Неточные совпадения
Вронский защищал Михайлова, но в
глубине души он верил этому, потому что, по его понятию,
человек другого, низшего мира должен был завидовать.
Но в
глубине своей души, чем старше он становился и чем ближе узнавал своего брата, тем чаще и чаще ему приходило в голову, что эта способность деятельности для общего блага, которой он чувствовал себя совершенно лишенным, может быть и не есть качество, а, напротив, недостаток чего-то — не недостаток добрых, честных, благородных желаний и вкусов, но недостаток силы жизни, того, что называют сердцем, того стремления, которое заставляет
человека из всех бесчисленных представляющихся путей жизни выбрать один и желать этого одного.
— Картина ваша очень подвинулась с тех пор, как я последний раз видел ее. И как тогда, так и теперь меня необыкновенно поражает фигура Пилата. Так понимаешь этого
человека, доброго, славного малого, но чиновника до
глубины души, который не ведает, что творит. Но мне кажется…
Это он знал твердо и знал уже давно, с тех пор как начал писать ее; но суждения
людей, какие бы они ни были, имели для него всё-таки огромную важность и до
глубины души волновали его.
Алексей Александрович, так же как и Лидия Ивановна и другие
люди, разделявшие их воззрения, был вовсе лишен
глубины воображения, той душевной способности, благодаря которой представления, вызываемые воображением, становятся так действительны, что требуют соответствия с другими представлениями и с действительностью.
Где же тот, кто бы на родном языке русской души нашей умел бы нам сказать это всемогущее слово: вперед? кто, зная все силы, и свойства, и всю
глубину нашей природы, одним чародейным мановеньем мог бы устремить на высокую жизнь русского
человека? Какими словами, какой любовью заплатил бы ему благодарный русский
человек. Но веки проходят за веками; полмиллиона сидней, увальней и байбаков дремлют непробудно, и редко рождается на Руси муж, умеющий произносить его, это всемогущее слово.
— Удивительно неряшливый и уродливый
человек. Но, когда о любви говорят такие… неудачные
люди, я очень верю в их искренность и… в
глубину их чувства. Лучшее, что я слышала о любви и женщине, говорил один горбатый.
Самгин не спросил — почему. В
глубине переулка, покрякивая и негромко переговариваясь, возились
люди, тащили по земле что-то тяжелое.
Самгин встал и пошел по дорожке в
глубину парка, думая, что вот ради таких
людей идеалисты, романтики годы сидели в тюрьмах, шли в ссылку, в каторгу, на смерть…
Беседа тянулась медленно, неохотно,
люди как будто осторожничали, сдерживались, может быть, они устали от необходимости повторять друг пред другом одни и те же мысли. Большинство
людей притворялось, что они заинтересованы речами знаменитого литератора, который, утверждая правильность и
глубину своей мысли, цитировал фразы из своих книг, причем выбирал цитаты всегда неудачно. Серенькая старушка вполголоса рассказывала высокой толстой женщине в пенсне с волосами, начесанными на уши...
Он ушел от Прейса, скрыв свое настроение под личиной глубокой задумчивости
человека, который только что ознакомился с мудростью, неведомой ему до этого дня во всей ее широте и
глубине. Прейс очень дружески предложил...
Загнали во двор старика, продавца красных воздушных пузырей, огромная гроздь их колебалась над его головой; потом вошел прилично одетый
человек, с подвязанной черным платком щекою; очень сконфуженный, он, ни на кого не глядя, скрылся в
глубине двора, за углом дома. Клим понял его, он тоже чувствовал себя сконфуженно и глупо. Он стоял в тени, за грудой ящиков со стеклами для ламп, и слушал ленивенькую беседу полицейских с карманником.
Он сам называл себя
человеком «неблагоустроенным», но его лицо освещали очень красивые большие глаза синеватого цвета с неопределимой усмешечкой в
глубине их.
За чаем Клим услыхал, что истинное и вечное скрыто в
глубине души, а все внешнее, весь мир — запутанная цепь неудач, ошибок, уродливых неумелостей, жалких попыток выразить идеальную красоту мира, заключенного в душах избранных
людей.
— Все — программы, спор о программах, а надобно искать пути к последней свободе. Надо спасать себя от разрушающих влияний бытия, погружаться в
глубину космического разума, устроителя вселенной. Бог или дьявол — этот разум, я — не решаю; но я чувствую, что он — не число, не вес и мера, нет, нет! Я знаю, что только в макрокосме
человек обретет действительную ценность своего «я», а не в микрокосме, не среди вещей, явлений, условий, которые он сам создал и создает…
— Учите сеять разумное, доброе и делаете войну, — кричал с лестницы молодой голос, и откуда-то из
глубины дома через головы
людей на лестнице изливалось тягучее скорбное пение, напоминая вой деревенских женщин над умершим.
— Сиди смирно, — сказал он. — Да, иногда можно удачно хлестнуть стихом по больному месту. Сатира — плеть: ударом обожжет, но ничего тебе не выяснит, не даст животрепещущих образов, не раскроет
глубины жизни с ее тайными пружинами, не подставит зеркала… Нет, только роман может охватывать жизнь и отражать
человека!
Гордый
человек прямо стал передо мной загадкой, оскорбившей меня до
глубины.
Из
глубины мрака вышел
человек, в шляпе и пальто, и взял меня за руку.
Француженка, в виде украшения, прибавила к этим практическим сведениям, что в Маниле всего
человек шесть французов да очень мало американских и английских негоциантов, а то все испанцы; что они все спят да едят; что сама она католичка, но терпит и другие религии, даже лютеранскую, и что хотела бы очень побывать в испанских монастырях, но туда женщин не пускают, — и при этом вздохнула из
глубины души.
Зная, что
человек не может иметь права на землю, он признал это право за собой и подарил крестьянам часть того, на что он знал в
глубине души, что не имел права.
Нехлюдов же, не говоря о досаде, которую он испытывал за то, что зять вмешивался в его дела с землею (в
глубине души он чувствовал, что зять и сестра и их дети, как наследники его, имеют на это право), негодовал в душе на то, что этот ограниченный
человек с полною уверенностью и спокойствием продолжал считать правильным и законным то дело, которое представлялось теперь Нехлюдову несомненно безумными преступным.
Может быть, в
глубине души и было у него уже дурное намерение против Катюши, которое нашептывал ему его разнузданный теперь животный
человек, но он не сознавал этого намерения, а просто ему хотелось побывать в тех местах, где ему было так хорошо, и увидать немного смешных, но милых, добродушных тетушек, всегда незаметно для него окружавших его атмосферой любви и восхищения, и увидать милую Катюшу, о которой осталось такое приятное воспоминание.
О будущей жизни он тоже никогда не думал, в
глубине души нося то унаследованное им от предков твердое, спокойное убеждение, общее всем земледельцам, что как в мире животных и растений ничто не кончается, а постоянно переделывается от одной формы в другую — навоз в зерно, зерно в курицу, головастик в лягушку, червяк в бабочку, желудь в дуб, так и
человек не уничтожается, но только изменяется.
Когда судебный пристав с боковой походкой пригласил опять присяжных в залу заседания, Нехлюдов почувствовал страх, как будто не он шел судить, но его вели в суд. В
глубине души он чувствовал уже, что он негодяй, которому должно быть совестно смотреть в глаза
людям, а между тем он по привычке с обычными, самоуверенными движениями, вошел на возвышение и сел на свое место, вторым после старшины, заложив ногу на ногу и играя pince-nez.
В особенности развращающе действует на военных такая жизнь потому, что если невоенный
человек ведет такую жизнь, он в
глубине души не может не стыдиться такой жизни. Военные же
люди считают, что это так должно быть, хвалятся, гордятся такою жизнью, особенно в военное время, как это было с Нехлюдовым, поступившим в военную службу после объявления войны Турции. «Мы готовы жертвовать жизнью на войне, и потому такая беззаботная, веселая жизнь не только простительна, но и необходима для нас. Мы и ведем ее».
В
глубине, в самой
глубине души он знал, что поступил так скверно, подло, жестоко, что ему, с сознанием этого поступка, нельзя не только самому осуждать кого-нибудь, но смотреть в глаза
людям, не говоря уже о том, чтобы считать себя прекрасным, благородным, великодушным молодым
человеком, каким он считал себя. А ему нужно было считать себя таким для того, чтобы продолжать бодро и весело жить. А для этого было одно средство: не думать об этом. Так он и сделал.
Человек не есть экономическое существо по преимуществу в своей
глубине.
Мещанская жизнь есть жизнь поверхностных оболочек
человека, выдаваемых за ядро, за
глубину и сущность жизни.
Человек, закупоренный в себе, и есть существо несвободное, не определяемое
глубиной, а определяемое извне мировой необходимостью, в которой все разорвано, враждебно одно другому, выпало из
глубины, т. е. не духовно.
Идея демократии была осознана и формулирована в такую историческую эпоху, когда религиозное и философское сознание передовых слоев европейского человечества было выброшено на поверхность и оторвано от
глубины, от духовных истоков
человека.
В действительности же номинализм этого миросозерцания идет дальше, он разлагает и
человека, принужден отвергнуть реальность души
человека, всегда ведь связанной с бесконечной
глубиной бытия мирового, и выбрасывает
человека на поверхность.
Именно те, кого Горький называет неудачным термином «богоискатели», вот уже много лет пытаются перенести центр тяжести внутрь
человека, в его
глубину, и возложить на личность человеческую огромную ответственность за жизнь.
Существование
человека, взятого в
глубине, а не в поверхности, есть единственное свидетельство существования Бога, так как
человек есть отображение образа Бога, хотя часто и искажающее этот свой образ.
Высококультурный
человек, проживающий в центрах, должен и может чувствовать себя не менее народным
человеком, чем мужик где-то в
глубине России.
Более углубленный, более религиозный взгляд на
человека ведет к открытию в нем, в его
глубине всего исторического, мирового, всех сверхличных ценностей.
Но центр народной жизни везде, он в
глубине каждого русского
человека и каждой пяди русской земли, его нет в каком-то особом месте.
Происходит объективация психических состояний
людей, вкорененных в
глубину не индивидуального только, но еще более коллективного подсознательного.
Старый, гладко-поверхностный гуманизм не хотел знать
глубины самого
человека.
Ложь коллективизма заключается в том, что он переносит нравственный экзистенциальный центр, совесть
человека и его способность к суждениям и оценкам из
глубины человеческой личности в quasiреальность, стоящую над
человеком.
Люди культурных и интеллигентных центров слишком часто думают, что центр тяжести духовной и общественной народной жизни — в простонародье, где-то далеко в
глубине России.
И в
глубине я — культурный
человек — такой же народ, как и русский мужик, и мне легко общаться с этим мужиком духовно.
Но для мистики благодать есть обнаружение из
глубины, из первооснов божественного начала в
человеке.
Все социальные учения XIX века были лишены того сознания, что
человек — космическое существо, а не обыватель поверхностной общественности на поверхности земли, что он находится в общении с миром
глубины и с миром высоты.
Частнообщественное, гуманистическое миросозерцание расслабляет
человека, отнимает у него ту
глубину, в которой он всегда связан со всем «историческим», сверхличным, всемирным, делает его отвлеченно-пустым
человеком.
В самой
глубине народной жизни, у лучших
людей из народа никакого народничества нет, там есть жажда развития и восхождения, стремление к свету, а не к народности.
Марксистский оптимизм не ставит в
глубине ни вопроса об отношении
человека к космосу, ни вопроса о внутренней жизни
человека, которая просто отрицается.
И каждый русский
человек должен был бы чувствовать себя и сознавать себя народом и в
глубине своей ощутить народную стихию и народную жизнь.
Русский
человек может быть отчаянным мошенником и преступником, но в
глубине души он благоговеет перед святостью и ищет спасения у святых, у их посредничества.
Много наименований можно давать человеческому типу, но
человек менее меняется, чем это кажется по его внешности и его жестам, он часто менял лишь свою одежду, надевал в один период жизни одежду революционера, в другой период одежду реакционера; он может быть классиком и может быть романтиком, не будучи ни тем ни другим в
глубине.