Неточные совпадения
В то время как они
говорили,
толпа хлынула мимо них к обеденному столу. Они тоже подвинулись и услыхали громкий голос одного господина, который
с бокалом в руке
говорил речь добровольцам. «Послужить за веру, за человечество, за братьев наших, — всё возвышая голос,
говорил господин. — На великое дело благословляет вас матушка Москва. Живио!» громко и слезно заключил он.
Все нашли, что мы
говорим вздор, а, право, из них никто ничего умнее этого не сказал.
С этой минуты мы отличили в
толпе друг друга. Мы часто сходились вместе и толковали вдвоем об отвлеченных предметах очень серьезно, пока не замечали оба, что мы взаимно друг друга морочим. Тогда, посмотрев значительно друг другу в глаза, как делали римские авгуры, [Авгуры — жрецы-гадатели в Древнем Риме.] по словам Цицерона, мы начинали хохотать и, нахохотавшись, расходились, довольные своим вечером.
Войдя в залу, я спрятался в
толпе мужчин и начал делать свои наблюдения. Грушницкий стоял возле княжны и что-то
говорил с большим жаром; она его рассеянно слушала, смотрела по сторонам, приложив веер к губкам; на лице ее изображалось нетерпение, глаза ее искали кругом кого-то; я тихонько подошел сзади, чтоб подслушать их разговор.
— Позвольте, господа, позвольте; не теснитесь, дайте пройти! —
говорил он, пробираясь сквозь
толпу, — и сделайте одолжение, не угрожайте; уверяю вас, что ничего не будет, ничего не сделаете, не робкого десятка-с, а, напротив, вы же, господа, ответите, что насилием прикрыли уголовное дело.
Самгин пошел к паровозу, — его обгоняли пассажиры, пробежало человек пять веселых солдат; в центре
толпы у паровоза стоял высокий жандарм в очках и двое солдат
с винтовками, —
с тендера наклонился к ним машинист в папахе.
Говорили тихо, и хотя слова звучали отчетливо, но Самгин почувствовал, что все чего-то боятся.
Елена что-то
говорила вполголоса, но он не слушал ее и, только поймав слова: «Каждый привык защищать что-нибудь», — искоса взглянул на нее. Она стояла под руку
с ним, и ее подкрашенное лицо было озабочено, покрыто тенью печали, как будто на нем осела серая пыль, поднятая
толпой, колебавшаяся над нею прозрачным облаком.
Толпа редела, таяла. Самгин подошел ко крыльцу; раскланиваясь
с Варварой, околоточный
говорил очень вежливо и мягко...
Было хорошо видно, что люди
с иконами и флагами строятся в колонну, и в быстроте,
с которой
толпа очищала им путь, Самгин почувствовал страх
толпы. Он рассмотрел около Славороссова аккуратненькую фигурку историка Козлова
с зонтиком в одной руке,
с фуражкой в другой; показывая
толпе эти вещи, он, должно быть, что-то
говорил, кричал. Маленький на фоне массивных дверей собора, он был точно подросток, загримированный старичком.
Разгорался спор, как и ожидал Самгин. Экипажей и красивых женщин становилось как будто все больше. Обогнала пара крупных, рыжих лошадей, в коляске сидели, смеясь, две женщины, против них тучный, лысый человек
с седыми усами; приподняв над головою цилиндр, он
говорил что-то, обращаясь к
толпе, надувал красные щеки, смешно двигал усами, ему аплодировали. Подул ветер и, смешав говор, смех, аплодисменты, фырканье лошадей, придал шуму хоровую силу.
— Ты знаешь, нет ничего тайного, что не вышло бы наружу! — заговорила Татьяна Марковна, оправившись. — Сорок пять лет два человека только знали: он да Василиса, и я думала, что мы умрем все
с тайной. А вот — она вышла наружу! Боже мой! —
говорила как будто в помешательстве Татьяна Марковна, вставая, складывая руки и протягивая их к образу Спасителя, — если б я знала, что этот гром ударит когда-нибудь в другую… в мое дитя, — я бы тогда же на площади, перед собором, в
толпе народа, исповедала свой грех!
Поговорив немного
с хозяином и помолчав
с хозяйкой, мы объявили, что хотим гулять. Сейчас явилась опять
толпа проводников и другая
с верховыми лошадьми. На одной площадке, под большим деревом, мы видели много этих лошадей. Трое или четверо наших сели на лошадей и скрылись
с проводниками.
Первым в клубе встретился Штофф и только развел руками, когда увидал Галактиона
с дамой под руку. Вмешавшись в
толпу, Галактион почувствовал себя еще свободнее. Теперь уже никто не обращал на них внимания. А Прасковья Ивановна крепко держала его за руку, раскланиваясь направо и налево. В одной зале она остановилась, чтобы
поговорить с адвокатом Мышниковым, посмотревшим на Галактиона
с удивлением.
Но разговор сей ввел было меня в великие хлопоты: отдатчики рекрутские, вразумев моей речи, воспаленные гневом, прискочив ко мне,
говорили: — Барин, не в свое мешаешься дело, отойди, пока сух, — и сопротивляющегося начали меня толкать столь сильно, что я
с поспешностию принужден был удалиться от сея
толпы.
Морок посидел
с пудлинговыми и тоже
поговорил ни о чем, как
с кузнецами. Около него собиралась везде целая
толпа, ждавшая
с нетерпением, какое колено Морок отколет. Недаром же он пришел на фабрику, — не таковский человек. Но Морок балагурил со всеми — и только.
Сидели мы
с Пушкиным однажды вечером в библиотеке у открытого окна. Народ выходил из церкви от всенощной; в
толпе я заметил старушку, которая о чем-то горячо
с жестами рассуждала
с молодой девушкой, очень хорошенькой. Среди болтовни я
говорю Пушкину, что любопытно бы знать, о чем так горячатся они, о чем так спорят, идя от молитвы? Он почти не обратил внимания на мои слова, всмотрелся, однако, в указанную мною чету и на другой день встретил меня стихами...
На этих собраниях бывали: Розанов, Арапов, Райнер, Слободзиньский, Рациборский и многие другие. Теперь маркиза уже не начинала разговора
с «il est mort» или «
толпа идет, и он идет». Она теперь
говорила преимущественно о жандармах, постоянно окружающих ее дом.
Ровинская, подобно многим своим собратьям, не пропускала ни одного дня, и если бы возможно было, то не пропускала бы даже ни одного часа без того, чтобы не выделяться из
толпы, не заставлять о себе
говорить: сегодня она участвовала в лжепатриотической манифестации, а завтра читала
с эстрады в пользу ссыльных революционеров возбуждающие стихи, полные пламени и мести.
— Здесь вас ожидают ваши старые знакомые, —
говорил Захаревский, идя вслед за ним. — Вот они!.. — прибавил он, показывая на двух мужчин, выделившихся из
толпы и подходящих к Вихрову. Один из них был в черной широкой и нескладной фрачной паре, а другой, напротив, в узеньком коричневого цвета и со светлыми пуговицами фраке, в серых в обтяжку брюках,
с завитым хохолком и
с нафабренными усиками.
— Теперь я могу вас познакомить
с нашими красавицами, —
говорила Раиса Павловна, когда Евгений Константиныч выводил ее из кружившейся
толпы. Раиса Павловна подвела своего кавалера к Наташе Шестеркиной и m-lle Канунниковой. Потом той же участи подверглись Аннинька и m-lle Эмма. По лицу Евгения Константиныча Раиса Павловна сразу заметила, что ее придворные красавицы не произвели на него никакого впечатления, хотя открытые плечи Наташи Шестеркиной могли выдержать самую строгую критику.
— Не надо! — раздался в
толпе сильный голос — мать поняла, что это
говорил мужик
с голубыми глазами. — Не допускай, ребята! Уведут туда — забьют до смерти. Да на нас же потом скажут, — мы, дескать, убили! Не допускай!
Но вот она в хвосте
толпы, среди людей, которые шли не торопясь, равнодушно заглядывая вперед,
с холодным любопытством зрителей, которым заранее известен конец зрелища. Шли и
говорили негромко, уверенно...
На улице
с нею здоровались слободские знакомые, она молча кланялась, пробираясь сквозь угрюмую
толпу. В коридорах суда и в зале ее встретили родственники подсудимых и тоже что-то
говорили пониженными голосами. Слова казались ей ненужными, она не понимала их. Все люди были охвачены одним и тем же скорбным чувством — это передавалось матери и еще более угнетало ее.
И народ бежал встречу красному знамени, он что-то кричал, сливался
с толпой и шел
с нею обратно, и крики его гасли в звуках песни — той песни, которую дома пели тише других, — на улице она текла ровно, прямо, со страшной силой. В ней звучало железное мужество, и, призывая людей в далекую дорогу к будущему, она честно
говорила о тяжестях пути. В ее большом спокойном пламени плавился темный шлак пережитого, тяжелый ком привычных чувств и сгорала в пепел проклятая боязнь нового…
— Позвольте! —
говорил он, отстраняя рабочих
с своей дороги коротким жестом руки, но не дотрагиваясь до них. Глаза у него были прищурены, и взглядом опытного владыки людей он испытующе щупал лица рабочих. Перед ним снимали шапки, кланялись ему, — он шел, не отвечая на поклоны, и сеял в
толпе тишину, смущение, конфузливые улыбки и негромкие восклицания, в которых уже слышалось раскаяние детей, сознающих, что они нашалили.
Обыкновенно он прежде всего направлялся к дому секретаря уездного суда и открывал перед его окнами нечто вроде судебного заседания, выбрав из
толпы подходящих актеров, изображавших истцов и ответчиков; он сам
говорил за них речи и сам же отвечал им, подражая
с большим искусством голосу и манере обличаемого.
Он называл борьбу отстаиваньем освященных веками интересов и
с гордостью
говорил, что его нельзя смешивать
с толпою беспокойных, которая занималась отыскиванием каких-то новых общественных идеалов и форм.
И на другой день часу в десятом он был уже в вокзале железной дороги и в ожидании звонка сидел на диване; но и посреди великолепной залы, в которой ходила, хлопотала, смеялась и
говорила оживленная
толпа, в воображении его неотвязчиво рисовался маленький домик,
с оклеенною гостиной, и в ней скучающий старик, в очках, в демикотоновом сюртуке, а у окна угрюмый, но добродушный капитан,
с своей трубочкой, и, наконец, она
с выражением отчаяния и тоски в опухнувших от слез глазах.
Князь, выйдя на террасу, поклонился всему народу и сказал что-то глазами княжне. Она скрылась и чрез несколько минут вышла на красный двор, ведя маленького брата за руку. За ней шли два лакея
с огромными подносами, на которых лежала целая гора пряников и куски лент и позументов. Сильфидой показалась княжна Калиновичу, когда она стала мелькать в
толпе и, раздавая бабам и девкам пряники и ленты,
говорила...
— Но при всех этих сумасбродствах, — снова продолжал он, — наконец, при этом страшном характере, способном совершить преступление, Сольфини был добрейший и благороднейший человек. Например, одна его черта: он очень любил ходить в наш собор на архиерейскую службу, которая напоминала ему Рим и папу. Там обыкновенно на паперти встречала его
толпа нищих. «А, вы, бедные, —
говорил он, — вам нечего кушать!» — и все, сколько
с ним ни было денег, все раздавал.
О будущем они перестали
говорить, потому что Александр при этом чувствовал какое-то смущение, неловкость, которой не мог объяснить себе, и старался замять разговор. Он стал размышлять, задумываться. Магический круг, в который заключена была его жизнь любовью, местами разорвался, и ему вдали показались то лица приятелей и ряд разгульных удовольствий, то блистательные балы
с толпой красавиц, то вечно занятой и деловой дядя, то покинутые занятия…
Он носил бархатный подрясник, душился оделаваном, пробираясь в
толпе с кадилом,
говорил дамам по-французски: «пардон, экскюзе« — и никогда не поднимал глаз, а ресницы у него были вот какие!
Александров и вместе
с ним другие усердные слушатели отца Иванцова-Платонова очень скоро отошли от него и перестали им интересоваться. Старый мудрый протоиерей не обратил никакого внимания на это охлаждение. Он в этом отношении был похож на одного древнего философа, который сказал как-то: «Я не
говорю для
толпы. Я
говорю для немногих. Мне достаточно даже одного слушателя. Если же и одного нет — я
говорю для самого себя».
Он к пани Вибель не подходил даже близко и шел в
толпе с кем ни попало, но зато, когда балкона стало не видать, он, как бы случайно предложив пани Вибель свою руку, тотчас же свернул
с нею на боковую дорожку, что, конечно, никому не могло показаться странным, ибо еще ранее его своротил в сторону
с своей невестой инвалидный поручик; ушли также в сторону несколько молодых девиц, желавших, как надо думать,
поговорить между собою о том, что они считали
говорить при своих маменьках неудобным.
Он почти ничего не
говорил по-русски и почти ничего не понимал, что другие
говорят, но туда же просовывал голову из-за
толпы и слушал,
с наслаждением слушал.
Продолжая
говорить, Верига встал и, упруго упираясь в край стола пальцами правой руки, глядел на Передонова
с тем безразлично-любезным и внимательным выражением,
с которым смотрят на
толпу, произнося благосклонно-начальнические речи. Встал и Передонов и, сложа руки на животе, угрюмо смотрел ка ковер под хозяиновыми ногами. Верига
говорил...
Постоялка отрицательно качала головой — это
с ещё большей силою будило в нём суровые воспоминания. Горячась, он размахивал в воздухе рукою, точно очищал дорогу всему дурному и злому, что издали шло на него тёмною
толпою, и, увлекаясь,
говорил ей, как на исповеди...
Она
говорила, рыдая и взвизгивая, окруженная
толпой своих приживалок и мосек, что скорее будет есть сухой хлеб и, уж разумеется, «запивать его своими слезами», что скорее пойдет
с палочкой выпрашивать себе подаяние под окнами, чем склонится на просьбу «непокорного» переехать к нему в Степанчиково, и что нога ее никогда-никогда не будет в доме его!
— Сокращение переписки, —
говорил он, — отняло у администрации ее жизненные соки. Лишенная радужной одежды, которая, в течение многих веков, скрывала ее формы от глаз нескромной
толпы, администрация прибегала к «катастрофам», как к последнему средству, чтобы опериться. Правда, новая одежда явилась, но она оказалась
с прорехами.
В одну минуту собралась
толпа вооруженных татар и, пылая гневом, под предводительством раздраженного отца [Другой вариант этого предания
говорит, что мать
с сыновьями преследовала убежавшую дочь.
— Я
говорил вам, что вы ошибаетесь, — вмешался молодой человек
с ленивым лицом. — Но, — прибавил он, обращаясь ко мне, — действительно, мы стали ломать голову, как может кто-нибудь оставаться так погруженно-неподвижен среди трескучей карусели
толпы.
Наступило наконец время обеда. Музыка умолкла,
толпа стала редеть. Капитолина Марковна сочувственно простилась
с Суханчиковой. Великое она к ней возымела уважение, хоть и
говорила потом своей племяннице, что уж очень озлоблена эта особа; но зато все про всех ведает! А швейные машины действительно надо завести, как только отпразднуется свадьба. Потугин раскланялся; Литвинов повел своих дам домой. При входе в гостипицу ему вручили записку: он отошел в сторону и торопливо сорвал куверт.
Слушая новые речи, Евсей робко улыбался, беспомощно оглядываясь, искал вокруг себя в
толпе человека,
с которым можно было бы откровенно
говорить, но, находя приятное, возбуждающее доверие лицо, вздыхал и думал...
Он
с утра до поздней ночи шатался в
толпе, порою ему нестерпимо хотелось
говорить, но, ощущая это желание, он немедля уходил куда-нибудь в пустынный переулок, в тёмный угол.
Теперь они выпустили манифест, в котором будто бы по воле царя и
с его согласия извещали народ о том, что ему скоро будет дана свобода собираться в
толпы, где он хочет,
говорить о том, что его интересует, писать и печатать в газетах всё, что ему нужно, и даже будет дана свобода не верить в бога.
Климкову начинало казаться, что брат торопливо открывает перед ним ряд маленьких дверей и за каждой из них всё более приятного шума и света. Он оглядывался вокруг, всасывая новые впечатления, и порою тревожно расширял глаза — ему казалось, что в
толпе мелькнуло знакомое лицо товарища по службе. Стояли перед клеткой обезьян, Яков
с доброй улыбкой в глазах
говорил...
Умная, богатая, бойкая, Анна Юрьевна сразу же заняла одно из самых видных мест в обществе и, куда бы потом ни стала появляться, всюду сейчас же была окружаема, если не
толпой обожателей, то, по крайней мере,
толпою самых интимных ее друзей,
с которыми она
говорила и любила
говорить самого вольного свойства вещи.
— Мой идол… идол… и-д-о-л! —
с страстным увлечением
говорил маленький голос в минуту моего пробуждения. — Какой ты приятный, когда ты стоишь на коленях!.. Как я люблю тебя, как много я тебе желаю счастья! Я верю, я просто чувствую, я знаю, что тебя ждет слава; я знаю, что вся эта мелкая зависть перед тобою преклонится, и женщины
толпами целыми будут любить тебя, боготворить,
с ума сходить. Моя любовь читает все вперед, что будет; она чутка, мой друг! мой превосходный, мой божественный художник!
«Не уйдешь!» —
говорил наш герой, прорываясь сквозь
толпу и не спуская глаз
с кого следовало.
—
С своей стороны, Яков Петрович, —
с одушевлением отвечал наш герой, —
с своей стороны, презирая окольным путем и
говоря смело и откровенно,
говоря языком прямым, благородным и поставив все дело на благородную доску, скажу вам, могу открыто и благородно утверждать, Яков Петрович, что я чист совершенно и что, сами вы знаете, Яков Петрович, обоюдное заблуждение, — все может быть, — суд света, мнение раболепной
толпы…
Выйдя на крыльцо господского дома, он показал пальцем на синеющий вдали лес и сказал: «Вот какой лес продаю! сколько тут дров одних… а?» Повел меня в сенной сарай, дергал и мял в руках сено, словно желая убедить меня в его доброте, и
говорил при этом: «Этого сена хватит до нового
с излишечком, а сено-то какое — овса не нужно!» Повел на мельницу, которая, словно нарочно, была на этот раз в полном ходу, действуя всеми тремя поставами, и
говорил: «здесь сторона хлебная — никогда мельница не стоит! а ежели еще маслобойку да крупорушку устроите, так у вас такая
толпа завсегда будет, что и не продерешься!» Сделал вместе со мной по сугробам небольшое путешествие вдоль по реке и
говорил: «А река здесь какая — ве-се-ла-я!» И все
с молитвой.