Неточные совпадения
— Ну, Христос с вами! отведите им по клочку земли под огороды! пускай сажают капусту и пасут гусей! — коротко сказала Клемантинка и с этим словом
двинулась к
дому,
в котором укрепилась Ираидка.
И началась тут промеж глуповцев радость и бодренье великое. Все чувствовали, что тяжесть спала с сердец и что отныне ничего другого не остается, как благоденствовать. С бригадиром во главе
двинулись граждане навстречу пожару,
в несколько часов сломали целую улицу
домов и окопали пожарище со стороны города глубокою канавой. На другой день пожар уничтожился сам собою вследствие недостатка питания.
«Ну так что ж! И пожалуй!» — проговорил он решительно,
двинулся с моста и направился
в ту сторону, где была контора. Сердце его было пусто и глухо. Мыслить он не хотел. Даже тоска прошла, ни следа давешней энергии, когда он из
дому вышел, с тем «чтобы все кончить!». Полная апатия заступила ее место.
Какая-то сила вытолкнула из
домов на улицу разнообразнейших людей, — они
двигались не по-московски быстро, бойко, останавливались, собирались группами, кого-то слушали, спорили, аплодировали, гуляли по бульварам, и можно было думать, что они ждут праздника. Самгин смотрел на них, хмурился, думал о легкомыслии людей и о наивности тех, кто пытался внушить им разумное отношение к жизни. По ночам пред ним опять вставала картина белой земли
в красных пятнах пожаров, черные потоки крестьян.
Самгин встал у косяка витрины, глядя направо; он видел, что монархисты
двигаются быстро, во всю ширину улицы, они как бы скользят по наклонной плоскости, и
в их движении есть что-то слепое, они, всей массой, качаются со стороны на сторону, толкают стены
домов, заборы, наполняя улицу воем, и вой звучит по-зимнему — зло и скучно.
Дома она одевалась
в какие-то хитоны с широкими рукавами, обнажавшими руки до плеч,
двигалась скользящей походкой, раскачивая узкие бедра, и, очевидно, верила, что это у нее выходит красиво.
За окном тяжко
двигался крестный ход: обыватели города, во главе с духовенством всех церквей, шли за город,
в поле — провожать икону Богородицы
в далекий монастырь, где она пребывала и откуда ее приносили ежегодно
в субботу на пасхальной неделе «гостить», по очереди, во всех церквах города, а из церквей, торопливо и не очень «благолепно», носили по всем
домам каждого прихода, собирая с «жильцов» десятки тысяч священной дани
в пользу монастыря.
Появились пешие полицейские, но толпа быстро всосала их, разбросав по площади;
в тусклых окнах
дома генерал-губернатора мелькали,
двигались тени,
в одном окне вспыхнул огонь, а
в другом, рядом с ним, внезапно лопнуло стекло, плюнув вниз осколками.
Как там отец его, дед, дети, внучата и гости сидели или лежали
в ленивом покое, зная, что есть
в доме вечно ходящее около них и промышляющее око и непокладные руки, которые обошьют их, накормят, напоят, оденут и обуют и спать положат, а при смерти закроют им глаза, так и тут Обломов, сидя и не трогаясь с дивана, видел, что
движется что-то живое и проворное
в его пользу и что не взойдет завтра солнце, застелют небо вихри, понесется бурный ветр из концов
в концы вселенной, а суп и жаркое явятся у него на столе, а белье его будет чисто и свежо, а паутина снята со стены, и он не узнает, как это сделается, не даст себе труда подумать, чего ему хочется, а оно будет угадано и принесено ему под нос, не с ленью, не с грубостью, не грязными руками Захара, а с бодрым и кротким взглядом, с улыбкой глубокой преданности, чистыми, белыми руками и с голыми локтями.
Утром рано Райский, не ложившийся спать, да Яков с Василисой видели, как Татьяна Марковна,
в чем была накануне и с открытой головой, с наброшенной на плечи турецкой шалью, пошла из
дому, ногой отворяя двери, прошла все комнаты, коридор, спустилась
в сад и шла, как будто бронзовый монумент встал с пьедестала и
двинулся, ни на кого и ни на что не глядя.
Весь
дом около него, да и весь город, и все города
в пространном царстве
движутся этим отрицательным движением.
Не забуду также картины пылающего
в газовом пламени необъятного города, представляющейся путешественнику, когда он подъезжает к нему вечером. Паровоз вторгается
в этот океан блеска и мчит по крышам
домов, над изящными пропастями, где, как
в калейдоскопе, между расписанных, облитых ярким блеском огня и красок улиц
движется муравейник.
Движется «кобылка» сквозь шпалеры народа, усыпавшего даже крыши
домов и заборы… За ссыльнокаторжными,
в одних кандалах, шли скованные по нескольку железным прутом ссыльные
в Сибирь, за ними беспаспортные бродяги, этапные, арестованные за «бесписьменность», отсылаемые на родину. За ними вереница заваленных узлами и мешками колымаг, на которых расположились больные и женщины с детьми, возбуждавшими особое сочувствие.
Бывали здесь богатые купеческие свадьбы, когда около
дома стояли чудные запряжки; бывали и небогатые, когда стояли вдоль бульвара кареты, вроде театральных, на клячах которых
в обыкновенное время возили актеров императорских театров на спектакли и репетиции. У этих карет иногда проваливалось дно, и ехавшие бежали по мостовой, вопя о спасении… Впрочем, это было безопасно, потому что заморенные лошади еле
двигались… Такой случай
в восьмидесятых годах был на Петровке и закончился полицейским протоколом.
Затем они
двинулись в глубь пустыря, а я, почти не переводя дыхания, побежал к своему
дому…
По городу грянула весть, что крест посадили
в кутузку. У полиции весь день собирались толпы народа.
В костеле женщины составили совет, не допустили туда полицмейстера, и после полудня женская толпа, все
в глубоком трауре,
двинулась к губернатору. Небольшой одноэтажный губернаторский
дом на Киевской улице оказался
в осаде. Отец, проезжая мимо, видел эту толпу и седого старого полицмейстера, стоявшего на ступенях крыльца и уговаривавшего дам разойтись.
Толпа загалдела вся разом и
двинулась к Мельникову
дому. Задние подталкивали передник. Анфим забрался
в сани и умолял Михея Зотыча уезжать.
Кроме Игоши и Григория Ивановича, меня давила, изгоняя с улицы, распутная баба Ворониха. Она появлялась
в праздники, огромная, растрепанная, пьяная. Шла она какой-то особенной походкой, точно не двигая ногами, не касаясь земли,
двигалась, как туча, и орала похабные песни. Все встречные прятались от нее, заходя
в ворота
домов, за углы,
в лавки, — она точно мела улицу. Лицо у нее было почти синее, надуто, как пузырь, большие серые глаза страшно и насмешливо вытаращены. А иногда она выла, плакала...
— Всегда к вашим услугам, — отвечал ей Павел и поспешил уйти.
В голове у него все еще шумело и трещало;
в глазах мелькали зеленые пятна; ноги едва
двигались. Придя к себе на квартиру, которая была по-прежнему
в доме Александры Григорьевны, он лег и так пролежал до самого утра, с открытыми глазами, не спав и
в то же время как бы ничего не понимая, ничего не соображая и даже ничего не чувствуя.
Пароход шел тихо, среди других пароходов, сновавших, точно водяные жуки, по заливу. Солнце село, а город все выплывал и выплывал навстречу,
дома вырастали, огоньки зажигались рядами и
в беспорядке дрожали
в воде,
двигались и перекрещивались внизу, и стояли высоко
в небе. Небо темнело, но на нем ясно еще рисовалась высоко
в воздухе тонкая сетка огромного, невиданного моста.
Он тотчас
двинулся вперед и под пушечными выстрелами поставил одну батарею на паперти церкви у самого предместия, а другую
в загородном губернаторском
доме.
Точно птицы
в воздухе, плавают
в этой светлой ласковой воде усатые креветки, ползают по камню раки-отшельники, таская за собой свой узорный дом-раковину; тихо
двигаются алые, точно кровь, звезды, безмолвно качаются колокола лиловых медуз, иногда из-под камня высунется злая голова мурены с острыми зубами, изовьется пестрое змеиное тело, всё
в красивых пятнах, — она точно ведьма
в сказке, но еще страшней и безобразнее ее; вдруг распластается
в воде, точно грязная тряпка, серый осьминог и стремительно бросится куда-то хищной птицей; а вот, не торопясь,
двигается лангуст, шевеля длиннейшими, как бамбуковые удилища, усами, и еще множество разных чудес живет
в прозрачной воде, под небом, таким же ясным, но более пустынным, чем море.
Жуткое чувство страха охватило парня; он вздрогнул и быстро оглянулся вокруг. На улице было пустынно и тихо; темные окна
домов тускло смотрели
в сумрак ночи, и по стенам, по заборам следом за Фомой
двигалась его тень.
Яков Тарасович прищурил глаза, пожевал губами и, отвернувшись от крестника, с минуту помолчал. Пролетка въехала
в узкую улицу, и, увидав издали крышу своего
дома, Фома невольно всем телом
двинулся вперед.
В то же время крестный, плутовато и ласково улыбаясь, спросил его...
Шагах
в тридцати от меня, перед одним полуобгорелым
домом, ходил неприятельской часовой; закутавшись
в синюю шинель и спустя вниз ружье, он мерными шагами
двигался взад и вперед, как маятник; иногда поглядывал направо и налево, но как будто бы нарочно не смотрел
в мою сторону.
Из сада смотрели, как занимался
дом. Еще темнота была, и широкий двор смутно
двигался, гудел ровно и сильно — еще понаехали с телегами деревни; засветлело, но не
в доме, куда смотрели, а со стороны служб: там для света подожгли сарайчик, и слышно было, как мечутся разбуженные куры и поет сбившийся с часов петух. Но не яснее стали тени во дворе, и только прибавилось шуму: ломали для проезда ограду.
У доктора Арбузов чувствовал себя почти здоровым, но на свежем воздухе им опять овладели томительные ощущения болезни. Голова казалась большой, отяжелевшей и точно пустой, и каждый шаг отзывался
в ней неприятным гулом.
В пересохшем рту опять слышался вкус гари,
в глазах была тупая боль, как будто кто-то надавливал на них снаружи пальцами, а когда Арбузов переводил глаза с предмета на предмет, то вместе с этим по снегу, по
домам и по небу
двигались два больших желтых пятна.
Леонид Федорович. Так и бывает. Так часто бывает, что у нас
в доме один мужик, и тот оказался медиумом. На днях мы позвали его во время сеанса. Нужно было передвинуть диван — и забыли про него. Он, вероятно, и заснул. И, представьте себе, наш сеанс уж кончился, Капчич проснулся, и вдруг мы замечаем, что
в другом углу комнаты около мужика начинаются медиумические явления: стол
двинулся и пошел.
— Вались, слышь, на господску… Барин приказал… Дворяна, видно, прибавил он
в раздумье и вдруг отчаянно заколотил трещоткой, как бы желая показать освещенному
дому, что он охраняет его беспечное веселье по соседству с насторожившейся холодной пустыней. Стук его трещотки наполнил улицу и полетел вдаль,
в спутанную мглу реки и гор. Когда же трещотка смолкла, то на улицу опять порхнули звуки оркестра, и тени на занавесках опять
двигались, подпрыгивали, встречались, отвешивали поклоны и расходились…
Стук повторился
в третий раз, и весь
дом точно содрогнулся от него. Но Цирельман сидел на кровати, чувствуя, как у него мерзнут и
двигаются на голове волосы, и, раздавленный страхом, не мог пошевельнуться.
Рамзес уезжает со свитой, сопровождаемый криками толпы. Друзья и родные бросаются поздравлять Псару, целуя его ноги и одежду и освобождая его от золота, которым он увешан. Псару пытается
двинуться вслед за фараоном, но шатается и валится на бок. Его тащат
в дом с причитаниями. Кучка друзей перед
домом начинает творить заклинания...
Пришла весна. По мокрым улицам города, между навозными льдинками, журчали торопливые ручьи; цвета одежд и звуки говора движущегося народа были ярки.
В садиках за заборами пухнули почки дерев, и ветви их чуть слышно покачивались от свежего ветра. Везде лились и капали прозрачные капли… Воробьи нескладно подпискивали и подпархивали на своих маленьких крыльях. На солнечной стороне, на заборах,
домах и деревьях, все
двигалось и блестело. Радостно, молодо было и на небе, и на земле, и
в сердце человека.
От
дома вдовы Мымриной
движется процессия. Впереди идут два городовых с озабоченными лицами… Сзади них шагает Апломбов
в триковом пальто и
в цилиндре.
Воротился я домой. Перепуганная кухарка сообщила, что сейчас приходила кучка пьяных чемеровцев и спрашивали меня. Ее уверениям, что меня нет
дома, они не поверили и начали ломиться
в дверь. Прохожий сказал им, что только что видел меня у церкви Николы-на-Ржавцах. Они все
двинулись туда по Ямской улице.
В деревянной галерее Теркин нашел почти такую же толкотню, как и
в пассаже Главного
дома. Там стояла еще сильнейшая духота. И такая же сплошная мужицко — мещанская публика толкалась около лавок и шкапчиков и туго
двигалась по среднему руслу от входа до выхода.
Стрелки выстроились. На балконе того
дома, где жил попечитель, показалась рослая и плотная фигура генерала. Начались переговоры. Толпа все прибывала, но полиция еще бездействовала и солдаты стояли все
в той же позиции. Вожаки студентов волновались, что-то кричали толпе товарищей, перебегали с места на место. Они добились того, что генерал Филипсон согласился отправиться
в университет, и процессия
двинулась опять тем же путем по Владимирской и Невскому.
Обсуждалось предложение: колонною, всем вместе,
двинуться по Невскому к Казанскому собору и там требовать, чтоб была отслужена панихида.
В другое время я бы сам агитировал за это. Теперь же мне очень хотелось, чтобы предложение было отвергнуто и решено было разойтись по
домам. Но отлично понимал: этого не будет. Пойдут к Казанскому собору.
Часто по вечерам, когда уже было темно, я приходил к их
дому и смотрел с Площадной на стрельчатые окна гостиной, как по морозным узорам стекол
двигались смутные тени; и со Старо-Дворянской смотрел, перешедши на ту сторону улицы, как над воротами двора,
в маленьких верхних окнах антресолей, —
в их комнатах, — горели огоньки.
К нему, бывало, охотой
двинутся. Табор-от
в поле останется, а князь Алексей Юрьич с большими господами, с шляхетством, с знакомцами, к Петру Алексеичу
в Махалиху, а всего поедет человек двадцать, не больше. Петр Алексеич примет гостей благодушно, выйдет из
дома на костылях и сядет с князем рядышком на крылечке. Другие одаль — и ни гугу.
Они ходили всё по одной аллее, около
дома. Подгорину не хотелось идти
в глубь сада: там темно, пришлось бы взять Надежду под руку, быть очень близко к ней. На террасе
двигались какие-то тени, и ему казалось, что это Татьяна и Варя наблюдают за ним.
Василий Васильевич побежал распорядиться подавать карету, и вскоре он и Хвостовы снова
двинулись в Москву, куда приехали на рассвете. Утомленную впечатлениями пережитого бала молодую девушку пришлось разбудить у подъезда московского
дома.
В обширных опустелых палатах правителя отдавало теперь чем-то невыносимо жутким. Когда оставшийся при
доме правителя хлебодар, старый раб из Вавилона, вошел
в столовую, чтобы убирать несъеденные гостями кушанья и недопитые вина, ему показалось, что по стенам открытой столовой
движутся тени. Или это луна светит нынче совсем необыкновенно.
Разница была только
в том, что русская армия
двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французскою армиею, и
в том, что отсталые больные у французов — оставались
в руках врага, а отсталые русские оставались у себя
дома.
Правитель
в это время находился
в смущении от дошедших до него слухов о волнении
в народе. Бубаста успела взбунтовать всю александрийскую чернь рассказами о вине христиан, и многие, по ее научению, побежали на Фаррос к мемфиту Пеоху, чтобы услыхать от него подтверждение слов Бубасты, а другие собрались
в огромном числе и
двинулись к
дому правителя.