Неточные совпадения
Кити
в это время, давно уже совсем готовая,
в белом платье, длинном вуале и венке померанцевых
цветов, с посаженой матерью и сестрой Львовой стояла
в зале Щербацкого
дома и смотрела
в окно, тщетно ожидая уже более получаса известия от своего шафера о приезде жениха
в церковь.
Богатый, роскошный деревенский коттедж
в английском вкусе, весь обросший душистыми клумбами
цветов, обсаженный грядами, идущими кругом всего
дома; крыльцо, увитое вьющимися растениями, заставленное грядами роз; светлая, прохладная лестница, устланная роскошным ковром, обставленная редкими
цветами в китайских банках.
Встану я, бывало, рано; коли летом, так схожу на ключик, умоюсь, принесу с собою водицы и все, все
цветы в доме полью.
На балконах и
в окнах
домов работали драпировщики, развешивая пестрые ковры, кашмирские шали, создавая пышные рамы для бесчисленных портретов царя, украшая
цветами гипсовые бюсты его.
Ехали
в тумане осторожно и медленно, остановились у одноэтажного
дома в четыре окна с парадной дверью; под новеньким железным навесом,
в медальонах между окнами, вылеплены были гипсовые птицы странного вида, и весь фасад украшен аляповатой лепкой, гирляндами
цветов. Прошли во двор; там к
дому примыкал деревянный флигель
в три окна с чердаком;
в глубине двора, заваленного сугробами снега, возвышались снежные деревья сада. Дверь флигеля открыла маленькая старушка
в очках,
в коричневом платье.
Но Клим уже не слушал, теперь он был удивлен и неприятно и неприязненно. Он вспомнил Маргариту, швейку, с круглым, бледным лицом, с густыми тенями
в впадинах глубоко посаженных глаз. Глаза у нее неопределенного, желтоватого
цвета, взгляд полусонный, усталый, ей, вероятно, уж под тридцать лет. Она шьет и чинит белье матери, Варавки, его; она работает «по
домам».
Он остановил коня пред крыльцом двухэтажного
дома,
в пять окон на улицу, наличники украшены тонкой резьбой, голубые ставни разрисованы
цветами и кажутся оклеенными обоями. На крыльцо вышел большой бородатый человек и, кланяясь, ласково сказал...
Редакция помещалась на углу тихой Дворянской улицы и пустынного переулка, который, изгибаясь, упирался
в железные ворота богадельни. Двухэтажный
дом был переломлен: одна часть его осталась на улице, другая, длиннее на два окна, пряталась
в переулок.
Дом был старый, казарменного вида, без украшений по фасаду, желтая окраска его стен пропылилась, приобрела
цвет недубленой кожи, солнце раскрасило стекла окон
в фиолетовые тона, и над полуслепыми окнами этого
дома неприятно было видеть золотые слова: «Наш край».
Дядя Яков действительно вел себя не совсем обычно. Он не заходил
в дом, здоровался с Климом рассеянно и как с незнакомым; он шагал по двору, как по улице, и, высоко подняв голову, выпятив кадык, украшенный седой щетиной, смотрел
в окна глазами чужого. Выходил он из флигеля почти всегда
в полдень,
в жаркие часы, возвращался к вечеру, задумчиво склонив голову, сунув руки
в карманы толстых брюк
цвета верблюжьей шерсти.
Ручной чижик, серенький с желтым, летал по комнате, точно душа
дома; садился на
цветы, щипал листья, качаясь на тоненькой ветке, трепеща крыльями; испуганный осою, которая, сердито жужжа, билась о стекло, влетал
в клетку и пил воду, высоко задирая смешной носишко.
Напротив его крепко врос
в землю старый, железного
цвета дом с двумя рядами мутных окон.
В чистеньком городке, на тихой, широкой улице с красивым бульваром посредине, против ресторана, на веранде которого, среди
цветов, играл струнный оркестр, дверь солидного, но небольшого
дома, сложенного из гранита, открыла Самгину плоскогрудая, коренастая женщина
в сером платье и, молча выслушав его объяснения, провела
в полутемную комнату, где на широком диване у открытого, но заставленного окна полулежал Иван Акимович Самгин.
Самгин, мигая, вышел
в густой, задушенный кустарником сад;
в густоте зарослей, под липами, вытянулся длинный одноэтажный
дом, с тремя колоннами по фасаду, с мезонином
в три окна, облепленный маленькими пристройками, — они подпирали его с боков, влезали на крышу.
В этом
доме кто-то жил, — на подоконниках мезонина стояли
цветы. Зашли за угол, и оказалось, что
дом стоит на пригорке и задний фасад его —
в два этажа. Захарий открыл маленькую дверь и посоветовал...
И Илюша с печалью оставался
дома, лелеемый, как экзотический
цветок в теплице, и так же, как последний под стеклом, он рос медленно и вяло. Ищущие проявления силы обращались внутрь и никли, увядая.
— Не могу: я у князя Тюменева обедаю; там будут все Горюновы и она, она… Лиденька, — прибавил он шепотом. — Что это вы оставили князя? Какой веселый
дом! На какую ногу поставлен! А дача! Утонула
в цветах! Галерею пристроили, gothique. [
в готическом стиле (фр.).] Летом, говорят, будут танцы, живые картины. Вы будете бывать?
Она пошла. Он глядел ей вслед; она неслышными шагами неслась по траве, почти не касаясь ее, только линия плеч и стана, с каждым шагом ее, делала волнующееся движение; локти плотно прижаты к талии, голова мелькала между
цветов, кустов, наконец, явление мелькнуло еще за решеткою сада и исчезло
в дверях старого
дома.
Он ходил по
дому, по саду, по деревне и полям, точно сказочный богатырь, когда был
в припадке счастья, и столько силы носил
в своей голове, сердце, во всей нервной системе, что все
цвело и радовалось
в нем.
Райский молчал, наблюдая Веру, а она старалась казаться
в обыкновенном расположении духа, делала беглые замечания о погоде, о встречавшихся знакомых, о том, что вон этот
дом еще месяц тому назад был серый, запущенный, с обвалившимися карнизами, а теперь вон как свежо смотрит, когда его оштукатурили и выкрасили
в желтый
цвет. Упомянула, что к зиме заново отделают залу собрания, что гостиный двор покроют железом, остановилась посмотреть, как ровняют улицу для бульвара.
Если
в доме есть девицы, то принесет фунт конфект, букет
цветов и старается подладить тон разговора под их лета, занятия, склонности, сохраняя утонченнейшую учтивость, смешанную с неизменною почтительностью рыцарей старого времени, не позволяя себе нескромной мысли, не только намека
в речи, не являясь перед ними иначе, как во фраке.
Цветы завяли, садовник выбросил их, и перед
домом, вместо цветника, лежали черные круги взрытой земли с каймой бледного дерна да полосы пустых гряд. Несколько деревьев завернуты были
в рогожу. Роща обнажалась все больше и больше от листьев. Сама Волга почернела, готовясь замерзнуть.
Татьяна Марковна не совсем была внимательна к богатой библиотеке, доставшейся Райскому, книги продолжали изводиться
в пыли и
в прахе старого
дома. Из них Марфенька брала изредка кое-какие книги, без всякого выбора: как, например, Свифта, Павла и Виргинию, или возьмет Шатобриана, потом Расина, потом роман мадам Жанлис, и книги берегла, если не больше, то наравне с своими
цветами и птицами.
Полины Карповны не было. Она сказалась больною, прислала Марфеньке
цветы и деревья с зеленью. Райский заходил к ней утром сам, чтобы как-нибудь объяснить вчерашнюю свою сцену с ней и узнать, не заметила ли она чего-нибудь. Но она встретила его с худо скрываемым, под видом обидчивости, восторгом, хотя он прямо сказал ей, что обедал накануне не
дома,
в гостях — там много пили — и он выпил лишнюю рюмку — и вот «до чего дошел»!
Один только старый
дом стоял
в глубине двора, как бельмо
в глазу, мрачный, почти всегда
в тени, серый, полинявший, местами с забитыми окнами, с поросшим травой крыльцом, с тяжелыми дверьми, замкнутыми тяжелыми же задвижками, но прочно и массивно выстроенный. Зато на маленький домик с утра до вечера жарко лились лучи солнца, деревья отступили от него, чтоб дать ему простора и воздуха. Только цветник, как гирлянда, обвивал его со стороны сада, и махровые розы, далии и другие
цветы так и просились
в окна.
Помню еще около
дома огромные деревья, липы кажется, потом иногда сильный свет солнца
в отворенных окнах, палисадник с
цветами, дорожку, а вас, мама, помню ясно только
в одном мгновении, когда меня
в тамошней церкви раз причащали и вы приподняли меня принять дары и поцеловать чашу; это летом было, и голубь пролетел насквозь через купол, из окна
в окно…
Они протащили меня версты три с лишком, по жаре, до институтов, вошли
в деревянный одноэтажный
дом, — я должен сознаться, весьма приличный, — а
в окна видно было
в доме много
цветов, две канарейки, три шавки и эстампы
в рамках.
Мы стали сбираться домой, обошли еще раз все комнаты, вышли на идущие кругом
дома галереи: что за виды! какой пламенный закат! какой пожар на горизонте!
в какие краски оделись эти деревья и
цветы! как жарко дышат они!
Материя двух
цветов, белая и красная, с ткаными узорами, но так проста, что
в порядочном
доме нельзя и драпри к окну сделать.
Едва мы взошли на холм и сели
в какой-то беседке, предшествующей кумирне, как вдруг тут же, откуда-то из чащи, выполз ликеец, сорвал
в палисаднике ближайшего
дома два
цветка шиповника, потом сжался,
в знак уважения к нам,
в комок и поднес нам с поклоном.
Все комнаты оживлены чьим-то таинственным присутствием: много
цветов, китайская библиотека, вазы, ларчики. Мы приездом своим как будто спугнули кого-то. Но
в доме не слыхать ни шороха, ни шелеста. А вон два-три туалета: нет сомнения, у Вампоа есть жена, может быть, две-три. Где ж они?
Обошедши все дорожки, осмотрев каждый кустик и
цветок, мы вышли опять
в аллею и потом
в улицу, которая вела
в поле и
в сады. Мы пошли по тропинке и потерялись
в садах, ничем не огороженных, и рощах. Дорога поднималась заметно
в гору. Наконец забрались
в чащу одного сада и дошли до какой-то виллы. Мы вошли на террасу и, усталые, сели на каменные лавки. Из
дома вышла мулатка, объявила, что господ ее нет
дома, и по просьбе нашей принесла нам воды.
Нынче же, удивительное дело, всё
в этом
доме было противно ему — всё, начиная от швейцара, широкой лестницы,
цветов, лакеев, убранства стола до самой Мисси, которая нынче казалась ему непривлекательной и ненатуральной.
Этот старинный
дом, эти уютные комнаты, эта старинная мебель,
цветы, лица прислуги, самый воздух — все это было слишком дорого для него, и именно
в этой раме Надежда Васильевна являлась не просто как всякая другая девушка, а последним словом слишком длинной и слишком красноречивой истории,
в которую было вплетено столько событий и столько дорогих имен.
— Как за что? — удивился дядюшка. — Да ведь это не какие-нибудь шлюхи, а самые аристократические фамилии.
Дом в лучшей улице, карета с гербами,
в дверях трехаршинный гайдук, мраморные лестницы, бронза,
цветы. Согласитесь, что такая обстановка чего-нибудь да стоит?..
Осенние роскошные
цветы в клумбах около
дома заснули до утра.
И
дом у него старинной постройки;
в передней, как следует, пахнет квасом, сальными свечами и кожей; тут же направо буфет с трубками и утиральниками;
в столовой фамильные портреты, мухи, большой горшок ерани и кислые фортепьяны;
в гостиной три дивана, три стола, два зеркала и сиплые часы, с почерневшей эмалью и бронзовыми, резными стрелками;
в кабинете стол с бумагами, ширмы синеватого
цвета с наклеенными картинками, вырезанными из разных сочинений прошедшего столетия, шкафы с вонючими книгами, пауками и черной пылью, пухлое кресло, итальянское окно да наглухо заколоченная дверь
в сад…
От Сидатуна долина Имана носит резко выраженный денудационный характер. Из мелких притоков ее
в этом месте замечательны: с правой стороны Дандагоу [Дунь-да-гоу — большая восточная долина.] (с перевалом на Арму), потом — Хуангзегоу [Хуа-цзянь-гоу — долина,
в которой много
цветов.] и Юпигоу [Ю-пи-гоу — долина рыбьей кожи.], далее — Могеудзгоу [Мо-чу-цзы-гоу — долина, где растет много грибов.] и Туфангоу [Ту-фан-гоу — долина с
домами из земли.].
Небольшая гостиная возле, где все дышало женщиной и красотой, была как-то неуместна
в доме строгости и следствий; мне было не по себе там и как-то жаль, что прекрасно развернувшийся
цветок попал на кирпичную, печальную стену съезжей.
Дача, занимаемая
В., была превосходна. Кабинет,
в котором я дожидался, был обширен, высок и au rez-de-chaussee, [
в нижнем этаже (фр.).] огромная дверь вела на террасу и
в сад. День был жаркий, из сада пахло деревьями и
цветами, дети играли перед
домом, звонко смеясь. Богатство, довольство, простор, солнце и тень,
цветы и зелень… а
в тюрьме-то узко, душно, темно. Не знаю, долго ли я сидел, погруженный
в горькие мысли, как вдруг камердинер с каким-то странным одушевлением позвал меня с террасы.
Там жил старик Кашенцов, разбитый параличом,
в опале с 1813 года, и мечтал увидеть своего барина с кавалериями и регалиями; там жил и умер потом,
в холеру 1831, почтенный седой староста с брюшком, Василий Яковлев, которого я помню во все свои возрасты и во все
цвета его бороды, сперва темно-русой, потом совершенно седой; там был молочный брат мой Никифор, гордившийся тем, что для меня отняли молоко его матери, умершей впоследствии
в доме умалишенных…
Глядя на какой-нибудь невзрачный, старинной архитектуры
дом в узком, темном переулке, трудно представить себе, сколько
в продолжение ста лет сошло по стоптанным каменным ступенькам его лестницы молодых парней с котомкой за плечами, с всевозможными сувенирами из волос и сорванных
цветов в котомке, благословляемых на путь слезами матери и сестер… и пошли
в мир, оставленные на одни свои силы, и сделались известными мужами науки, знаменитыми докторами, натуралистами, литераторами.
О парках и садах не было и
в помине; впереди
дома раскидывался крохотный палисадник, обсаженный стрижеными акациями и наполненный, по части
цветов, барскою спесью, царскими кудрями и буро-желтыми бураками.
Погребок торговал через заднюю дверь всю ночь. Этот оригинальной архитектуры
дом был окрашен
в те времена
в густой темно-серый
цвет. Огромные окна бельэтажа, какие-то выступы, а
в углублениях высокие чугунные решетчатые лестницы — вход
в дом. Подъездов и вестибюлей не было.
Она была великолепна, но зато все московские щеголихи
в бриллиантах при новом, электрическом свете танцевального зала показались скверно раскрашенными куклами: они привыкли к газовым рожкам и лампам. Красавица хозяйка
дома была только одна с живым
цветом лица.
Иногда студент шагал вокруг клумбы перед
домом и, держа
в руках свежесорванный
цветок, объяснял его устройство с важным спокойствием молодого профессора.
Предупрежденный Симой встретил брата спокойно, хотя и с затаенной готовностью дать отпор. Свадьба устраивалась
в нагибинском
доме, и все переполошились, когда узнали, что едет Галактион, особенно сама невеста, уже одевавшаяся к венцу. Это была типичная старая девица с землистым
цветом лица и кислым выражением рта.
В доме Бетленга жили шумно и весело,
в нем было много красивых барынь, к ним ходили офицеры, студенты, всегда там смеялись, кричали и пели, играла музыка. И самое лицо
дома было веселое, стекла окон блестели ясно, зелень
цветов за ними была разнообразно ярка. Дедушка не любил этот
дом.
Раскрываем первую страницу «Сочинений Островского». Мы
в доме купца Пузатова,
в комнате, меблированной без вкуса, с портретами, райскими птицами, разноцветными драпри и бутылками настойки. Марья Антиповна, девятнадцатилетняя девушка, сестра Пузатова, сидит за пяльцами и поет: «Верный
цвет, мрачный
цвет». Потом она говорит сама с собой...
Войдя
в свой
дом, Лизавета Прокофьевна остановилась
в первой же комнате; дальше она идти не могла и опустилась на кушетку, совсем обессиленная, позабыв даже пригласить князя садиться. Это была довольно большая зала, с круглым столом посредине, с камином, со множеством
цветов на этажерках у окон и с другою стеклянною дверью
в сад,
в задней стене. Тотчас же вошли Аделаида и Александра, вопросительно и с недоумением смотря на князя и на мать.
Дом этот был большой, мрачный,
в три этажа, без всякой архитектуры,
цвету грязно-зеленого.
Иван воспитывался не
дома, а у богатой старой тетки, княжны Кубенской: она назначила его своим наследником (без этого отец бы его не отпустил); одевала его, как куклу, нанимала ему всякого рода учителей, приставила к нему гувернера, француза, бывшего аббата, ученика Жан-Жака Руссо, некоего m-r Courtin de Vaucelles, ловкого и тонкого проныру, самую, как она выражалась, fine fleur [Самый
цвет (фр.).] эмиграции, — и кончила тем, что чуть не семидесяти лет вышла замуж за этого финь-флёра: перевела на его имя все свое состояние и вскоре потом, разрумяненная, раздушенная амброй a la Richelieu, [На манер Ришелье (фр.).] окруженная арапчонками, тонконогими собачками и крикливыми попугаями, умерла на шелковом кривом диванчике времен Людовика XV, с эмалевой табакеркой работы Петито
в руках, — и умерла, оставленная мужем: вкрадчивый господин Куртен предпочел удалиться
в Париж с ее деньгами.