Неточные совпадения
Дарья Александровна между тем, успокоив ребенка и по звуку кареты поняв, что он уехал, вернулась опять в спальню. Это было единственное убежище ее от домашних забот, которые обступали ее, как только она выходила. Уже и теперь, в то короткое время, когда она выходила в детскую, Англичанка и Матрена Филимоновна успели сделать ей несколько вопросов, не терпевших отлагательства и на которые она одна могла ответить: что надеть детям на гулянье?
давать ли
молоко? не послать ли за другим поваром?
Чичиков, чинясь, проходил в дверь боком, чтоб
дать и хозяину пройти с ним вместе; но это было напрасно: хозяин бы не прошел, да его уж и не было. Слышно было только, как раздавались его речи по двору: «Да что ж Фома Большой? Зачем он до сих пор не здесь? Ротозей Емельян, беги к повару-телепню, чтобы потрошил поскорей осетра.
Молоки, икру, потроха и лещей в уху, а карасей — в соус. Да раки, раки! Ротозей Фома Меньшой, где же раки? раки, говорю, раки?!» И долго раздавалися всё — раки да раки.
— Не
дам холодного, — сурово ответила Анфимьевна, входя с охапкой стиранного белья. — Сначала поесть надо, после —
молока принесу, со льда…
— Я ночую у тебя, Лидуша! — объявила она. — Мой милейший Гришук пошел куда-то в уезд, ему надо видеть, как мужики бунтовать будут.
Дай мне попить чего-нибудь, только не
молока. Вина бы, а?
— Ну иди, иди! — отвечал барин. — Да смотри, не пролей молоко-то. — А ты, Захарка, постреленок, куда опять бежишь? — кричал потом. — Вот я тебе
дам бегать! Уж я вижу, что ты это в третий раз бежишь. Пошел назад, в прихожую!
— Вот мой салон: садитесь на постель, а я на стул, — приглашал Марк. — Скинемте сюртуки, здесь адская духота. Не церемоньтесь, тут нет
дам: скидайте, вот так. Да не хотите ли чего-нибудь. У меня, впрочем, ничего нет. А если не хотите вы, так
дайте мне сигару. Одно
молоко есть, яйца…
Чай, кофе
давай, птичьего
молока достань!
— Да, кобылье
молоко квашеное так называется… Я и вас бы научил, как его делать, да вы, поди, брезговать будете. Скажете: кобылятина! А надо бы вам — видишь, ты испитой какой! И вам есть плохо
дают… Куда только она, маменька твоя, бережет! Добро бы деньги, а то… еду!
По праздникам
давали размазню на воде, чуть-чуть подправленную гусиным жиром, пироги из ржаной муки, отличавшиеся от простого хлеба только тем, что середка была проложена тонким слоем каши, и снятое
молоко.
Утром нам обыкновенно
давали по чашке чая, приправленного
молоком, непременно снятым (синеватым), несмотря на то, что на скотном дворе стояло более трехсот коров.
— Нет, стыд-то у тебя где, змей?! — азартно наступала на него Домнушка и даже замахнулась деревянною скалкой. — Разе у меня глаз нет, выворотень проклятый?.. Еще материно
молоко на губах не обсохло, а он девке проходу не
дает…
— Душя мой! Лучший роза в саду Аллаха! Мед и
молоко на устах твоих, а дыхание твое лучше, чем аромат шашлыка.
Дай мне испить блаженство нирваны из кубка твоих уст, о ты, моя лучшая тифлисская чурчхела!
Мать отвечала очень почтительно, что напрасно матушка и сестрица беспокоятся о нашем кушанье и что одного куриного супа будет всегда для нас достаточно; что она потому не
дает мне
молока, что была напугана моей долговременной болезнью, а что возле меня и сестра привыкла пить постный чай.
— В донесении моем это отчасти сказано, — отвечал Вихров, — потому что по последнему моему поручению я убедился, что всеми этими действиями мы, чиновники, окончательно становимся ненавистными народу; когда мы приехали в селение, ближайшее к месту укрывательства бегунов, там вылили весь квас,
молоко, перебили все яйца, чтобы только не
дать нам съесть чего-нибудь из этого, — такого унизительного положения и такой ненависти от моего народа я не желаю нести!
Действительность представляется в таком виде: стройка валится; коровы запущены, — не
дают достаточно
молока даже для продовольствия; прислуга, привезенная из города, извольничалась, а глядя на нее, и местная прислуга начинает пошаливать; лошади тощи, никогда не видят овса.
Теперешнее его убеждение таково: надо как можно больше производить
молока. Большое количество
молока предполагает большое стадо коров. Кроме
молока, стадо
даст ему удобрение; удобрение повлечет за собой большое количество зерна и достаточно сена для продовольствия рогатого скота и лошадей. Молочное хозяйство должно окупить все текущие расходы по полевой операции; зерно должно представлять собой чистый доход. Вот цель, к которой должны быть направлены все усилия.
Но если бы и действительно глотание Kraenchen, в соединении с ослиным
молоком, способно было
дать бессмертие, то и такая перспектива едва ли бы соблазнила меня. Во-первых, мне кажется, что бессмертие, посвященное непрерывному наблюдению, дабы в организме не переставаючи совершался обмен веществ, было бы отчасти дурацкое; а во-вторых, я настолько совестлив, что не могу воздержаться, чтоб не спросить себя: ежели все мы, культурные люди, сделаемся бессмертными, то при чем же останутся попы и гробовщики?
— Это — переложенное в поэму апокрифическое предание о разбойнике, который попросил деву Марию, шедшую в Египет с Иосифом и предвечным младенцем,
дать каплю
молока своего его умирающему с голоду ребенку. Дева Мария покормила ребенка, который впоследствии, сделавшись, подобно отцу своему, разбойником, был распят вместе со Христом на Голгофе и, умирая, произнес к собрату своему по млеку: «Помяни мя, господи, егда приидеши во царствие твое!»
Затем все главные события моего романа позамолкли на некоторое время, кроме разве того, что Английский клуб, к великому своему неудовольствию, окончательно узнал, что Тулузов мало что представлен в действительные статские советники, но уже и произведен в сей чин, что потом он
давал обед на весь официальный и откупщицкий мир, и что за этим обедом только что птичьего
молока не было; далее, что на балу генерал-губернатора Екатерина Петровна была одета богаче всех и что сам хозяин прошел с нею полонез; последнее обстоятельство если не рассердило серьезно настоящих аристократических
дам, то по крайней мере рассмешило их.
В жизни же внушается, что надо соблюдать следующие правила: не есть мяса и
молока в известные дни, еще в другие известные дни служить молебны и панихиды по умершим, в праздники принимать священника и
давать ему деньги и несколько раз в году брать из церкви доски с изображениями и носить их на полотенцах по полям и домам.
— Хозяйки все стервы, — убежденно сказал Володин, — вот хоть моя. У нас с нею был такой уговор, когда я комнату нанимал, что она будет
давать мне вечером три стакана
молока. Хорошо, месяц, другой так мне и подавали.
Прислуга говорит: Анна Михайловна, говорит, просят извинить, что коровка у них, говорит, нынче мало
молока дает.
Ну, я говорю, если нет
молока, то скажите Анне Михайловне, что я прошу
дать мне стакан воды.
— Ишь, как рано вскочил, когда девицами-то запахло! Молока-то
дать?
Напоминание о
молоке обидело его, он точно на сказочный подвиг собирался, а тут
молока хотят
дать, как телёнку! Не отвечая, полуодетый, побежал он будить мачеху, шумно вошёл в её комнату, отдёрнул полог кровати и зажмурился.
— А! шуточные! — вскричал дядя с просиявшим лицом. — Комические, то есть! То-то я смотрю… Именно, именно, шуточные! И пресмешно, чрезвычайно смешно: на
молоке всю армию поморил, по обету какому-то! Очень надо было
давать такие обеты! Очень остроумно — не правда ль, Фома? Это, видите, маменька, такие комические стихи, которые иногда пишут сочинители, — не правда ли, Сергей, ведь пишут? Чрезвычайно смешно! Ну, ну, Илюша, что ж дальше?
— Да, Фома! — подхватил Бахчеев, — прости и ты меня, дурака! не знал я тебя, не знал! Ты, Фома Фомич, не только ученый, но и — просто герой! Весь дом мой к твоим услугам. А лучше всего приезжай-ка, брат, ко мне послезавтра, да уж и с матушкой-генеральшей, да уж и с женихом и невестой, — да чего тут! всем домом ко мне! то есть вот как пообедаем, — заранее не похвалюсь, а одно скажу: только птичьего
молока для вас не достану! Великое слово
даю!
Он постоянно становится за стулом генеральши и ужасно любит сахар. Когда ему
дадут сахарцу, он тут же сгрызает его своими крепкими, белыми, как
молоко, зубами, и неописанное удовольствие сверкает в его веселых голубых глазах и на всем его хорошеньком личике.
«
Дай же, — говорю, — мне
молока; я тебе гривенник
дам».
— Вот, боярин,
молоко: кушай на здоровье! — сказал Алексей, войдя в избу. — Ну, деревенька! Словно после пожара — ничего нет! Насилу кой-как нашел два горшочка
молока у одной старухи. Хорошо еще, что успел захватить хоть этот; а то какой-то проезжий хотел оба взять за себя. Хозяин,
дай мне хоть хлебца! да нет ли стаканчика браги? одолжи, любезный!
По примеру Аги мы остановились. Он перекинулся словом с пастухами. Они бросились к козам и через минуту надоили и подали ему и мне по чашке ароматного, густого
молока. Это было и лакомство и оживило меня. Нукерам тоже
дали после нас по чашке, и мы двинулись. Ага бросил мальчуганам горсть серебра, и те молча ему кланялись, прикладывая руку то ко лбу, то к груди.
Еще на днях новая книжка одного периодического журнала вынесла на свет повесть, где снова действует такой организм, который материнское
молоко чуть не отравило, который чуть не запороли в училище, но который все-таки выкарабкался, открыл библиотеку и сейчас поскорее поседел, стал топить горе в водке и
дал себе зарок не носить новых сапог, а всегда с заплатками.
— Не один этот господин, а вся страна такая, от малого и до большого, от мужика и до министра!.. И вы сами точно такой же!.. И это чувство я передам с
молоком ребенку моему; пусть оно и его одушевляет и
дает ему энергию действовать в продолжение всей его жизни.
Каким образом могла прожить такая семья на такие ничтожные средства, тем более, что были привычки дорогие, как чай? Ответ самый простой: все было свое. Огород
давал все необходимые в хозяйстве овощи, корова —
молоко, куры — яйца, а дрова и сено Николай Матвеич заготовлял сам. Немалую статью в этом хозяйственном обиходе представляли охота и рыбная ловля. Больным местом являлась одежда, а сапоги служили вечным неразрешимым вопросом.
Прошло две недели с приезда Насти к Крылушкину. Он ей не
давал никакого лекарства, только
молока велел пить как можно больше. Настя и пила
молоко от крылушкинской коровы, как воду, сплошь все дни, и среды, и пятницы. Грусть на Настю часто находила, но припадков, как она приехала к Крылушкину, ни разу не было.
— Отец диакон велели водку с хреном прикладывать — не помогло. Гликерия Анисимовна,
дай бог им здоровья,
дали на руку ниточку носить с Афонской горы да велели теплым
молоком зуб полоскать, а я, признаться, ниточку-то надел, а в отношении
молока не соблюл: Бога боюсь, пост…
— Куры не несутся, — говорил он негодующим голосом, — коровы
молока не
дают, поля не родят, мельница издержек не окупает, лес надлежащего прироста не
дает — по-вашему, как это называется?
Неисповедимым путям всеохраняющего провидения угодно было, чтобы селедки, плавая в
молоке, в желудках милых
дам и благородных мужчин «гречевской фаланстеры» не причиняли ни малого вреда питавшимся ими деятелям.
Толченый смарагд
дают отравленному ядом человеку вместе с горячим верблюжьим
молоком, чтобы вышел яд испариной; смешанный с розовым маслом, смарагд врачует укусы ядовитых гадов, а растертый с шафраном и приложенный к больным глазам, исцеляет куриную слепоту.
На вопрос Крюммера, обращенный к отцу, что я желаю пить утром и вечером, так как большинство учеников предпочитает
молоко, отец, снисходя к моему желанию, просил
давать мне чаю.
— Ну, где еще скоро, поди, чай, дешево
дают. Только мне жаль больно, Савелий Никандрыч, кобылу-то: корова пускай, нешто, плоха была к
молоку, кобылы-то больно жаль, славная была и жереба еще к тому.
Судьба, или, лучше сказать, Катерина Архиповна, держала его, как говорится, в ежовых рукавицах; очень любя рассеяние, он жил постоянно в деревне и то без всяких комфортов, то есть: ему никогда не
давали водки выпить, что он очень любил, на том основании, что будто бы водка ему ужасно вредна; не всегда его снабжали табаком, до которого он был тоже страстный охотник; продовольствовали более на молочном столе, тогда как он
молока терпеть не мог, и, наконец, заставляли щеголять почти в единственном фраке, сшитом по крайней мере лет шестнадцать тому назад.
Даже жиду Юшке из гарнизона он
давал для детей
молока.
— Я не пел, а там чай с
молоком давали, так я просто ходил сидеть, чтоб чаю
дали.
Флор Федулыч. Не верю, извините, не может быть-с. На что вам деньги, вы не торгуете. Что вам нужно-с? Богатый гардероб, экипажи, ну, птичьего молока-с? Извольте, я все достану, а денег не дам-с.
— Ну, ну… ну, а я вот что: барин вас зачем-то спрашивает… Эй, тетка!.. Вынь-ка крыночку молочка — смерть хочется… Не могу сказать зачем, а только приказал кликнуть вместе с женою… Что ж ты, тетка, коли
молока нет, так простокваши
давай — не скупись… ну!
Михаил. Захар Иванович встал? Нет еще? Разумеется!
Дайте мне… есть тут холодное
молоко? Спасибо. Доброе утро, Яков Иванович!.. Вы знаете новость?.. Эти подлецы требуют, чтобы я прогнал мастера Дичкова… да! Грозят бросить работу… черт бы их…
Не чужая, а своя, только, говорю, барыня, хоть бы ты за нас заступилась, а то нам с хозяйкой от стариков в дому житья нет; теперь, говорю, у бабенки моей малый грудной ребенок, грудью покормить почесть что и некогда: все на работе, а
молока не
дают; одна толоконная соска, и та еще коли не коли в рот попадет».
— Малина с
молоком! — называет, восхищаясь, Лодку веселый доктор Ряхин и осторожно, со смущенной улыбкой на костлявом лице, отдаляется от нее. Он тяготеет к неугомонной певунье, гибкой и сухонькой Розке, похожей на бойкую черную собачку: кудрявая, капризная, с маленькими усиками на вздернутой губе и мелкими зубами, она обращается с Ряхиным дерзко, называя его в глаза «зелененьким шкелетиком». Она всем
дает прозвища: Жуков для нее — «Ушат Помоевич», уныло-злой помощник исправника Немцев — «Уксус Умирайлыч».