Я был рожден для жизни мирной,
Для
деревенской тишины:
В глуши звучнее голос лирный,
Живее творческие сны.
Досугам посвятясь невинным,
Брожу над озером пустынным,
И far niente мой закон.
Я каждым утром пробужден
Для сладкой неги и свободы:
Читаю мало, долго сплю,
Летучей славы не ловлю.
Не так ли я в былые годы
Провел в бездействии, в тени
Мои счастливейшие дни?
— А ты послушай: ведь это все твое; я твой староста… — говорила она. Но он зевал, смотрел, какие это птицы прячутся в рожь, как летают стрекозы, срывал васильки и пристально разглядывал мужиков, еще пристальнее слушал
деревенскую тишину, смотрел на синее небо, каким оно далеким кажется здесь.
— Я теперь понимаю, — начал медленным голосом Рудин, — я понимаю, почему вы каждое лето приезжаете в деревню. Вам этот отдых необходим;
деревенская тишина, после столичной жизни, освежает и укрепляет вас. Я уверен, что вы должны глубоко сочувствовать красотам природы.
Неточные совпадения
В ожидании минуты, когда настанет деятельность, она читала, бродила по комнатам и думала. Поэтическая сторона
деревенской обстановки скоро исчерпалась; гудение внезапно разыгравшейся метели уже не производило впечатление; бесконечная белая равнина, с крутящимися по местам, словно дым, столбами снега, прискучила;
тишина не успокоивала, а наполняла сердце тоской. Сердце беспокойно билось, голова наполнялась мечтаниями.
Учи меня, глушь! Учи меня,
тишина деревенского дома! Да, много интересного расскажет старая амбулатория юному врачу.
В начале 1826 года мои собственные печальные обстоятельства нарушили
тишину и спокойствие моей
деревенской жизни. Надежино никогда мне не нравилось, а тут сделалось даже противным. Я решился ускорить мой переезд в Москву и в августе месяце, вместе с остальным семейством, навсегда простился с Оренбургским краем.
И в эту столичную тревогу, вечный шум, гром, движение и блеск переносил я навсегда, из спокойной
тишины деревенского уединения, скромную судьбу мою и моего семейства.
Ах, уйдите, уйдите со мной
В
тишину деревенского поля!
В
тишине деревенских ночей
Этих звуков властительно пенье...
Деревенские приличия или, вернее,
деревенская порядочность строго преследует всякое поползновение к нарушению в церкви благоговейной
тишины.
Ни плачу, ни причитаний не было слышно; ни знакомых, ни сродников не было видно — один только вооруженный конвой сопровождал этот погребальный вынос, и во мглистой
тишине одни только солдатские шаги шлепали по лужам
деревенской улицы, едва затянувшимся в ночи тонкой ледяной корой.
Графине нравились
тишина и однообразие
деревенской жизни, она жила какою-то чисто растительною жизнью, без дум, без надежд, без опасений за будущее.