Неточные совпадения
Клим Самгин никогда не
думал серьезно
о бытии бога, у него не было этой потребности. А сейчас он чувствовал себя приятно охмелевшим, хотел
музыки, пляски, веселья.
Подумав, он нашел, что мысль
о возможности связи Марины с политической полицией не вызвала в нем ничего, кроме удивления.
Думать об этом под смех и
музыку было неприятно, досадно, но погасить эти думы он не мог. К тому же он выпил больше, чем привык, чувствовал, что опьянение настраивает его лирически, а лирика и Марина — несоединимы.
— В чем? А вот в чем! — говорила она, указывая на него, на себя, на окружавшее их уединение. — Разве это не счастье, разве я жила когда-нибудь так? Прежде я не просидела бы здесь и четверти часа одна, без книги, без
музыки, между этими деревьями. Говорить с мужчиной, кроме Андрея Иваныча, мне было скучно, не
о чем: я все
думала, как бы остаться одной… А теперь… и молчать вдвоем весело!
С англичанкой кое-как разговор вязался, но с испанками — плохо. Девица была недурна собой, очень любезна; она играла на фортепиано плохо, а англичанка пела нехорошо. Я сказал девице что-то
о погоде, наполовину по-французски, наполовину по-английски, в надежде, что она что-нибудь поймет если не на одном, так на другом языке, а она мне ответила, кажется,
о музыке, вполовину по-испански, вполовину… по-тагальски, я
думаю.
— Хорошо, ребята! — слышится довольный голос корпусного командира. — А-а-а-а! — подхватывают солдаты высокими, счастливыми голосами. Еще громче вырываются вперед звуки
музыки. «
О милый! — с умилением
думает Ромашов
о генерале. — Умница!»
Он
подумал, что горы и облака имеют совершенно одинаковый вид и что особенная красота снеговых гор,
о которых ему толковали, есть такая же выдумка, как
музыка Баха и любовь к женщине, в которые он не верил, — и он перестал дожидаться гор.
— Теперь чисто, мамынька, — говорил Брагин, когда все эти передряги кончились. — Надо и
о себе
подумать. Наживали долго, промотали скоро… А греха-то, греха-то, мамынька… Сызнова придется начинать, видно, всю
музыку, торговлишку и прочее.
Выйдя из Благородного Собрания, наняли извозчика на Остоженку, в Савеловский переулок, где жила Рассудина. Лаптев всю дорогу
думал о ней. В самом деле, он был ей многим обязан. Познакомился он с нею у своего друга Ярцева, которому она преподавала теорию
музыки. Она полюбила его сильно, совершенно бескорыстно и, сойдясь с ним, продолжала ходить на уроки и трудиться по-прежнему до изнеможения. Благодаря ей он стал понимать и любить
музыку, к которой раньше был почти равнодушен.
И вот, в час веселья, разгула, гордых воспоминаний
о битвах и победах, в шуме
музыки и народных игр пред палаткой царя, где прыгали бесчисленные пестрые шуты, боролись силачи, изгибались канатные плясуны, заставляя
думать, что в их телах нет костей, состязаясь в ловкости убивать, фехтовали воины и шло представление со слонами, которых окрасили в красный и зеленый цвета, сделав этим одних — ужасными и смешными — других, — в этот час радости людей Тимура, пьяных от страха пред ним, от гордости славой его, от усталости побед, и вина, и кумыса, — в этот безумный час, вдруг, сквозь шум, как молния сквозь тучу, до ушей победителя Баязета-султана [Баязет-султан — Боязид 1, по прозвищу Йылдырым — «Молния» (1347–1402).
Музыка, рассказ
о театре, смех и говор празднично одетой толпы людей, весеннее небо, пропитанное солнцем, — опьяняло Климкова. Он смотрел на Якова, с удивлением
думая...
Хотя я жила не так, как в начале зимы, а занималась и Соней, и
музыкой, и чтением, я часто уходила в сад и долго, долго бродила одна по аллеям или сидела на скамейке, бог знает
о чем
думая, чего желая и надеясь.
Я читала, занималась и
музыкой, и мамашей, и школой; но все это только потому, что каждое из этих занятий было связано с ним и заслуживало его одобрение; но как только мысль
о нем не примешивалась к какому-нибудь делу, руки опускались у меня, и мне так забавно казалось
подумать, что есть на свете что-нибудь, кроме его.
Коврин стал читать дальше, но ничего не понял и бросил. Приятное возбуждение, то самое, с каким он давеча танцевал мазурку и слушал
музыку, теперь томило его и вызывало в нем множество мыслей. Он поднялся и стал ходить по комнате,
думая о черном монахе. Ему пришло в голову, что если этого странного, сверхъестественного монаха видел только он один, то, значит, он болен и дошел уже до галлюцинаций. Это соображение испугало его, но ненадолго.
Гости ели и, глядя на Дымова,
думали: «В самом деле, славный малый», но скоро забывали
о нем и продолжали говорить
о театре,
музыке и живописи.
В разноголосом пении, отрывистом говоре чувствуется могучий зов весны, напряженная дума
о ней, которая всегда вызывает надежду пожить заново. Непрерывно звучит сложная
музыка, точно эти люди разучивают новую хоровую песню, — ко мне в пекарню течет возбуждающий поток пестрых звуков, и разных и единых в хмельной прелести своей. И, тоже
думая о весне, видя ее женщиною, не щадя себя возлюбившей все на земле, я кричу Павлу...
Она танцевала страстно, с увлечением и вальс, и польку, и кадриль, переходя с рук на руки, угорая от
музыки и шума, мешая русский язык с французским, картавя, смеясь и не
думая ни
о муже, ни
о ком и ни
о чем.
Дарья Ивановна. Да, вы. Не
думаете ли вы, что вы много переменились с тех пор, как я видела вас? Впрочем, давайте говорить
о чем-нибудь другом. Скажите мне лучше, что вы делаете, как вы живете в Петербурге — все это меня так интересует… Ведь вы продолжаете заниматься
музыкой, не правда ли?
— Ты хочешь мне говорить
о моем муже? Я и так
думала о нем весь вечер под звуки этой
музыки.
Я не без нечистых мыслей глядел на ее бюст и в то же время
думал о ней: „Выучится
музыке и манерам, выйдет замуж за какого-нибудь, прости господи, грека-пиндоса, проживет серо и глупо, без всякой надобности, народит, сама не зная для чего, кучу детей и умрет.
Сегодня после ужина Вера с Лидой играли в четыре руки Пятую симфонию Бетховена. Страшная эта
музыка: глубоко-тоскующие звуки растут, перебивают друг друга и обрываются, рыдай; столько тяжелого отчаяния в них. Я слушал и
думал о себе.
Маменьки, тетушки, бабушки наперебой старались выдать за него своих дочерей, племянниц и внучек, но Павел Мартынович, влюбленный по-прежнему в
музыку, и не
думал о женитьбе.