даже обмолвиться перед
родителями об этих любовных интригах с танцорками…
— Вот видишь ли, я тебе в двух словах открою всю тайну дуэли. Ежели ты идешь на дуэль и пишешь завещания да нежные письма
родителям, ежели ты
думаешь о том, что тебя могут убить, ты — дурак и наверно пропал; а ты иди с твердым намерением его убить, как можно поскорее и повернее, тогда всё исправно. Как мне говаривал наш костромской медвежатник: медведя-то, говорит, как не бояться? да как увидишь его, и страх прошел, как бы только не ушел! Ну, так-то и я. A demain, mon cher! [До завтра, мой милый!]