Неточные совпадения
Под тяжестью этой скуки он прожил несколько
душных дней и ночей, негодуя на Варавку и мать: они, с выставки, уехали
в Крым, это на месяц прикрепило его к
дому и городу.
Не остывшие после
душной ночи камни улиц,
домов и железо крыш отдавали свое тепло
в жаркий, неподвижный воздух.
Темная находилась рядом со сторожкой,
в которой жил Вахрушка. Это была низкая и
душная каморка с соломой на полу. Когда Вахрушка толкнул
в нее неизвестного бродягу, тот долго не мог оглядеться. Крошечное оконце, обрешеченное железом, почти не давало света. Старик сгрудил солому
в уголок, снял свою котомку и расположился, как у себя
дома.
Тогда запирались наглухо двери и окна
дома, и двое суток кряду шла кошмарная, скучная, дикая, с выкриками и слезами, с надругательством над женским телом, русская оргия, устраивались райские ночи, во время которых уродливо кривлялись под музыку нагишом пьяные, кривоногие, волосатые, брюхатые мужчины и женщины с дряблыми, желтыми, обвисшими, жидкими телами, пили и жрали, как свиньи,
в кроватях и на полу, среди
душной, проспиртованной атмосферы, загаженной человеческим дыханием и испарениями нечистой кожи.
Иногда, уходя от
душных испарений куриного помета, я вылезал из дровяника, забирался на крышу его и следил, как
в доме просыпались безглазые люди, огромные, распухшие во сне.
Все трое, они были чужими
в доме, как будто случайно попали
в одну из клеток этого большого садка для кур, напоминая синиц, которые, спасаясь от мороза, влетают через форточку
в душное и грязное жилище людей.
Город был насыщен зноем, заборы, стены
домов, земля — всё дышало мутным, горячим дыханием,
в неподвижном воздухе стояла дымка пыли, жаркий блеск солнца яростно слепил глаза. Над заборами тяжело и мёртво висели вялые, жухлые ветви деревьев,
душные серые тени лежали под ногами. То и дело встречались тёмные оборванные мужики, бабы с детьми на руках, под ноги тоже совались полуголые дети и назойливо ныли, простирая руки за милостыней.
Дом наполнился нехорошею, сердитой тишиною,
в комнату заглядывали
душные тени. День был пёстрый, над Ляховским болотом стояла сизая, плотная туча, от неё не торопясь отрывались серые пушистые клочья, крадучись, ползли на город, и тени их ощупывали
дом, деревья, ползали по двору, безмолвно лезли
в окно, ложились на пол. И казалось, что
дом глотал их, наполняясь тьмой и жутью.
Ночь была тихая, лунная,
душная; белые стены замоскворецких
домов, вид тяжелых запертых ворот, тишина и черные тени производили
в общем впечатление какой-то крепости, и недоставало только часового с ружьем.
Темнота кажется необычной: положительно нельзя поверить, что и прежде,
дома, Саша видел такой же мрак, мог видеть его
в любую ночь, стоило погасить свечу, — этот теперешний угольный мрак,
душный и смертельно тяжкий
в своей непроницаемости, есть смерть.
Как только после обеда водворилась та сонная
душная тишина, которая до сих пор, как жаркий пуховик, ложится на русский
дом и русский люд
в середине дня, после вкушенных яств [Яства — кушанья, блюда (старинное слово от глагола «ясти» — есть, кушать...
То, к чему он больше и больше привязывался с самого раннего детства, о чем любил думать, когда сидел, бывало,
в душном классе или
в аудитории, — ясность, чистота, радость, всё, что наполняло
дом жизнью и светом, ушло безвозвратно, исчезло и смешалось с грубою, неуклюжею историей какого-то батальонного командира, великодушного прапорщика, развратной бабы, застрелившегося дедушки…
Как ни печальна была доля бедных девочек проводить лучшее
в году летнее время
в душных помещениях «углов» и «подвалов» или
в убогих квартирках под самой крышей, все же они были «
дома» на «воле», а не взаперти, среди четырех стен казенного, мрачного здания. И рвалась из казны «на эту волю» сложная детская душа. Были между ними и такие счастливицы, которые попадали «на дачу».
Богослужение
в этот день было особенно торжественно. Кроме институтского начальства были налицо почетные опекуны и попечители. После длинного молебна и зычного троекратного возглашения диаконом «многолетия» всему царствующему
дому, мы, разрумяненные
душной атмосферой церкви, потянулись прикладываться к кресту. Проходя мимо Maman и многочисленных попечителей, мы отвешивали им поясные поклоны (реверансов
в церкви не полагалось) и выходили на паперть.
Дом состоял из двух половин;
в одной была «зала» и рядом с ней спальня старика Жмухина — комнаты
душные, с низкими потолками и со множеством мух и ос, а
в другой была кухня,
в которой стряпали, стирали, кормили работников; здесь же под скамьями сидели на яйцах гусыни и индейки, и здесь же находились постели Любови Осиповны и ее обоих сыновей.