Неточные совпадения
— Да сюда посвети, Федор, сюда фонарь, — говорил Левин, оглядывая телку. —
В мать! Даром что
мастью в отца. Очень хороша. Длинна и пашиста. Василий Федорович, ведь хороша? — обращался он к приказчику, совершенно примиряясь с ним за гречу под влиянием радости за телку.
Этот чубарый конь был сильно лукав и показывал только для вида, будто бы везет, тогда как коренной гнедой и пристяжной каурой
масти, называвшийся Заседателем, потому что был приобретен от какого-то заседателя, трудилися от всего сердца, так что даже
в глазах их было заметно получаемое ими от того удовольствие.
Он пробовал об этом не думать, старался рассеяться, развлечься, присел
в вист, но все пошло как кривое колесо: два раза сходил он
в чужую
масть и, позабыв, что по третьей не бьют, размахнулся со всей руки и хватил сдуру свою же.
А я ее по усам!» Иногда при ударе карт по столу вырывались выражения: «А! была не была, не с чего, так с бубен!» Или же просто восклицания: «черви! червоточина! пикенция!» или: «пикендрас! пичурущух пичура!» и даже просто: «пичук!» — названия, которыми перекрестили они
масти в своем обществе.
Тут были князья Пьер и Мишель, из которых первый тотчас преподал Андрюше, как бьют зорю
в кавалерии и пехоте, какие сабли и шпоры гусарские и какие драгунские, каких
мастей лошади
в каждом полку и куда непременно надо поступить после ученья, чтоб не опозориться.
Посреди двора на длинной веревке описывал правильные круги великолепный текинский иноходец светло-желтой
масти. Илья занимал центр двора. Его монументальные руки, какие можно встретить только на памятниках разных исторических героев, были теперь открыты выше локтей, чтобы удобнее держать
в руках корду; лошадь иногда забирала веревку и старалась сдвинуть Илью с места, но он только приседал, и тогда сорвать его с места было так же трудно, как тумбу.
Привалов ничего не отвечал. Он думал о том, что именно ему придется вступить
в борьбу с этой всесильной кучкой. Вот его будущие противники, а может быть, и враги. Вернее всего, последнее. Но пока игра представляла закрытые карты, и можно было только догадываться, у кого какая
масть на руках.
«Здесь продаются разных
мастей лошади, приведенные на Лебедянскую ярмарку с известного степного завода Анастасея Иваныча Чернобая, тамбовского помещика. Лошади сии отличных статей; выезжены
в совершенстве и кроткого нрава. Господа покупатели благоволят спросить самого Анастасея Иваныча; буде же Анастасей Иваныч
в отсутствии, то спросить кучера Назара Кубышкина. Господа покупатели, милости просим почтить старичка!»
Чертопханов дрогнул… словно кто рогатиной толкнул его против сердца. И
в самом деле: серая масть-то ведь меняется! Как ему такая простая мысль до сих пор
в голову не пришла?
Иные, сытые и гладкие, подобранные по
мастям, покрытые разноцветными попонами, коротко привязанные к высоким кряквам, боязливо косились назад на слишком знакомые им кнуты своих владельцев-барышников; помещичьи кони, высланные степными дворянами за сто, за двести верст, под надзором какого-нибудь дряхлого кучера и двух или трех крепкоголовых конюхов, махали своими длинными шеями, топали ногами, грызли со скуки надолбы; саврасые вятки плотно прижимались друг к дружке;
в величавой неподвижности, словно львы, стояли широкозадые рысаки с волнистыми хвостами и косматыми лапами, серые
в яблоках, вороные, гнедые.
Вот и отыгрался, только не
в мою
масть.
К счастью еще, что у ведьмы была плохая
масть; у деда, как нарочно, на ту пору пары. Стал набирать карты из колоды, только мочи нет: дрянь такая лезет, что дед и руки опустил.
В колоде ни одной карты. Пошел уже так, не глядя, простою шестеркою; ведьма приняла. «Вот тебе на! это что? Э-э, верно, что-нибудь да не так!» Вот дед карты потихоньку под стол — и перекрестил: глядь — у него на руках туз, король, валет козырей; а он вместо шестерки спустил кралю.
Вот и карты розданы. Взял дед свои
в руки — смотреть не хочется, такая дрянь: хоть бы на смех один козырь. Из
масти десятка самая старшая, пар даже нет; а ведьма все подваливает пятериками. Пришлось остаться дурнем! Только что дед успел остаться дурнем, как со всех сторон заржали, залаяли, захрюкали морды: «Дурень! дурень! дурень!»
Глядь —
в самом деле простая
масть. Что за дьявольщина! Пришлось
в другой раз быть дурнем, и чертаньё пошло снова драть горло: «Дурень, дурень!» — так, что стол дрожал и карты прыгали по столу. Дед разгорячился; сдал
в последний раз. Опять идет ладно. Ведьма опять пятерик; дед покрыл и набрал из колоды полную руку козырей.
И сидят
в санях тоже всё черти, свистят, кричат, колпаками машут, — да эдак-то семь троек проскакало, как пожарные, и все кони вороной
масти, и все они — люди, проклятые отцами-матерьми; такие люди чертям на потеху идут, а те на них ездят, гоняют их по ночам
в свои праздники разные.
— Ты вот дай мне, а не то хоть припиши
в аптеку какой-нибудь
масти, чтобы можно мне промеж крыл себе ею мазать. Смерть как у меня промежду вот этих вот крыл-то, смерть как ломит с вечера.
По шоссе медленно ехал верхом офицер
в белых перчатках и
в адъютантском мундире. Под ним была высокая длинная лошадь золотистой
масти с коротким, по-английски, хвостом. Она горячилась, нетерпеливо мотала крутой, собранной мундштуком шеей и часто перебирала тонкими ногами.
Лошади были не крупные, почти всё своего завода — саврасой
масти, сытенькие, крепенькие, одна
в одну.
Согласно роскошному обычаю того времени, пешие конюхи вели за ним под уздцы шесть верховых коней
в полном убранстве; из них один был вороной, один буланый, один железно-серый, а три совершенно белой
масти.
— Хвастуны, всё разум свой друг другу показывают, словно
в карты играют. Один — у меня-ста вот какая
масть, другой — а у меня, дескать, вот они, козыри!
—
В клуб? — горько прошептала она. — Не
в клуб вы едете, ветреник!
В клубе некому дарить лошадей собственного завода — да еще серых! Любимой моей
масти. Да, да, легкомысленный человек, — прибавила она, возвысив голос, — не
в клуб вы едете. А ты, Paul, — продолжала она, вставая, — как тебе не стыдно? Кажется, не маленький. Вот теперь у меня голова заболела. Где Зоя, не знаешь?
— Подожди, Саша!.. У меня уже шестнадцатое совпадение, понимаешь? А я сделал всего тысячу двести четырнадцать сдач. Теперь карты повторяются всё чаще. Нужно сделать две тысячи семьсот четыре сдачи, — понимаешь: пятьдесят два, умноженное на пятьдесят два. Потом все сдачи переделать тринадцать раз — по числу карт
в каждой
масти — тридцать пять тысяч сто пятьдесят два раза. И повторить эти сдачи четыре раза — по числу
мастей — сто сорок тысяч шестьсот восемь раз.
Авдотья Назаровна (вскакивает и сердито). А за то, что если ты, батюшка, не умеешь играть, так не садись. Какое ты имеешь полное право ходить
в чужую
масть? Вот и остался у тебя маринованный туз!..
Это был славный шестерик бурой и караковой
масти, такой породы лошадей, о какой давно и слуху нет
в Оренбургской губернии; но лет двадцать помнили ее и говорили о ней.
Это открытие сильно поразило меня и вместе с теми мыслями и суждениями, которые вызывала
в людях моя пегая
масть, и с задумчивостью, вызванною во мне изменою моей матери, заставило меня сделаться тем серьезным и глубокомысленным мерином, которым я есмь.
Под ним весь
в мыле конь лихой
Бесценной
масти, золотой.
Своими кошками он
в два года добился известности. Ни прежде, ни после (разве только на одной картинке покойного Гуна) я не видал такого мастерства
в изображении котов всевозможных возрастов,
мастей и положений. Но обратив на них свое исключительное внимание, Гельфрейх забросил все остальное.
Бенни еще
в Петербурге изумляла крайняя невоспитанность Ничипоренки, но там она еще приходилась как-то к
масти того кружка,
в котором он зазнал этого предпринимателя, и не била
в глаза.
Четырехлетний жеребец Изумруд — рослая беговая лошадь американского склада, серой, ровной, серебристо-стальной
масти — проснулся, по обыкновению около полуночи
в своем деннике.
Что
в дюжине — двенадцать яиц, этому меня учили — годы, но что
в каждой
масти — тринадцать карт и что тринадцать — чертова дюжина — с этого бы меня не сбили даже
в самом сонном сне.
К Николаю Дмитриевичу ходили одинаково все
масти, и ни одна не оставалась надолго, и все карты имели такой вид, как постояльцы
в гостинице, которые приезжают и уезжают, равнодушные к тому месту, где им пришлось провести несколько дней.
Отвели мне
в заднем коридоре маленький уголочек при окошечке, и пошел я действовать. Очень много, — пожалуй и не счесть, сколько я господ перечинил, и грех жаловаться, сам хорошо починился, потому что работы было ужасно как много и плату давали хорошую. Люди простой
масти там не останавливались, а приезжали одни козыри, которые любили, чтобы постоять с главнокомандующим на одном местоположении из окон
в окна.
*
Ах, яблочко,
Цвета милого!
Бьют Деникина,
Бьют Корнилова.
Цветочек мой,
Цветик маковый.
Ты скорей, адмирал,
Отколчакивай.
Там за степью гул,
Там за степью гром,
Каждый
в битве защищает
Свой отцовский дом.
Курток кожаных
Под Донцом не счесть.
Видно, много
в Петрограде
Этой
масти есть.
— У княгини дом как дворец, лошади всех
мастей на конюшне… Стада баранов, овец, а под самым Тифлисом именье… усадьба
в горах, сплошь заросшая виноградниками. Я вам присылать каждую осень виноград стану. Целые корзины буду присылать.
— Довольно отвратительно. Объяснитесь, пожалуйста, что это за маскарад? Для чего это вы изволили окраситься
в эту вороную
масть и расписали себе родимыми бородавками фронтон?
Где-то близко-близко от неё раздалось протяжное, радостное конское ржание. Так и есть: отбившаяся от деревни лошадь, мирно пощипывая траву, бродила между гряд, наслаждаясь своей нечаянной свободой. Чудесный, гнедой
масти, породистый конек, отливающий червонным золотом на солнце, как ни
в чем не бывало, пасся на свободе.
Лошади, все
в мыле, темно-бурой
масти, отлично съезженные, широко раскинулись своим фронтом.
Темнота стала немного редеть.
В двух шагах от того места, где кончались мостки, разглядел он лошадь светлой
масти и долгушу
в виде дрог, с широким сиденьем на обе стороны.
Как и
в колоде, так и здесь 52 карты и четыре
масти…
Сурмин оборотился и увидел, что какой-то прохожий, немолодых лет, с седоватой бородкой,
в поярковой шляпе с широкими полями, из-под которой упадали стриженные
в кружок волосы под
масть бороде,
в русском кафтане со сборами, — рвался из рук Ранеева, вцепившегося
в рукав его кафтана.
То стоит он
в светлой задумчивости, облокотясь на ручку кочерги, то этой кочергой усердно мешает уголья
в печи, то кивает дружески четырем польским собачкам одной
масти, вокруг него расположенным и единственным его товарищам.
Девятая группа изображала «мотовство и бедность». На знаке виден был опрокинутый рог изобилия, из которого сыпалось золото; по сторонам курился фимиам. Надпись гласила: «Беспечность о добре». Хор шел
в платьях, обшитых картами, шли карты всех
мастей, за ними следовала слепая Фортуна, затем счастливые и несчастные игроки. Брели и нищие с котомками.
—
В том-то и горе, что не сгинет она, а обернется и вывернется. Об ней не тревожься, не из таковских она, что гибнут ноне на святой Руси, а под
масть тем, кому живется вольготно и весело… — с горечью добавил он после некоторой паузы.
Как есть бесенок,
масть вот только неподходящая: обнакновенно они
в черноту ударяют, а спиртная нечисть
в зелень.
В рундучок снова нырнула, паричок ангельской
масти вынула и на Бородулина его так круглым венчиком и скинула. Сверху обручем медным притиснула, — то ли для прочности, то ли для красоты.
«Что́ с ней?» подумал Пьер, взглянув на нее. Она сидела подле сестры у чайного стола и неохотно, не глядя на него, отвечала что-то подсевшему к ней Борису. Отходив целую
масть и забрав к удовольствию своего партнера пять взяток, Пьер, слышавший говор приветствий и звук чьих-то шагов, вошедших
в комнату во время сбора взяток, опять взглянул на нее.
Его боялись
в Житомире, боялись
в Киеве и только перестали бояться
в Петербурге, где этот суровый и сухой формалист почувствовал, что он тут не к
масти козырь, и вскоре по удалении от дел скончался.
Прибежали на крик постельные девушки, стража у дверей на изготовку взяла, —
в кого стрелять, неизвестно. Старик король поспешает, халатной кистью пол метет, за ним кот любимый, муаровой
масти, лапкой подыгрывает.