Неточные совпадения
Наполеонами и так далее, все до единого были преступниками, уже тем одним, что, давая новый закон, тем самым нарушали
древний, свято чтимый обществом и от отцов перешедший, и, уж конечно, не останавливались и перед
кровью, если только
кровь (иногда совсем невинная и доблестно пролитая за
древний закон) могла им помочь.
«Буржуазия Франции оправдала
кровь и ужасы революции, показав, что она умеет жить легко и умно, сделав свой прекрасный,
древний город действительно Афинами мира…»
Тут. Я увидел: у старухиных ног — куст серебристо-горькой полыни (двор
Древнего Дома — это тот же музей, он тщательно сохранен в доисторическом виде), полынь протянула ветку на руку старухе, старуха поглаживает ветку, на коленях у ней — от солнца желтая полоса. И на один миг: я, солнце, старуха, полынь, желтые глаза — мы все одно, мы прочно связаны какими-то жилками, и по жилкам — одна общая, буйная, великолепная
кровь…
Вообще я знаю очень много примеров подобного рода логики. Есть у меня приятель судья, очень хороший человек. Пришла к нему экономка с жалобой, что такой-то писец ее изобидел: встретившись с ней на улице, картуза не снял. Экономка — бабенка здоровая,
кровь с молоком; судья человек
древний и экономок любит до смерти. Подать сюда писца.
Младшая — Анна, — наоборот, унаследовала монгольскую
кровь отца, татарского князя, дед которого крестился только в начале XIX столетия и
древний род которого восходил до самого Тамерлана, или Ланг-Темира, как с гордостью называл ее отец, по-татарски, этого великого кровопийцу.
Там граждане московские впоследствии соорудили несколько деревянных церквей, на костях и на
крови, как выражаются
древние летописи.
Судороги на лице царя заиграли чаще, но голос остался по — прежнему спокоен. Морозов стоял как пораженный громом. Багровое лицо его побледнело,
кровь отхлынула к сердцу, очи засверкали, а брови сначала заходили, а потом сдвинулись так грозно, что даже вблизи Ивана Васильевича выражение его показалось страшным. Он еще не верил ушам своим; он сомневался, точно ли царь хочет обесчестить всенародно его, Морозова, гордого боярина, коего заслуги и
древняя доблесть были давно всем известны?
«Братцы! Россию-то пожалейте, дело-то
древнее, на
крови, на костях строенное!»
— Шайка русских разбойников или толпа польской лагерной челяди ничего не доказывают. Нет, Алексей: я уважаю храбрых и благородных поляков. Придет время, вспомнят и они, что в их жилах течет
кровь наших предков, славян; быть может, внуки наши обнимут поляков, как родных братьев, и два сильнейшие поколения
древних владык всего севера сольются в один великий и непобедимый народ!
Правда, в балаклавских греках чувствуется, кроме примеси позднейшей генуэзской
крови, и еще какая-то таинственная,
древняя, — почем знать, — может быть, даже скифская
кровь —
кровь первобытных обитателей этого разбойничьего и рыбачьего гнезда.
Какие же другие правила были бы у нас, кроме благородных, когда мы самые благороднейшие и в нас течет
древняя дворянская
кровь?
Скажу признательно, то есть по совести: брак этот казался мне унизительным для текущей во мне знаменитой
крови древнего благородства рода Халявских.
Как
древнее племя славянское могло забыть
кровь свою?…
Но если не хочешь мира с людьми свободными, то знай, что совершенная победа над ними должна быть их истреблением, а мы еще дышим и владеем оружием; знай, что ни ты, ни преемники твои не будут уверены в искренней покорности Новаграда, доколе
древние стены его не опустеют или не приимут в себя жителей, чуждых
крови нашей!» — «Покорность без условия, или гибель мятежникам!» — ответствовал Иоанн и с гневом отвратил лицо свое.
Была пора, и в сердце молодом
Кипела страсть, не знавшая преград;
На каждый бой с бестрепетным челом
Я гордо шел, весенним грозам рад.
Была пора, огонь горел в
крови,
И думал я, что песнь моя сильна,
Что правды луч, что луч святой любви
Зажжет в сердцах озлобленных она.
Где ж силы те, отвага прежних лет?
Сгубила все неравная борьба.
И пустота — бесплодной жизни след —
Ждет неизбежная, как
древняя судьба.
Оскорбление личности не может смываться
кровью,
кровью смывается лишь родовое оскорбление,
кровь всегда связана с родом, и она есть восстание
древних родовых, бессознательных инстинктов, которые сознание личности еще не победило.
— По вере моей глубокой и по моему истинному обращению приобщен я тела и
крови Господней из рук иерея божия во святом храме русском,
древнем, и всякую рознь с общею матерью нашею церковью русскою отвергаю и порицаю.