Неточные совпадения
Кузьма к этому времени совсем уже оглох и ослеп, но едва
дали ему понюхать монету рубль, как он сейчас же на все согласился и начал выкрикивать что-то непонятное
стихами Аверкиева из оперы «Рогнеда».
Всякое движение производила она со вкусом, даже любила
стихи, даже иногда мечтательно умела держать голову, — и все согласились, что она, точно,
дама приятная во всех отношениях.
Одессу звучными
стихамиНаш друг Туманский описал,
Но он пристрастными глазами
В то время на нее взирал.
Приехав, он прямым поэтом
Пошел бродить с своим лорнетом
Один над морем — и потом
Очаровательным пером
Сады одесские прославил.
Всё хорошо, но дело в том,
Что степь нагая там кругом;
Кой-где недавный труд заставил
Младые ветви в знойный день
Давать насильственную тень.
Я знаю:
дам хотят заставить
Читать по-русски. Право, страх!
Могу ли их себе представить
С «Благонамеренным» в руках!
Я шлюсь на вас, мои поэты;
Не правда ль: милые предметы,
Которым, за свои грехи,
Писали втайне вы
стихи,
Которым сердце посвящали,
Не все ли, русским языком
Владея слабо и с трудом,
Его так мило искажали,
И в их устах язык чужой
Не обратился ли в родной?
Вдовы Клико или Моэта
Благословенное вино
В бутылке мерзлой для поэта
На стол тотчас принесено.
Оно сверкает Ипокреной;
Оно своей игрой и пеной
(Подобием того-сего)
Меня пленяло: за него
Последний бедный лепт, бывало,
Давал я. Помните ль, друзья?
Его волшебная струя
Рождала глупостей не мало,
А сколько шуток и
стихов,
И споров, и веселых снов!
Не
дай мне Бог сойтись на бале
Иль при разъезде на крыльце
С семинаристом в желтой шале
Иль с академиком в чепце!
Как уст румяных без улыбки,
Без грамматической ошибки
Я русской речи не люблю.
Быть может, на беду мою,
Красавиц новых поколенье,
Журналов вняв молящий глас,
К грамматике приучит нас;
Стихи введут в употребленье;
Но я… какое дело мне?
Я верен буду старине.
Неправильный, небрежный лепет,
Неточный выговор речей
По-прежнему сердечный трепет
Произведут в груди моей;
Раскаяться во мне нет силы,
Мне галлицизмы будут милы,
Как прошлой юности грехи,
Как Богдановича
стихи.
Но полно. Мне пора заняться
Письмом красавицы моей;
Я слово
дал, и что ж? ей-ей,
Теперь готов уж отказаться.
Я знаю: нежного Парни
Перо не в моде в наши дни.
Покойник отец твой два раза отсылал в журналы — сначала
стихи (у меня и тетрадка хранится, я тебе когда-нибудь покажу), а потом уж и целую повесть (я сама выпросила, чтоб он
дал мне переписать), и уж как мы молились оба, чтобы приняли, — не приняли!
Помилуйте, не вам, чему же удивляться?
Что нового покажет мне Москва?
Вчера был бал, а завтра будет два.
Тот сватался — успел, а тот
дал промах.
Всё тот же толк, и те ж
стихи в альбомах.
— Да полно тебе Лазаря петь, [Лазаря петь — калики перехожие и слепцы, чтобы разжалобить слушателей, пели
стих о евангельском Лазаре. Здесь в переносном смысле — жаловаться.] — перебил опять Базаров. — Сядь лучше вот тут на диван да
дай на себя посмотреть.
— Да, мне захотелось посмотреть: кто идет на смену нежному поэту Прекрасной
Дамы, поэту «Нечаянной радости». И вот — видел. Но — не слышал. Не нашлось минуты заставить его читать
стихи.
— Сиди смирно, — сказал он. — Да, иногда можно удачно хлестнуть
стихом по больному месту. Сатира — плеть: ударом обожжет, но ничего тебе не выяснит, не
даст животрепещущих образов, не раскроет глубины жизни с ее тайными пружинами, не подставит зеркала… Нет, только роман может охватывать жизнь и отражать человека!
— Не знаю, бабушка, да и не желаю знать! — отвечал он, приглядываясь из окна к знакомой ему
дали, к синему небу, к меловым горам за Волгой. — Представь, Марфенька: я еще помню
стихи Дмитриева, что в детстве учил...
— И чудесно! «Будем пить и наслаждаться…» или как это там, есть такие
стихи. Анна Андреевна,
дайте ему чаю, il prend toujours par les sentiments… [Он всегда берет чувствами… (франц.)]
дайте нам чаю, милая.
Решились не допустить мачту упасть и в помощь ослабевшим вантам «заложили сейтали» (веревки с блоками). Работа кипела, несмотря на то, что уж наступила ночь. Успокоились не прежде, как кончив ее. На другой день стали вытягивать самые ванты. К счастию, погода
стихла и
дала исполнить это, по возможности, хорошо. Сегодня мачта почти стоит твердо; но на всякий случай заносят пару лишних вант, чтоб новый крепкий ветер не застал врасплох.
Но довольно
стихов! Я пролил слезы, и ты
дай мне поплакать. Пусть это будет глупость, над которою все будут смеяться, но ты нет. Вот и у тебя глазенки горят. Довольно
стихов. Я тебе хочу сказать теперь о «насекомых», вот о тех, которых Бог одарил сладострастьем...
Слова старика сразу согнали с людей апатию. Все оживились, поднялись на ноги. Дождь утратил постоянство и шел порывами, переходя то в ливень, то в изморось. Это вносило уже некоторое разнообразие и
давало надежду на перемену погоды. В сумерки он начал заметно
стихать и вечером прекратился совсем. Мало-помалу небо стало очищаться, кое-где проглянули звезды…
Долго сидели мы у костра и слушали рев зверей. Изюбры не
давали нам спать всю ночь. Сквозь дремоту я слышал их крики и то и дело просыпался. У костра сидели казаки и ругались. Искры, точно фейерверк, вздымались кверху, кружились и одна за другой гасли в темноте. Наконец стало светать. Изюбриный рев понемногу
стих. Только одинокие ярые самцы долго еще не могли успокоиться. Они слонялись по теневым склонам гор и ревели, но им уже никто не отвечал. Но вот взошло солнце, и тайга снова погрузилась в безмолвие.
Был август 1883 года, когда я вернулся после пятимесячного отсутствия в Москву и отдался литературной работе: писал
стихи и мелочи в «Будильнике», «Развлечении», «Осколках», статьи по различным вопросам,
давал отчеты о скачках и бегах в московские газеты.
Давно уже у меня выработалась особая привычка: вечером, когда все в доме
стихало и я ложился в постель, — перед тем как заснуть, на границе забытья, в сумерках сознания и дремоты, — я
давал волю воображению и засыпал среди разных фантазий и приключений.
В значительной степени от Вл. Соловьева получил Блок культ Прекрасной
Дамы, которой посвящен целый том его
стихов.
Александр Иванович зачитал: в дикции его было много декламации, но такой умной, благородной, исполненной такого искреннего неподдельного огня, что —
дай бог, чтобы она всегда оставалась на сцене!.. Произносимые
стихи показались Павлу верхом благозвучия; слова Федры дышали такою неудержимою страстью, а Ипполит — как он был в каждом слове своем, в каждом движении, благороден, целомудрен! Такой высокой сценической игры герой мой никогда еще не видывал.
— О, помню, помню, царица Раиса!
Дайте ручку поцеловать… Да, да… Когда-то, давно-давно, Виталий Прозоров не только декламировал вам чужие
стихи, но и сам парил для вас. Ха-ха… Получается даже каламбур: парил и парил. Так-с… Вся жизнь состоит из таких каламбуров! Тогда, помните эту весеннюю лунную ночь… мы катались по озеру вдвоем… Как теперь вижу все: пахло сиренями, где-то заливался соловей! вы были молоды, полны сил, и судеб повинуясь закону…
Она никогда не думала о том, красива она или нет. В действительности, она не могла назваться красивою, но молодость и свежесть восполняли то, чего не
давали черты лица. Сам волостной писарь заглядывался на нее; но так как он был женат, то открыто объявлять о своем пламени не решался и от времени до времени присылал
стихи, в которых довольно недвусмысленно излагал свои вожделения. Дрозд тоже однажды мимоходом намекнул...
— Пушкин был человек с состоянием, получал по червонцу за
стих, да и тот постоянно и беспрерывно нуждался; а Полевой, так уж я лично это знаю, когда
дал ему пятьсот рублей взаймы, так он со слезами благодарил меня, потому что у него полтинника в это время не было в кармане.
— Трудится бездарный труженик; талант творит легко и свободно…» Но, вспомнив, что статьи его о сельском хозяйстве, да и
стихи тоже, были сначала так, ни то ни се, а потом постепенно совершенствовались и обратили на себя особенное внимание публики, он задумался, понял нелепость своего заключения и со вздохом отложил изящную прозу до другого времени: когда сердце будет биться ровнее, мысли придут в порядок, тогда он
дал себе слово заняться как следует.
Справедливость требует сказать, что она иногда на вздохи и
стихи отвечала зевотой. И не мудрено: сердце ее было занято, но ум оставался празден. Александр не позаботился
дать ему пищи. Год, назначенный Наденькою для испытания, проходил. Она жила с матерью опять на той же даче. Александр заговаривал о ее обещании, просил позволения поговорить с матерью. Наденька отложила было до переезда в город, но Александр настаивал.
Всю свою душу, все свои беды и невзгоды вылил автор-самоучка в немудрых
стихах,
давая картинки своей трудной жизни...
В конце концов Н.И. Пастухов смягчался, начинал говорить уже не вы, а ты и
давал пятьдесят рублей. Но крупных гонораров платить не любил и признавал пятак за прозу и гривенник за
стихи. Тогда в Москве жизнь дешевая была. Как-то во время его обычного обеда в трактире Тестова, где за его столом всегда собирались сотрудники, ему показали сидевшего за другим столом поэта Бальмонта.
— Ну, вот
стихи давай, а то театральные анекдоты.
— Да не вы ли сами
дали идею, что хорошо бы было выпустить его читать
стихи?
Во всех
стихах принято, что гусар пьет и кутит; так-с, я, может, и пил, но, верите ли, вскочишь ночью с постели в одних носках и
давай кресты крестить пред образом, чтобы бог веру послал, потому что я и тогда не мог быть спокойным: есть бог или нет?
Наконец разыгрывается какая-то гомерическая игра. Иудушка остается дураком с целыми восемью картами на руках, в числе которых козырные туз, король и
дама. Поднимается хохот, подтрунивание, и всему этому благосклонно вторит сам Иудушка. Но среди общего разгара веселости Арина Петровна вдруг
стихает и прислушивается.
Он показывал гостям и покупателям грязные картинки,
давал — желающим — списывать бесстыдные
стихи.
— Стой, — говорит Смурый, — да это ж не
стихи!
Дай книгу…
—
Давайте все говорить
стихи!
Гости нагрянули веселые и радостные; первый пришел «уездный комендант», инвалидный капитан Повердовня, глазастый рыжий офицер из провиантских писарей. Он принес имениннице
стихи своего произведения; за ним жаловали
дамы, мужчины и, наконец, Ахилла-дьякон.
— Давеча, мимо двери проходя, слышал я —
стихи читали вы, — не
дадите ли мне их?
— А! шуточные! — вскричал дядя с просиявшим лицом. — Комические, то есть! То-то я смотрю… Именно, именно, шуточные! И пресмешно, чрезвычайно смешно: на молоке всю армию поморил, по обету какому-то! Очень надо было
давать такие обеты! Очень остроумно — не правда ль, Фома? Это, видите, маменька, такие комические
стихи, которые иногда пишут сочинители, — не правда ли, Сергей, ведь пишут? Чрезвычайно смешно! Ну, ну, Илюша, что ж дальше?
…Ему приятно к нам ходить, я это вижу. Но отчего? что он нашел во мне? Правда, у нас вкусы похожи: и он, и я, мы оба
стихов не любим; оба не знаем толка в художестве. Но насколько он лучше меня! Он спокоен, а я в вечной тревоге; у него есть дорога, есть цель — а я, куда я иду? где мое гнездо? Он спокоен, но все его мысли далеко. Придет время, и он покинет нас навсегда, уйдет к себе, туда, за море. Что ж?
Дай Бог ему! А я все-таки буду рада, что я его узнала, пока он здесь был.
Юлия Филипповна. Она написала новые
стихи и
дала мне слово прочитать их на нашем вечере в пользу детской колонии… Я прошу прочитать сейчас, здесь! Господа, просите!
Кроме статей о нашем театре, прямо надо говорить, реклам, я
давал в газеты, по просьбам редакций,
стихи и наброски.
— «Ермоловская» публика, — сказал И.К. Казанцев, и сразу поняли, какие пьесы ставить для этой публики. А если приходилось
давать что-нибудь вроде «Каширской старины», то он вместо водевиля объявлял дивертисмент, где Ермолова читала
стихи, те самые, которые в Москве стояли поперек горла жандармской власти.
Курчаев. Ну, как хотите. Я бы на вашем месте… Так вы
стихов дадите?
Причем в определении меры этого наказания была установлена оригинальная постепенность: если кадет изобличался в прозаическом авторстве (конечно, смирного содержания), то ему
давали двадцать пять ударов, а если он согрешил
стихом, то вдвое.
Он очаровал своим приемом обоих нас: начал с того, что разласкал и расцеловал меня,
дал мне читать прозу Карамзина и
стихи Дмитриева — и пришел в восхищение, находя, что я читаю с чувством и пониманием; заставил меня что-то написать — и опять пришел в восхищение; в четырех правилах арифметики я также отличился; но Левицкий, как настоящий словесник, тут же отозвался о математике с пренебрежением.
Григорий, по отцовскому приказанию, схватил жену под плечи и не
давал ей пятиться. Настя вскрикнула еще громче и рванулась так, что трое насилу ее удержали, но тотчас же
стихла и опустилась на держащие ее руки. Священник накрыл больную епитрахилью и окончил чтение заклинаний.
Я
давал ему есть, рассказывал о красивых местах, которые видел, и раз, говоря о Бахчисарае, кстати рассказал о Пушкине и привел его
стихи. На него не производило всё это никакого впечатления.
Дают понюхать табаку и собакам. Каштанка чихает, крутит мордой и, обиженная, отходит в сторону. Вьюн же из почтительности не чихает и вертит хвостом. А погода великолепная. Воздух
тих, прозрачен и свеж. Ночь темна, но видно всю деревню с ее белыми крышами и струйками дыма, идущими из труб, деревья, посеребренные инеем, сугробы. Все небо усыпано весело мигающими звездами, и Млечный Путь вырисовывается так ясно, как будто его перед праздником помыли и потерли снегом…
Присутствующие, все, сколько их ни было за столом, онемели от внимания и не отрывали глаз от некогда бывших друзей.
Дамы, которые до того времени были заняты довольно интересным разговором, о том, каким образом делаются каплуны, вдруг прервали разговор. Все
стихло! Это была картина, достойная кисти великого художника!