Неточные совпадения
Конечно, с Розановым мог произойти духовный переворот,
в нем могло совершиться новое рождение, из язычника он мог
стать христианином.
С татарина поганого кто же
станет спрашивать, Григорий Васильевич, хотя бы и
в небесах, за то, что он не
христианином родился, и кто же
станет его за это наказывать, рассуждая, что с одного вола двух шкур не дерут.
Ибо едва только я скажу мучителям: «Нет, я не
христианин и истинного Бога моего проклинаю», как тотчас же я самым высшим Божьим судом немедленно и специально
становлюсь анафема проклят и от церкви святой отлучен совершенно как бы иноязычником, так даже, что
в тот же миг-с — не то что как только произнесу, а только что помыслю произнести, так что даже самой четверти секунды тут не пройдет-с, как я отлучен, — так или не так, Григорий Васильевич?
Я
стал христианином не потому, что перестал верить
в человека,
в его достоинство и высшее назначение,
в его творческую свободу, а потому, что искал более глубокого и прочного обоснования этой веры.
Разумеется,
в своем месте Матвей смеялся над этими пустяками; очень нужно Аврааму, которого чтут также и
христиане, заходить
в грязные лачуги некрещеных жидов! Но теперь ему
стало очень обидно за Борка и за то, что даже евреи, такой крепкий
в своей вере народ, забыли здесь свой обычай… Молодые люди наскоро отужинали и убежали опять
в другую комнату, а Борк остался один. И у Матвея защемило сердце при виде одинокой и грустной фигуры еврея.
Довод этот неоснователен потому, что если мы позволим себе признать каких-либо людей злодеями особенными (ракà), то, во-первых, мы этим уничтожаем весь смысл христианского учения, по которому все мы равны и братья как сыны одного отца небесного; во-вторых, потому, что если бы и было разрешено богом употреблять насилие против злодеев, то так как никак нельзя найти того верного и несомненного определения, по которому можно наверное узнать злодея от незлодея, то каждый человек или общество людей
стало бы признавать взаимно друг друга злодеями, что и есть теперь; в-третьих, потому, что если бы и было возможно несомненно узнавать злодеев от незлодеев, то и тогда нельзя бы было
в христианском обществе казнить или калечить, или запирать
в тюрьмы этих злодеев, потому что
в христианском обществе некому бы было исполнять это, так как каждому
христианину, как
христианину, предписано не делать насилия над злодеем.
Чем более распространялось и входило
в сознание людей истинное христианство, тем менее возможно было
христианам быть среди властвующих и тем легче
становилось нехристианам властвовать над
христианами.
«Иисус Христос — мой господь и учитель, — говорит Баллу
в одной из
статей, обличающей непоследовательность
христиан, признающих право защиты и войны.
«Устранение государственного насилия
в том случае, если
в обществе не все люди
стали истинными
христианами, сделает только то, что злые будут властвовать над добрыми и безнаказанно насиловать их!» — говорят защитники существующего строя жизни.
Плохо, сыне, плохо! ныне
христиане стали скупы; деньгу любят, деньгу прячут. Мало богу дают. Прииде грех велий на языцы земнии. Все пустилися
в торги,
в мытарства; думают о мирском богатстве, не о спасении души. Ходишь, ходишь; молишь, молишь; иногда
в три дни трех полушек не вымолишь. Такой грех! Пройдет неделя, другая, заглянешь
в мошонку, ан
в ней так мало, что совестно
в монастырь показаться; что делать? с горя и остальное пропьешь: беда да и только. — Ох плохо, знать пришли наши последние времена…
С тех пор как на Керженце у Тарасия да
в Осиновском у Трифины старцы да старицы от старой веры отшатнулись, благодеющая рука
христиан стала неразогбенна.
Опять же и время такое настало, что
христиане не только у вас на Москве, но и
в наших лесах о своих выгодах
стали больше думать, чем о Господе, о спасенье души ровно бы и помышлять забыли…
— Так-то оно так, Данило Тихоныч, — отвечал Патап Максимыч. — Только я, признаться сказать, не пойму что-то ваших речей… Не могу я вдомек себе взять, что такое вы похваляете… Неужели везде наши
христиане по городам
стали так жить?..
В Казани, к примеру сказать, аль у вас
в Самаре?
Человеку, не думавшему о вере, кажется, что есть только одна истинная вера — та,
в какой он родился. Но только спроси себя, что бы было, если бы ты родился
в другой вере,
христианин —
в магометанской, буддист —
в христианской,
христианин —
в браминской? Неужели только мы,
в своей вере,
в истине, а все остальные во лжи? Вера не
станет истиной от того, что ты будешь уверять себя и других, что она одна истинная.
Можно и должно чтить всякую искреннюю молитву, и, однако,
христианин не
станет молиться с мусульманином
в его мечети или с браманистом
в его пагоде, — такая молитва непосредственно, помимо всяких рассуждений, ощущается как кощунство.
Можно было бы сказать, что,
став христианином, я принял образ Христа
в Легенде о Великом Инквизиторе, я к нему обратился, и
в самом христианстве я был против всего того, что может быть отнесено к духу Великого Инквизитора.
Вина же Гумилевского состояла
в том, что он «увлекся духом
христианина» и вообще был родствен по мыслям архимандриту Федору Бухареву, который все хотел примирить «православие с современностью», и достиг только того, что его
стали называть «enfant terrible [Ужасный ребенок (франц.).] православия».
Христианин только для того и знает истину, чтобы показать ее другим и — более всего — близким ему, связанным с ним семейными и дружескими связями людям, а показать истину
христианин не может иначе, как не впадая
в то заблуждение,
в которое впали другие, не
становясь на сторону ни нападающих, ни защищающих, а отдавая всё другим, жизнью своей показывая, что ему ничего не нужно, кроме исполнения воли бога, и ничего не страшно, кроме отступления от нее.
Поставить машину, затопить паровик, пустить
в ход, но не надеть передаточного ремня — это самое сделано с учением Христа, когда
стали учить, что можно быть
христианином, не исполняя положения о непротивлении злу.
Примеров тому бездна, и я не
стану приводить их
в том изобилии,
в каком они очень легко могут быть собраны из самых достоверных хроник, но укажу на последний, недавно обнаруженный случай — по моему мнению, чрезвычайно тяжелый и мучительный для сознания
христианина.
И это еще не самая большая беда, что крещеные черемисы до сих пор не сделались
христианами: это у нас случалось и с татарами и с мордвой, у которой до сих пор во весь развал идет эпоха двоеверия, но вот
в чем беда, — что окрещенные черемисы
стали нравственно хуже, чем были; что всякий, вынужденный иметь с ними дело, — старается отыскать старого, некрещеного черемиса (из тех, кои отбежали крещения), потому что, по общему наблюдению, у некрещеных больше совестливости…
Но
в дни, когда Россия и весь мир переживает небывалые катастрофы, когда все
в мире
стало зыбким и колеблющимся,
христиане не могут не желать, чтобы был услышан голос Свободной Церкви Христовой.
Но купцы
в свой черед ответили Фалалею, что и они теперь тоже
стали все
христиане, как их император, но что это дела не изменяет, и что, сколько Фалалей им должен за товары, они все это желают с него получить. А иначе, — говорят, — мы возьмем рабов, выставим все, что здесь видим, на базаре и продадим.
Марцеллий был сотником
в троянском легионе. Поверив
в учение Христа и убедившись
в том, что война — нехристианское дело, он
в виду всего легиона снял с себя военные доспехи, бросил их на землю и объявил, что,
став христианином, он более служить не может. Его послали
в тюрьму, но он и там говорил: «Нельзя
христианину носить оружие». Его казнили.
Так это было
в первые четыре века христианства. При Константине же на знаменах римских легионов уже появился крест. А
в четыреста шестнадцатом году был издан указ о том, чтобы не допускать
в армию язычников. Все солдаты
стали христианами, то есть все
христиане за самыми малыми исключениями отреклись от Христа.
Епископ оробел, принял дрожащей рукой трость и
в испуге начертал имена всех, кого имел основание почитать
христианами, но, несмотря на то, что он старался не позабыть ни одного надежного человека, правитель ему не поверил и заставил его поклясться, что он никого не укрыл. Опасаясь ответственности, епископ еще вспоминал и еще много дописывал, но боялся поклясться, не надеясь на свою старую память, и
стал плакать. Имени Зенона не было
в епископском списке.
Уверенная
в том, что гора не сойдет с своего места и не пойдет
в воду, она была, несомненно, уверена и
в том, что когда вера
христиан будет этим унижена, то раздраженный и отчаянный народ бросится на
христиан и
станет бросать их
в Нил.
В эти три дня я дам всем неимущим работу и буду платить им за то, что они
станут строить скамьи для сидений и лавки для продавцов вокруг горы Адер, а для вас,
христиан, я оставлю свободное место среди всех скамей от горы и до самого Нила.
Если
христиане добры, то пусть они для спасения всех умолят своего бога, чтобы Адер сошла с своего места и, погрузившись
в Нил,
стала плотиной течению.
Оставалось веселиться и радоваться: урожай обеспечен, и вина
христиан была позабыта на время.
Стан весь снимался. Слуги
в топкой грязи, как могли, ловили и запрягали коней и седлали ослов и верблюдов. Все перемокшие и измученные люди при взошедшем ярком солнце ободрились и
стали снова шутить и смеяться и потянулись к городу…