Неточные совпадения
Кто видывал, как слушает
Своих захожих странников
Крестьянская семья,
Поймет, что ни работою
Ни вечною заботою,
Ни игом рабства
долгого,
Ни кабаком самим
Еще народу русскому
Пределы не поставлены:
Пред ним широкий путь.
Когда изменят пахарю
Поля старозапашные,
Клочки
в лесных окраинах
Он пробует пахать.
Работы тут достаточно.
Зато полоски новые
Дают без удобрения
Обильный урожай.
Такая почва добрая —
Душа народа русского…
О сеятель! приди!..
При сем: прочую пищу
давать умеренную, от употребления вина воздерживать безусловно,
в нравственном же отношении внушать ежечасно, что взыскание недоимок есть первейший градоначальника
долг и обязанность.
Сам Каренин был по петербургской привычке на обеде с
дамами во фраке и белом галстуке, и Степан Аркадьич по его лицу понял, что он приехал, только чтоб исполнить данное слово, и, присутствуя
в этом обществе, совершал тяжелый
долг.
— Муж
даст ей развод, и тогда я опять уеду
в свое уединение, а теперь я могу быть полезна и исполню свой
долг, как мне это ни тяжело, не так как другие.
Деньги за две трети леса были уже прожиты, и, за вычетом десяти процентов, он забрал у купца почти все вперед за последнюю треть. Купец больше не
давал денег, тем более что
в эту зиму Дарья Александровна,
в первый раз прямо заявив права на свое состояние, отказалась расписаться на контракте
в получении денег за последнюю треть леса. Всё жалование уходило на домашние расходы и на уплату мелких непереводившихся
долгов. Денег совсем не было.
Но здесь с победою поздравим
Татьяну милую мою
И
в сторону свой путь направим,
Чтоб не забыть, о ком пою…
Да кстати, здесь о том два слова:
Пою приятеля младого
И множество его причуд.
Благослови мой
долгий труд,
О ты, эпическая муза!
И, верный посох мне вручив,
Не
дай блуждать мне вкось и вкрив.
Довольно. С плеч долой обуза!
Я классицизму отдал честь:
Хоть поздно, а вступленье есть.
Вот время: добрые ленивцы,
Эпикурейцы-мудрецы,
Вы, равнодушные счастливцы,
Вы, школы Левшина птенцы,
Вы, деревенские Приамы,
И вы, чувствительные
дамы,
Весна
в деревню вас зовет,
Пора тепла, цветов, работ,
Пора гуляний вдохновенных
И соблазнительных ночей.
В поля, друзья! скорей, скорей,
В каретах, тяжко нагруженных,
На
долгих иль на почтовых
Тянитесь из застав градских.
Служив отлично-благородно,
Долгами жил его отец,
Давал три бала ежегодно
И промотался наконец.
Судьба Евгения хранила:
Сперва Madame за ним ходила,
Потом Monsieur ее сменил;
Ребенок был резов, но мил.
Monsieur l’Abbé, француз убогой,
Чтоб не измучилось дитя,
Учил его всему шутя,
Не докучал моралью строгой,
Слегка за шалости бранил
И
в Летний сад гулять водил.
Ах, он любил, как
в наши лета
Уже не любят; как одна
Безумная душа поэта
Еще любить осуждена:
Всегда, везде одно мечтанье,
Одно привычное желанье,
Одна привычная печаль.
Ни охлаждающая
даль,
Ни
долгие лета разлуки,
Ни музам данные часы,
Ни чужеземные красы,
Ни шум веселий, ни науки
Души не изменили
в нем,
Согретой девственным огнем.
— А ей-богу, хотел повесить, — отвечал жид, — уже было его слуги совсем схватили меня и закинули веревку на шею, но я взмолился пану, сказал, что подожду
долгу, сколько пан хочет, и пообещал еще
дать взаймы, как только поможет мне собрать
долги с других рыцарей; ибо у пана хорунжего — я все скажу пану — нет и одного червонного
в кармане.
— Но позвольте, позвольте же мне, отчасти, все рассказать… как было дело и…
в свою очередь… хотя это и лишнее, согласен с вами, рассказывать, — но год назад эта девица умерла от тифа, я же остался жильцом, как был, и хозяйка, как переехала на теперешнюю квартиру, сказала мне… и сказала дружески… что она совершенно во мне уверена и все… но что не захочу ли я
дать ей это заемное письмо,
в сто пятнадцать рублей, всего что она считала за мной
долгу.
Он
дал ей десять рублей и сказал, что больше нет. Но потом, обдумав дело с кумом
в заведении, решил, что так покидать сестру и Обломова нельзя, что, пожалуй, дойдет дело до Штольца, тот нагрянет, разберет и, чего доброго, как-нибудь переделает, не успеешь и взыскать
долг, даром что «законное дело»: немец, следовательно, продувной!
Она обратила на него взгляд, полный ужаса. У ней оставался всего полтинник, а до первого числа, когда братец выдает деньги, осталось еще десять дней.
В долг никто не
дает.
Этот
долг можно заплатить из выручки за хлеб. Что ж он так приуныл? Ах, Боже мой, как все может переменить вид
в одну минуту! А там,
в деревне, они распорядятся с поверенным собрать оброк; да, наконец, Штольцу напишет: тот
даст денег и потом приедет и устроит ему Обломовку на славу, он всюду дороги проведет, и мостов настроит, и школы заведет… А там они, с Ольгой!.. Боже! Вот оно, счастье!.. Как это все ему
в голову не пришло!
«Это история, скандал, — думал он, — огласить позор товарища, нет, нет! — не так! Ах! счастливая мысль, — решил он вдруг, —
дать Ульяне Андреевне урок наедине: бросить ей громы на голову, плеснуть на нее волной чистых, неведомых ей понятий и нравов! Она обманывает доброго, любящего мужа и прячется от страха: сделаю, что она будет прятаться от стыда. Да, пробудить стыд
в огрубелом сердце — это
долг и заслуга — и
в отношении к ней, а более к Леонтью!»
— Вы мне нужны, — шептала она: — вы просили мук, казни — я
дам вам их! «Это жизнь!» — говорили вы: — вот она — мучайтесь, и я буду мучаться, будем вместе мучаться… «Страсть прекрасна: она кладет на всю жизнь
долгий след, и этот след люди называют счастьем!..» Кто это проповедовал? А теперь бежать: нет! оставайтесь, вместе кинемся
в ту бездну! «Это жизнь, и только это!» — говорили вы, — вот и
давайте жить! Вы меня учили любить, вы преподавали страсть, вы развивали ее…
Следя за ходом своей собственной страсти, как медик за болезнью, и как будто снимая фотографию с нее, потому что искренно переживал ее, он здраво заключал, что эта страсть — ложь, мираж, что надо прогнать, рассеять ee! «Но как? что надо теперь делать? — спрашивал он, глядя на небо с облаками, углубляя взгляд
в землю, — что велит
долг? — отвечай же, уснувший разум, освети мне дорогу,
дай перепрыгнуть через этот пылающий костер!»
Дома, после чаю, после
долгого сиденья на веранде, я заперся
в свою комнату и хотел писать; но мне, как и всем,
дали ночник из кокосового масла.
Но у нас она
дает пир, как бедняк, отдающий все до копейки на пышный праздник, который
в кои-то веки собрался
дать: после он обречет себя на
долгую будничную жизнь, на лишения.
Но и наши не оставались
в долгу.
В то самое время, когда фрегат крутило и било об дно, на него нанесло напором воды две джонки. С одной из них сняли с большим трудом и приняли на фрегат двух японцев, которые неохотно
дали себя спасти, под влиянием строгого еще тогда запрещения от правительства сноситься с иноземцами. Третий товарищ их решительно побоялся, по этой причине, последовать примеру первых двух и тотчас же погиб вместе с джонкой. Сняли также с плывшей мимо крыши дома старуху.
Ведь ограбили же вас, сирот; отец оставил вам Шатровские заводы
в полном ходу; тогда они больше шести миллионов стоили, а теперь, если пойдут за
долг с молотка, и четырех не
дадут.
Неутешная супруга Ефима Петровича, почти тотчас же по смерти его, отправилась на
долгий срок
в Италию со всем семейством, состоявшим все из особ женского пола, а Алеша попал
в дом к каким-то двум
дамам, которых он прежде никогда и не видывал, каким-то дальним родственницам Ефима Петровича, но на каких условиях, он сам того не знал.
Ибо Дмитрий только (положим, хоть
в долгий срок) мог бы смириться наконец пред нею, «к своему же счастию» (чего даже желал бы Алеша), но Иван нет, Иван не мог бы пред нею смириться, да и смирение это не
дало бы ему счастия.
Что же касается собственно до «плана», то было все то же самое, что и прежде, то есть предложение прав своих на Чермашню, но уже не с коммерческою целью, как вчера Самсонову, не прельщая эту
даму, как вчера Самсонова, возможностью стяпать вместо трех тысяч куш вдвое, тысяч
в шесть или семь, а просто как благородную гарантию за
долг.
А подумать внимательно о факте и понять его причины — это почти одно и то же для человека с тем образом мыслей, какой был у Лопухова, Лопухов находил, что его теория
дает безошибочные средства к анализу движений человеческого сердца, и я, признаюсь, согласен с ним
в этом;
в те
долгие годы, как я считаю ее за истину, она ни разу не ввела меня
в ошибку и ни разу не отказалась легко открыть мне правду, как бы глубоко ни была затаена правда какого-нибудь человеческого дела.
Вскоре к нему присоединился пожилых лет черноватенький господин, весь
в черном и весь до невозможности застегнутый с тем особенным видом помешательства, которое
дает людям близкое знакомство с небом и натянутая религиозная экзальтация, делающаяся натуральной от
долгого употребления.
Два-три развратных губернатора воспитали вятских
дам, и Тюфяев, привыкнувший к ним, не откладывая
в долгий ящик, прямо стал говорить ей о своей любви.
На выкуп он, однако ж, не шел: боялся, что выкупную ссуду подстерегут. Долгов-то, пожалуй, не покроют, а его последнего куска лишат, да еще несостоятельным объявят… Но и тут фортель нашелся. Ждали-ждали кредиторы, да и потребовали принудительного выкупа. Получивши это известие, он совсем растерялся. Бездна разоренья, темная и зияющая, разверзлась пред ним во всем ужасе нищеты. Он сидел, уставившись
в даль неподвижными глазами, и шептал бессвязные слова.
Так как
в сумму дохода вошли также кормовые и пособия от казны и деньги, полученные по почте, и так как доход ссыльного составляется главным образом из заработков, которые
дает ему казна, платя ему подчас умышленно высокую цену, то добрая половина дохода оказывается фикцией и
долг в казну на самом деле выше, чем он показан.
Ах!.. Эти речи поберечь
Вам лучше для других.
Всем вашим пыткам не извлечь
Слезу из глаз моих!
Покинув родину, друзей,
Любимого отца,
Приняв обет
в душе моей
Исполнить до конца
Мой
долг, — я слез не принесу
В проклятую тюрьму —
Я гордость, гордость
в нем спасу,
Я силы
дам ему!
Презренье к нашим палачам,
Сознанье правоты
Опорой верной будет нам.
Баушку Лукерью взяло такое раздумье, что хоть
в петлю лезть: и
дать денег жаль, и не хочется, чтобы Ермошке достались дикие денежки. Вот бес-сомуститель навязался… А упустить такой случай — другого, пожалуй, и не дождешься. Старушечья жадность разгорелась с небывалой еще силой, и баушка Лукерья вся тряслась, как
в лихорадке. После
долгого колебания она заявила...
Крепок был солдат, но и тот делал уже несколько попыток умиротворить Морока, именно —
давал ему денег
в долг, поил водкой и т. д.
Так открыл торговлю солдат, выезжая по воскресеньям с своим зеленым сундуком. А потом он сколотил из досок балаган и разложил товар по прилавку. Дальше явилась лавчонка вроде хлевушка. Торговля шла у солдата хорошо, потому что он стал
давать поденщицам
в долг под двухнедельную выписку, а получать деньги ходил прямо
в контору. Через два месяца зеленый сундук явился уж с крупой, солью и разным приварком.
В двадцать один год Ульрих Райнер стал платить матери своей денежный
долг. Он
давал уроки и переменил с матерью мансарду на довольно чистую комнату, и у них всякий день кипела кастрюлька вкусного бульона.
— Попервоначалу она тоже с ним уехала; но, видно, без губернаторства-то денег у него немножко
в умалении сделалось, она из-за него другого стала иметь. Это его очень тронуло, и один раз так, говорят, этим огорчился, что крикнул на нее за то, упал и мертв очутился; но и ей тоже не
дал бог за то
долгого веку: другой-то этот самый ее бросил, она — третьего, четвертого, и при таком пути своей жизни будет ли прок, — померла, говорят, тоже нынешней весной!
Прейн на этот раз не отложил дела
в долгий ящик, а сейчас же пригласил генерала к себе для необходимых совещаний. Прежде всего ему нужно было уломать генерала, а Тетюев пусть себе едет
в Петербург, — там видно будет, что с ним делать:
дать ему ход или затереть на каком-нибудь другом месте.
Нелепое чувство — но я
в самом деле уверен: да, должен. Нелепое — потому что этот мой
долг — еще одно преступление. Нелепое — потому что белое не может быть одновременно черным,
долг и преступление — не могут совпадать. Или нет
в жизни ни черного, ни белого, и цвет зависит только от основной логической посылки. И если посылкой было то, что я противозаконно
дал ей ребенка…
— Ваша благородия. Буфетчик больше не даваит папиросов. Говорит, поручик Скрябин не велел тебе
в долг давать.
Между тем Василий сделал всё, как хотел. С товарищами он ночью пролез к Краснопузову, богачу. Он знал, как он скуп и развратен, и залез
в бюро и вынул деньгами 30 тысяч. И Василий делал, как хотел. Он даже пить перестал, а
давал деньги бедным невестам. Замуж отдавал, из
долгов выкупал и сам скрывался. И только то и забота была, чтобы хорошо раздать деньги.
Давал он и полиции. И его не искали.
Приятели, на радостях, охотно
давали взаймы,
в трактирах — охотно верили
в долг.
Он сейчас же этого не стерпел и коней бросил да
давай что попало городить: то кинется необыкновенную мельницу строить, то шорную мастерскую завел, и все от всего убытки и
долги, а более всего расстройство
в характере…
На такого рода любезность вице-губернаторша также не осталась
в долгу и, как ни устала с дороги, но дня через два сделала визит губернаторше, которая продержала ее по крайней мере часа два и, непременно заставивши пить кофе, умоляла ее, бога ради, быть осторожною
в выборе знакомств и даже
дала маленький реестр тем
дамам, с которыми можно еще было сблизиться.
—
В провинции, — повторил Калинович, — и, приехав сюда, — прибавил он несколько официальным тоном, — я поставил себе
долгом явиться к вам и поблагодарить, что вы
в вашем журнале
дали место моему маленькому труду.
Петр Васильевич
дал себе и сдержал слово — до тех пор, пока не уплатятся все
долги, не носить другого платья, как отцовскую бекешу и парусиновое пальто, которое он сшил себе, и не ездить иначе, как
в тележке, на крестьянских лошадях.
Рязанскому мужику, конечно, такого разрешения тогда не
дали, но упорный и настойчивый А.П. Сухов все-таки добился своего: он купил существовавший
в Петербурге, но уже год не издававшийся журнал «Будильник». А.П. Сухов, приобретя право на издание, перенес журнал
в Москву и влез
в неоплатные
долги: хлопоты очень дорого стоили.
Налоги на содержание короля возросли, Наталья денег не
давала, и Милан стал ее врагом.
В королевстве образовались две партии — Милана и Натальи. Милан окончательно запутался
в долгах и ухитрился заложить почти все свое королевство
в австрийских банках.
— Вы ужасно расчетливы; вы всё хотите так сделать, чтоб я еще оставалась
в долгу. Когда вы воротились из-за границы, вы смотрели предо мною свысока и не
давали мне выговорить слова, а когда я сама поехала и заговорила с вами потом о впечатлении после Мадонны, вы не дослушали и высокомерно стали улыбаться
в свой галстук, точно я уж не могла иметь таких же точно чувств, как и вы.
Дама сия, после
долгого многогрешения, занялась богомольством и приемом разного рода странников, странниц, монахинь, монахов, ходящих за сбором, и между прочим раз к ней зашла старая-престарая богомолка, которая родом хоть и происходила из дворян, но по густым и длинным бровям, отвисшей на глаза коже, по грубым морщинам на всем лице и, наконец, по мужицким сапогам с гвоздями,
в которые обуты были ее ноги, она скорей походила на мужика, чем на благородную девицу, тем более, что говорила, или, точнее сказать, токовала густым басом и все
в один тон: «То-то-то!..
— Я видел плоды, которые были последствием этого наития: одна
дама, после
долгого радения
в танцах, пении и музыке, весьма часто начинала пророчествовать и очень многим из нас предсказывала будущее… Слова ее записывались и потом
в жизни каждого из нас повторились с невероятною точностью.
— Из этих денег я не решусь себе взять ни копейки
в уплату
долга Ченцова, потому что, как можно ожидать по теперешним вашим поступкам, мне, вероятно, об них придется
давать отчет по суду, и мне там совестно будет объявить, что такую-то сумму дочь моя мне заплатила за своего обожателя.