Неточные совпадения
И так они старели оба.
И отворились наконец
Перед супругом
двери гроба,
И новый он приял венец.
Он умер в час перед обедом,
Оплаканный своим соседом,
Детьми и верною женой
Чистосердечней, чем иной.
Он был простой и добрый барин,
И там, где прах его лежит,
Надгробный памятник гласит:
Смиренный грешник, Дмитрий Ларин,
Господний раб и бригадир,
Под камнем сим вкушает
мир.
Мне казалось, что важнее тех дел, которые делались в кабинете, ничего в
мире быть не могло; в этой мысли подтверждало меня еще то, что к
дверям кабинета все подходили обыкновенно перешептываясь и на цыпочках; оттуда же был слышен громкий голос папа и запах сигары, который всегда, не знаю почему, меня очень привлекал.
Срывают «всем
миром» замок с
двери запасного хлебного магазина.
Ей неожиданно отворились
двери в какой-то рай. Целый
мир улыбнулся ей и звал с собой…
— Да это же невозможно, господа! — вскричал он совершенно потерявшись, — я… я не входил… я положительно, я с точностью вам говорю, что
дверь была заперта все время, пока я был в саду и когда я убегал из сада. Я только под окном стоял и в окно его видел, и только, только… До последней минуты помню. Да хоть бы и не помнил, то все равно знаю, потому что знаки только и известны были что мне да Смердякову, да ему, покойнику, а он, без знаков, никому бы в
мире не отворил!
Нельзя же двум великим историческим личностям, двум поседелым деятелям всей западной истории, представителям двух
миров, двух традиций, двух начал — государства и личной свободы, нельзя же им не остановить, не сокрушить третью личность, немую, без знамени, без имени, являющуюся так не вовремя с веревкой рабства на шее и грубо толкающуюся в
двери Европы и в
двери истории с наглым притязанием на Византию, с одной ногой на Германии, с другой — на Тихом океане.
Новый
мир толкался в
дверь, наши души, наши сердца растворялись ему. Сен-симонизм лег в основу наших убеждений и неизменно остался в существенном.
Он не знал, что для меня «тот самый» значило противник Добролюбова. Я его себе представлял иначе. Этот казался умным и приятным. А то обстоятельство, что человек, о котором (хотя и не особенно лестно) отозвался Добролюбов, теперь появился на нашем горизонте, — казалось мне чудом из того нового
мира, куда я готовлюсь вступить. После купанья Андрусский у своих
дверей задержал мою руку и сказал...
—
Мир вам — и я к вам, — послышался голос в
дверях, и показался сам Полуэхт Самоварник в своем кержацком халате, форсисто перекинутом с руки на руку. — Эй, Никитич, родимый мой, чего ты тут ворожишь?
Как ни слаба была полоска света, падавшая на пол залы сквозь ряд высунутых стульями ножек, но все-таки по этому полу, прямо к гостиной
двери, ползла громадная, фантастическая тень, напоминавшая какое-то многорукое чудовище из волшебного
мира.
— Видел. У моей
двери тоже. Ну, до свиданья! До свиданья, свирепая женщина. А знаете, друзья, драка на кладбище — хорошая вещь в конце концов! О ней говорит весь город. Твоя бумажка по этому поводу — очень хороша и поспела вовремя. Я всегда говорил, что хорошая ссора лучше худого
мира…
Раскиданный на мгновенные, несвязные обломки —
мир. На ступеньках — чья-то звонкая золотая бляха — и это мне все равно: вот теперь она хрустнула у меня под каблуком. Голос: «А я говорю — лицо!» Темный квадрат: открытая
дверь кают-компании. Стиснутые, белые, остроулыбающиеся зубы…
— Нет, нет, нет, стой, нашел всего лучше, эврика: gentilhomme-séminariste russe et citoyen du monde civilisé! [русский дворянин-семинарист и гражданин цивилизованного
мира (фр.).] — вот что лучше всяких… — вскочил он с дивана и вдруг быстрым жестом схватил с окна револьвер, выбежал с ним в другую комнату и плотно притворил за собою
дверь.
В пятом часу утра, уступая неудержимому стремлению к фантастическому
миру сказок, я вскакивал в затемненной ставешками детской с кроватки и направлялся к яркой черте просвета между половинками
дверей, босиком, в длинной ночной сорочке с расстегнутой грудью.
Перчихин(является в
дверях, за ним молча входит Поля).
Мир сему дому, хозяину седому, хозяйке-красотке, чадам их любезным — во веки веков!
Но когда дело пришло до платежа денег и разорившийся клиент напомнил ему о деньгах, которые тот должен был заплатить, то милостивец запер для несчастного свои
двери и оставил его на произвол кредиторов, которые захватили все его имение и пустили его по
миру.
Но Мурин едва приотворил
дверь, взял у него бумагу, сказал ему: «Хорошо, живи с
миром», — и снова заперся в своей комнате.
Войны раздирали Европу,
миры заключались, троны падали; в Липовке все шло нынче, как вчера, вечером игра в дурачки, утром сельские работы, та же жирная буженина подавалась за обедом, Тит все так же стоял у
дверей с квасом, и никто не только не говорил, но и не знал и не желал знать всемирных событий, наполнявших собою весь свет.
Перед глазами была только зеленая
дверь с черными тесемками, прибитыми бронзовыми гвоздиками, да и во всем
мире была только одна она.
Теперь я понял! Мне как заключенному придают особенную важность: я буду отрешен от всего, даже от тюремного
мира. Меня запрут здесь, а в первой комнатке всегда будет находиться сторож, чтобы мешать всякому сообщению со мной арестантов. Итак, к трем воротам, отделявшим меня от вольного света, присоединились еще трое
дверей, которые должны были отделить меня даже от
мира тюремного.
Да, если в наш век есть еще подвижники строго последовательные, всем существом своим отдавшиеся идее (какова бы она ни была), неумолимые к себе, «не вкушающие идоло-жертвенного мяса» и отвергшиеся всецело от греховного
мира, то именно такой подвижник находился за крепкою
дверью одной из одиночек подследственного отделения.
Было поздно; сильный ветер дул с взморья; черные тучи, окровавленные снизу лучами солнца, роняли огромные капли теплой воды на растрескавшуюся землю. Феодор, взволнованный встречею и боясь грозы, не хотел ехать далее и свернул в монастырь Энат, лежащий возле Александрии. Служитель божий, гражданин всего
мира христианского, в те времена везде находил отворенную
дверь, и всюду приход его считался счастием, тем паче в монастыре, куда приходили все бедные и труждающиеся дети церкви.
— Да что мне знать-то? Знать мне, матушка Алена Игнатьевна, нечего: коли по
миру идти — пойду, мне ничего. Э! Не такая моя голова, завивай горе веревочкой: лапотницей была, лапотницей и стала! А уж кто, любезная, из салопов и бархатов надел поневу, так уж нет, извини: тому тошно, ах, как тошно! — отрезала Грачиха и ушла из избы, хлопнув
дверью.
Петр (у
двери). Вот я к веселью-то как раз.
Мир вам, и я к вам.
Что ты мечешься, несчастный? Ты ищешь блага, бежишь куда-то, а благо в тебе. Нечего искать его у других
дверей. Если благо не в тебе, то его нигде нет. Благо в тебе, в том, что ты можешь любить всех, — любить всех не за что-нибудь, не для чего-нибудь, а для того, чтобы жить не своей одной жизнью, а жизнью всех людей. Искать блага в
мире, а не пользоваться тем благом, какое в душе нашей, всё равно что идти за водой в далекую мутную лужу, когда рядом с горы бьет чистый ключ.
— Ай вай
мир!.. Да это зе никак невозможно!.. Да это зе ни на цто не похозе! — резким гортанным голосом, судорожно кашляя и тоже колотя в
дверь рукой с другой стороны, кричал какой-то жидок. А за ним подняли «гевалт» и другие сыны Авраама, ровно сельди в бочонке набитые в соседнем номере.
Собственно говоря, никого они и не приглашали, а ходили к ним все любители ходить в дома великих
мира сего без приглашений, если только
двери не заперты.
В кабинете начальника было изречено слово о немедленном же и строжайшем аресте майора Форова, показавшего пример такого явного буйства и оскорбления должностного лица; в канцеляриях слово это облеклось плотию; там строчились бумаги, открывавшие Филетеру Ивановичу тяжелые
двери тюрьмы, и этими
дверями честный майор был отделен от
мира, в котором он оказался вредным и опасным членом.
Елена Андреевна (одна). Голова болит… Каждую ночь я вижу нехорошие сны и предчувствую что-то ужасное… Какая, однако, мерзость! Молодежь родилась и воспиталась вместе, друг с другом на «ты», всегда целуются; жить бы им в
мире и в согласии, но, кажется, скоро все съедят друг друга… Леса спасает Леший, а людей некому спасать. (Идет к левой
двери, но, увидев идущих навстречу Желтухина и Юлю, уходит в среднюю.)
Но, отворив
дверь, она увидела не мужа. Перед ней стоял высокий, красивый мужчина в дорогой медвежьей шубе и золотых очках. Лоб его был нахмурен и сонные глаза глядели на
мир божий равнодушно-лениво.
И они стонали и слушали, и в открытую
дверь осторожно заглядывала черная бесформенная тень, поднявшаяся над
миром, и сумасшедший старик кричал, простирая руки...
— Поступить в монастырь или последовать примеру своей матери. Но так как Ирена… Владимировна, — прибавил он, — не думает посвятить себя Богу, то я позволил себе… может быть, несколько рано, открыть ей
двери этого
мира. Поэтому-то я и не понимаю ни вашей злобы, ни ваших упреков.
И в самом деле, проливной дождь не переставал идти двое суток. Насилу на третье утро, к рассвету, немножко развлдрило. В это же утро, на самой зорьке, полусонная батрачка разбудила матушку попадью и, поманив ее за
дверь, сказала, что к ним чуть не всем
миром нагрянули мужики с церковным сторожем и стоят все на выгонце перед садом и требуют к себе батюшку.
Непостижимый ужас был в этом немом и грозном натиске, — ужас и страшная сила, будто весь чуждый, непонятный и злой
мир безмолвно и бешено ломился в тонкие
двери.
Всё так же в этом
мире всё воздвигалось, не разрушаясь, здание, всё так же тянулось что-то, так же с красным кругом горела свечка, та же рубашка-сфинкс лежала у
двери; но кроме всего этого, что-то скрипнуло, пахнуло свежим ветром, и новый белый сфинкс стоячий явился пред
дверью.
Пьер смотрел на
дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг остался один во всем
мире.