Неточные совпадения
Хотя был всего девятый час
в начале, но небо до такой степени закрылось тучами, что на
улицах сделалось совершенно темно.
Этот вопрос произвел всеобщую панику; всяк бросился к своему двору спасать имущество.
Улицы запрудились возами и пешеходами, нагруженными и навьюченными домашним скарбом. Торопливо, но без особенного шума двигалась эта вереница по направлению к выгону и, отойдя от города на безопасное расстояние,
начала улаживаться.
В эту минуту полил долго желанный дождь и растворил на выгоне легко уступающий чернозем.
Долго ли, коротко ли они так жили, только
в начале 1776 года
в тот самый кабак, где они
в свободное время благодушествовали, зашел бригадир. Зашел, выпил косушку, спросил целовальника, много ли прибавляется пьяниц, но
в это самое время увидел Аленку и почувствовал, что язык у него прилип к гортани. Однако при народе объявить о том посовестился, а вышел на
улицу и поманил за собой Аленку.
Солнце пряталось за холодные вершины, и беловатый туман
начинал расходиться
в долинах, когда на
улице раздался звон дорожного колокольчика и крик извозчиков.
В начале июля,
в чрезвычайно жаркое время, под вечер один молодой человек вышел из своей каморки, которую нанимал от жильцов
в С-м переулке, на
улицу и медленно, как бы
в нерешимости, отправился к К-ну мосту.
Вода прибывает, — подумал он, — к утру хлынет, там, где пониже место, на
улицы, зальет подвалы и погреба, всплывут подвальные крысы, и среди дождя и ветра люди
начнут, ругаясь, мокрые, перетаскивать свой сор
в верхние этажи…
На другой день он проснулся рано и долго лежал
в постели, куря папиросы, мечтая о поездке за границу. Боль уже не так сильна, может быть, потому, что привычна, а тишина
в кухне и на
улице непривычна, беспокоит. Но скоро ее
начали раскачивать толчки с
улицы в розовые стекла окон, и за каждым толчком следовал глухой, мощный гул, не похожий на гром. Можно было подумать, что на небо, вместо облаков, туго натянули кожу и по коже бьют, как
в барабан, огромнейшим кулаком.
— Революционера
начинают понимать правильно, — рассказывал он, поблескивая улыбочкой
в глазах. — Я,
в Перми, иду ночью по
улице, — бьют кого-то, трое. Вмешался «
в число драки», избитый спрашивает: «Вы — что же — революционер?» — «Почему?» — «Да вот, защищаете незнакомого вам человека». Ловко сказано?
В кухне было тихо, на
улице — не стреляли, но даже сквозь ставню доходил глухой, возбужденный говор. Усиленно стараясь подавить неприятнейшее напряжение нервов, Самгин не спеша
начал одеваться. Левая рука не находила рукава пальто.
Я думаю, был первый час
в начале, когда я очутился на
улице.
На другой день, когда я вышел на
улицу, я был
в большом недоумении: надо было
начать путешествовать
в чужой стороне, а я еще не решил как.
«Милая Наташа, не могу уехать под тяжелым впечатлением вчерашнего разговора с Игнатьем Никифоровичем…»
начал он. «Что же дальше? Просить простить за то, чтò я вчера сказал? Но я сказал то, что думал. И он подумает, что я отрекаюсь. И потом это его вмешательство
в мои дела… Нет, не могу», и, почувствовав поднявшуюся опять
в нем ненависть к этому чуждому, самоуверенному, непонимающему его человеку, Нехлюдов положил неконченное письмо
в карман и, расплатившись, вышел на
улицу и поехал догонять партию.
Он
начал с того, что
в качестве вполне самостоятельного человека совсем рассорился с Приваловым и переехал с пани Мариной
в свой собственный дом, который купил на Нагорной
улице.
Когда Старцев пробовал заговорить даже с либеральным обывателем, например, о том, что человечество, слава богу, идет вперед и что со временем оно будет обходиться без паспортов и без смертной казни, то обыватель глядел на него искоса и недоверчиво и спрашивал: «Значит, тогда всякий может резать на
улице кого угодно?» А когда Старцев
в обществе, за ужином или чаем, говорил о том, что нужно трудиться, что без труда жить нельзя, то всякий принимал это за упрек и
начинал сердиться и назойливо спорить.
Он не договорил, как бы захлебнувшись, и опустился
в бессилии пред деревянною лавкой на колени. Стиснув обоими кулаками свою голову, он
начал рыдать, как-то нелепо взвизгивая, изо всей силы крепясь, однако, чтобы не услышали его взвизгов
в избе. Коля выскочил на
улицу.
Федор Павлович узнал о смерти своей супруги пьяный; говорят, побежал по
улице и
начал кричать,
в радости воздевая руки к небу: «Ныне отпущаеши», а по другим — плакал навзрыд как маленький ребенок, и до того, что, говорят, жалко даже было смотреть на него, несмотря на все к нему отвращение.
Заметим, однако, кстати, что у исправника Митя,
в начале его прибытия к нам, был принят радушно, но потом,
в последний месяц особенно, Митя почти не посещал его, а исправник, встречаясь с ним, на
улице например, сильно хмурился и только лишь из вежливости отдавал поклон, что очень хорошо заприметил Митя.
Хозяйка
начала свою отпустительную речь очень длинным пояснением гнусности мыслей и поступков Марьи Алексевны и сначала требовала, чтобы Павел Константиныч прогнал жену от себя; но он умолял, да и она сама сказала это больше для блезиру, чем для дела; наконец, резолюция вышла такая. что Павел Константиныч остается управляющим, квартира на
улицу отнимается, и переводится он на задний двор с тем, чтобы жена его не смела и показываться
в тех местах первого двора, на которые может упасть взгляд хозяйки, и обязана выходить на
улицу не иначе, как воротами дальними от хозяйкиных окон.
При этом упреке сестрица с шумом встает из-за стола, усаживается к окну и
начинает смотреть на
улицу, как проезжают кавалеры, которые по праздникам обыкновенно беснуются с визитами. Смотрение
в окно составляет любимое занятие, которому она готова посвятить целые часы.
В Богословском (Петровском) переулке с 1883 года открылся театр Корша. С девяти вечера отовсюду поодиночке
начинали съезжаться извозчики, становились
в линию по обеим сторонам переулка, а не успевшие занять место вытягивались вдоль
улицы по правой ее стороне, так как левая была занята лихачами и парными «голубчиками», платившими городу за эту биржу крупные суммы. «Ваньки», желтоглазые погонялки — эти извозчики низших классов, а также кашники, приезжавшие
в столицу только на зиму, платили «халтуру» полиции.
На Тверской, против Брюсовского переулка,
в семидесятые и
в начале восьмидесятых годов, почти рядом с генерал-губернаторским дворцом, стоял большой дом Олсуфьева — четырехэтажный, с подвальными этажами, где помещались лавки и винный погреб. И лавки и погребок имели два выхода: на
улицу и во двор — и торговали на два раствора.
Льва Голицына тоже недолюбливали
в Английском клубе за его резкие и нецензурные по тому времени (
начало восьмидесятых годов) речи. Но Лев Голицын никого не боялся. Он ходил всегда, зиму и лето,
в мужицком бобриковом широченном армяке, и его огромная фигура обращала внимание на
улицах.
Выйдя от Луковникова, Галактион решительно не знал, куда ему идти. Раньше он предполагал завернуть к тестю, чтобы повидать детей, но сейчас он не мог этого сделать.
В нем все точно повернулось. Наконец, ему просто было совестно. Идти на квартиру ему тоже не хотелось. Он без цели шел из
улицы в улицу, пока не остановился перед ссудною кассой Замараева.
Начинало уже темнеть, и кое-где
в окнах мелькали огни. Галактион позвонил, но ему отворили не сразу. За дверью слышалось какое-то предупреждающее шушуканье.
Я тоже
начал зарабатывать деньги: по праздникам, рано утром, брал мешок и отправлялся по дворам, по
улицам собирать говяжьи кости, тряпки, бумагу, гвозди. Пуд тряпок и бумаги ветошники покупали по двугривенному, железо — тоже, пуд костей по гривеннику, по восемь копеек. Занимался я этим делом и
в будни после школы, продавая каждую субботу разных товаров копеек на тридцать, на полтинник, а при удаче и больше. Бабушка брала у меня деньги, торопливо совала их
в карман юбки и похваливала меня, опустив глаза...
И отдалось всё это ему чуть не гибелью: дядя-то Михайло весь
в дедушку — обидчивый, злопамятный, и задумал он извести отца твоего. Вот, шли они
в начале зимы из гостей, четверо: Максим, дядья да дьячок один — его расстригли после, он извозчика до смерти забил. Шли с Ямской
улицы и заманили Максима-то на Дюков пруд, будто покататься по льду, на ногах, как мальчишки катаются, заманили да и столкнули его
в прорубь, — я тебе рассказывала это…
Дошли до конца съезда. На самом верху его, прислонясь к правому откосу и
начиная собою
улицу, стоял приземистый одноэтажный дом, окрашенный грязно-розовой краской, с нахлобученной низкой крышей и выпученными окнами. С
улицы он показался мне большим, но внутри его,
в маленьких полутемных комнатах, было тесно; везде, как на пароходе перед пристанью, суетились сердитые люди, стаей вороватых воробьев метались ребятишки, и всюду стоял едкий, незнакомый запах.
Птицын проживал
в Павловске
в невзрачном, но поместительном деревянном доме, стоявшем на пыльной
улице, и который скоро должен был достаться ему
в полную собственность, так что он уже его,
в свою очередь,
начинал продавать кому-то.
Две недели спустя, то есть уже
в начале июля, и
в продолжение этих двух недель история нашего героя, и особенно последнее приключение этой истории, обращаются
в странный, весьма увеселительный, почти невероятный и
в то же время почти наглядный анекдот, распространяющийся мало-помалу по всем
улицам, соседним с дачами Лебедева, Птицына, Дарьи Алексеевны, Епанчиных, короче сказать, почти по всему городу и даже по окрестностям его.
Коля провел князя недалеко, до Литейной,
в одну кафе-биллиардную,
в нижнем этаже, вход с
улицы. Тут направо,
в углу,
в отдельной комнатке, как старинный обычный посетитель, расположился Ардалион Александрович, с бутылкой пред собой на столике и
в самом деле с «Indеpendance Belge»
в руках. Он ожидал князя; едва завидел, тотчас же отложил газету и
начал было горячее и многословное объяснение,
в котором, впрочем, князь почти ничего не понял, потому что генерал был уж почти что готов.
В то же время, когда он порывисто двинулся с места, после мгновенной остановки, он находился
в самом
начале ворот, у самого входа под ворота с
улицы.
Лизавета Прокофьевна чуть было не прогнала ее на место, но
в ту самую минуту, как только было Аглая
начала декламировать известную балладу, два новые гостя, громко говоря, вступили с
улицы на террасу.
Прыгая с тряской взбуравленной мусорной насыпи
в болотистые колдобины и потом тащась бесконечною полосою жидкой грязи, дрожки повернули из пустынной
улицы в узенький кривой переулочек, потом не без опасности повернули за угол и остановились
в начале довольно длинного пустого переулка.
Лихонин, по ее словам, взял ее к себе только для того, чтобы увлечь, соблазнить, попользоваться, сколько хватит, ее глупостью, а потом бросить. А она, дура, сделалась и взаправду
в него влюбимшись, а так как она его очень ревновала ко всем этим кудлатым
в кожаных поясах, то он и сделал подлость: нарочно подослал своего товарища, сговорился с ним, а тот
начал обнимать Любку, а Васька вошел, увидел и сделал большой скандал и выгнал Любку на
улицу.
Нет! Если и испытывал, то, должно быть,
в самом
начале своей карьеры. Теперь перед ним были только голые животы, голые спины и открытые рты. Ни одного экземпляра из этого ежесубботнего безликого стада он не узнал бы впоследствии на
улице. Главное, надо было как можно скорее окончить осмотр
в одном заведении, чтобы перейти
в другое, третье, десятое, двадцатое…
Она была нерасчетлива и непрактична
в денежных делах, как пятилетний ребенок, и
в скором времени осталась без копейки, а возвращаться назад
в публичный дом было страшно и позорно. Но соблазны уличной проституции сами собой подвертывались и на каждом шагу лезли
в руки. По вечерам, на главной
улице, ее прежнюю профессию сразу безошибочно угадывали старые закоренелые уличные проститутки. То и дело одна из них, поравнявшись с нею,
начинала сладким, заискивающим голосом...
Но воображение мое снова
начинало работать, и я представлял себя выгнанным за мое упрямство из дому, бродящим ночью по
улицам: никто не пускает меня к себе
в дом; на меня нападают злые, бешеные собаки, которых я очень боялся, и
начинают меня кусать; вдруг является Волков, спасает меня от смерти и приводит к отцу и матери; я прощаю Волкова и чувствую какое-то удовольствие.
— Вы говорите, —
начал он наконец, обращаясь к Вихрову и придавая мыслящее выражение своему лицу, — что все это пишете затем, чтобы исправить нравы; но позвольте вас спросить,
начну в этом случае примером; заведу ли я на
улицах чистоту и порядок, если стану всю грязь, которая у меня дома, выносить и показывать всем публично?
Яков тронул: лошадь до самой Тверской шла покорной и самой легкой рысцой, но, как въехали на эту
улицу, Яков посмотрел глазами, что впереди никто очень не мешает, слегка щелкнул только языком, тронул немного вожжами, и рысак
начал забирать; они обогнали несколько колясок, карет, всех попадавшихся извозчиков, даже самого обер-полицеймейстера; у Павла
в глазах даже зарябило от быстрой езды, и его слегка только прикидывало на эластической подушке пролетки.
Для помощи во всем этом, разумеется, призвана была и m-lle Прыхина, которая сейчас же принялась помогать самым энергическим образом и так расходилась при этом случае, что для украшения бала перечистила даже все образа
в доме Захаревских, и, уча горничных, как надо мыть только что выставленные окна, она сама вскочила на подоконник и
начала протирать стекла и так при этом далеко выставилась на
улицу, что один проходящий мужик даже заметил ей...
— Грамоте-то, чай, изволите знать, —
начал он гораздо более добрым и только несколько насмешливым голосом, — подите по
улицам и глядите, где записка есть, а то ино ступайте
в трактир, спросите там газету и читайте ее: сколько хошь —
в ней всяких объявлений есть. Мне ведь не жаль помещения, но никак невозможно этого: ну, я пьяный домой приду, разве хорошо господину это видеть?
— Это я, видишь, Ваня, смотреть не могу, —
начал он после довольно продолжительного сердитого молчания, — как эти маленькие, невинные создания дрогнут от холоду на
улице… из-за проклятых матерей и отцов. А впрочем, какая же мать и вышлет такого ребенка на такой ужас, если уж не самая несчастная!.. Должно быть, там
в углу у ней еще сидят сироты, а это старшая; сама больна, старуха-то; и… гм! Не княжеские дети! Много, Ваня, на свете… не княжеских детей! гм!
— Я
начал о моем ветренике, — продолжал князь, — я видел его только одну минуту и то на
улице, когда он садился ехать к графине Зинаиде Федоровне. Он ужасно спешил и, представьте, даже не хотел встать, чтоб войти со мной
в комнаты после четырех дней разлуки. И, кажется, я
в том виноват, Наталья Николаевна, что он теперь не у вас и что мы пришли прежде него; я воспользовался случаем, и так как сам не мог быть сегодня у графини, то дал ему одно поручение. Но он явится сию минуту.
В самом деле, со дня объявления ополчения
в Удодове совершилось что-то странное.
Начал он как-то озираться, предался какой-то усиленной деятельности. Прежде не проходило почти дня, чтобы мы не виделись, теперь — он словно
в воду канул. Даже подчиненные его вели себя как-то таинственно. Покажутся
в клубе на минуту, пошепчутся и разойдутся. Один только раз удалось мне встретить Удодова. Он ехал по
улице и, остановившись на минуту, крикнул мне...
В этот момент толпа на
улице глухо загудела, точно по живой человеческой ниве гулкой волной прокатилась волна. «Едет!.. Едет!..» — поднялось
в воздухе, и Студеная
улица зашевелилась от
начала до конца, пропуская двух верховых, скакавших к господскому дому на взмыленных лошадях во весь опор. Это и были давно ожидаемые всеми загонщики, молодые крестьянские парни
в красных кумачных рубахах.
Когда вдали, по Студеной
улице, по которой должен был проехать барин, показывалась какая-нибудь черная точка, толпа глухо
начинала волноваться и везде слышались возгласы: «Барин едет!.. Барин едет… Вот он!..» Бывалые старики, которые еще помнили, как наезжал старый барин, только посмеивались
в седые бороды и приговаривали...
Она ходила по комнате, садилась у окна, смотрела на
улицу, снова ходила, подняв бровь, вздрагивая, оглядываясь, и, без мысли, искала чего-то. Пила воду, не утоляя жажды, и не могла залить
в груди жгучего тления тоски и обиды. День был перерублен, —
в его
начале было — содержание, а теперь все вытекло из него, перед нею простерлась унылая пустошь, и колыхался недоуменный вопрос...
Подобные вспышки, хотя и очень редкие, странно подзадоривали любопытство скучающего безделья; немудрено поэтому, что, когда Лавровский, потупясь, проходил по
улицам, следовавшая за ним кучка бездельников, напрасно старавшихся вывести его из апатии,
начинала с досады швырять
в него грязью и каменьями.
А коли этого нет, так нынче вон молодых да здоровых
начали присылать: так, где-нибудь
в Троицкой
улице, барыню заведет, да еще и не одну, а, как турецкий паша, двух либо трех, и коленопреклонствуй перед ними вся губерния, — да!
Когда человек пять таких тузов отправил он
в госпиталь, все
начали чистить, мыть, перестраивать и кормить рабочих и служащих свежей пищей
в чистых столовых.
В две недели Нижнего стало не узнать: чистота на
улицах и на дворах.
Новый способ свидания еще более пленил Аггея Никитича; ночь, луна, сад, таинственное прохождение сквозь маленькую калитку заманчиво нарисовались
в его воображении, и он
начал поступать так: часов
в одиннадцать уходил спать, причем спальню свою запирал, а
в половине двенадцатого снова одевался и, выскочив
в окно прямо на
улицу, направлялся к саду аптекаря.