Неточные совпадения
Осенью, на пятнадцатом году жизни, Артур Грэй тайно покинул дом и проник за золотые ворота моря. Вскорости из порта Дубельт
вышла в Марсель шкуна «Ансельм», увозя юнгу с маленькими руками и внешностью переодетой девочки. Этот юнга был Грэй, обладатель изящного саквояжа, тонких, как перчатка, лакированных сапожков и батистового белья с вытканными коронами.
— Да, вот как, — говорила она,
выходя на улицу. — Сын мелкого трактирщика, был социалистом, как и его приятель Мильеран, а в шестом году,
осенью, распорядился стрелять по забастовщикам.
И вдруг с черного неба опрокинули огромную чашу густейшего медного звука, нелепо лопнуло что-то, как будто выстрел пушки, тишина взорвалась, во тьму влился свет, и стало видно улыбки радости, сияющие глаза, весь Кремль вспыхнул яркими огнями, торжественно и бурно поплыл над Москвой колокольный звон, а над толпой птицами затрепетали, крестясь, тысячи рук, на паперть собора
вышло золотое духовенство, человек с горящей разноцветно головой
осенил людей огненным крестом, и тысячеустый голос густо, потрясающе и убежденно — трижды сказал...
Пожалуй; но ведь это
выйдет вот что: «Англия страна дикая, населена варварами, которые питаются полусырым мясом, запивая его спиртом; говорят гортанными звуками;
осенью и зимой скитаются по полям и лесам, а летом собираются в кучу; они угрюмы, молчаливы, мало сообщительны.
Только у берегов Дании повеяло на нас теплом, и мы ожили. Холера исчезла со всеми признаками, ревматизм мой унялся, и я стал
выходить на улицу — так я прозвал палубу. Но бури не покидали нас: таков обычай на Балтийском море
осенью. Пройдет день-два — тихо, как будто ветер собирается с силами, и грянет потом так, что бедное судно стонет, как живое существо.
Правда: комнатка твоя
выходила в сад; черемухи, яблони, липы сыпали тебе на стол, на чернильницу, на книги свои легкие цветки; на стене висела голубая шелковая подушечка для часов, подаренная тебе в прощальный час добренькой, чувствительной немочкой, гувернанткой с белокурыми кудрями и синими глазками; иногда заезжал к тебе старый друг из Москвы и приводил тебя в восторг чужими или даже своими стихами; но одиночество, но невыносимое рабство учительского звания, невозможность освобождения, но бесконечные
осени и зимы, но болезнь неотступная…
Часов в 10 утра мы увидели на тропе следы колес. Я думал, что скоро мы
выйдем на дорогу, но провожавший нас китаец объяснил, что люди сюда заезжают только
осенью и зимой на охоту и что настоящая колесная дорога начнется только от устья реки Эрлдагоу.
После девяти часов я
вышел из дому и стал прохаживаться. Была поздняя
осень. Вода в прудах отяжелела и потемнела, точно в ожидании морозов. Ночь была ясная, свежая, прохладный воздух звонок и чуток. Я был весь охвачен своим чувством и своими мыслями. Чувство летело навстречу знакомой маленькой тележке, а мысль искала доказательств бытия божия и бессмертия души.
Весною и
осенью, да и летом в дождливую погоду, Найба, капризная, как все вообще горные реки, разливается и затопляет Сиянчу; сильное течение запирает вход для Такоэ, и эта тоже
выходит из берегов; то же происходит и с мелкими речками, впадающими в Такоэ.
В ту же
осень Эвелина объявила старикам Яскульским свое неизменное решение
выйти за слепого «из усадьбы». Старушка мать заплакала, а отец, помолившись перед иконами, объявил, что, по его мнению, именно такова воля божия относительно данного случая.
Священник вздохнул,
осенив ее крестом, и сильно взволнованный
вышел из-за ширмы.
Длинное одноэтажное строение
выходило фасадом на неоглядную базарную площадь, по которой кружились столбы пыли в сухое летнее время и на которой тонули в грязи мужицкие возы
осенью и весною.
Скотину он тоже закармливает с
осени.
Осенью она и сена с сырцой поест, да и тело скорее нагуляет. Как нагуляет тело, она уж зимой не много корму запросит, а к весне, когда кормы у всех к концу подойдут, подкинешь ей соломенной резки — и на том бог простит. Все-таки она до новой травы выдержит, с целыми ногами в поле
выйдет.
В эти дни он был особенно буен и стремился все разрушать. Но раз, совсем неожиданно, такой период пришел
осенью. Мамлик сорвался с цепей и
вышел в задние ворота зоологического сада.
Но великая мысль и великая воля
осенят ее свыше, как и того безумного бесноватого, и
выйдут все эти бесы, вся нечистота, вся эта мерзость, загноившаяся на поверхности… и сами будут проситься войти в свиней.
Ты знаешь ли по книгам, что некогда в древние времена некоторый купец, точь-в-точь с таким же слезным воздыханием и молитвой, у пресвятой богородицы с сияния перл похитил и потом всенародно с коленопреклонением всю сумму к самому подножию возвратил, и матерь заступница пред всеми людьми его пеленой
осенила, так что по этому предмету даже в ту пору чудо
вышло и в государственные книги всё точь-в-точь через начальство велено записать.
Прошла
осень, прошла зима, и наступила снова весна, а вместе с нею в описываемой мною губернии совершились важные события: губернатор был удален от должности, — впрочем, по прошению; сенаторская ревизия закончилась, и сенатор — если не в одном экипаже, то совершенно одновременно — уехал с m-me Клавской в Петербург, после чего прошел слух, что новым губернатором будет назначен Крапчик, которому будто бы обещал это сенатор, действительно бывший последнее время весьма благосклонен к Петру Григорьичу; но
вышло совершенно противное (Егор Егорыч недаром, видно, говорил, что граф Эдлерс — старая остзейская лиса): губернатором, немедля же по возвращении сенатора в Петербург, был определен не Петр Григорьич, а дальний родственник графа Эдлерса, барон Висбах, действительный статский советник и тоже камергер.
Хотелось
выйти на пустырь, лечь в бурьян вверх лицом и смотреть на быстрый бег сизых туч, предвестниц
осени, рождённых Ляховским болотом.
Тиунов вскочил, оглянулся и быстро пошёл к реке, расстёгиваясь на ходу, бросился в воду, трижды шумно окунулся и, тотчас же
выйдя, начал молиться: нагой, позолоченный солнцем, стоял лицом на восток, прижав руки к груди, не часто, истово
осенял себя крестом, вздёргивал голову и сгибал спину, а на плечах у него поблескивали капельки воды. Потом торопливо оделся, подошёл к землянке, поклонясь, поздравил всех с добрым утром и, опустившись на песок, удовлетворённо сказал...
— Интересно, что из этого
выйдет к
осени, — соображал он, делая в уме какие-то таинственные математические комбинации.
Вышло это так.
Осенью мне удалось убить из-под гончих на охоте у Разнатовского матерого волка.
На другой же день можно было видеть, как тетка Анна и молоденькая сноха ее перемывали горшки и корчаги и как после этого обе стучали вальками на берегу ручья. Глеб, который не без причины жаловался на потерянное время — время подходило к
осени и пора стояла, следовательно, рабочая, —
вышел к лодкам, когда на бледнеющем востоке не успели еще погаснуть звезды. За час до восхода он, Захар и Гришка были на Оке.
Пришла
осень, как всегда, тихая и тоскливая, но люди не замечали её прихода. Вчера дерзкие и шумные, сегодня они
выходили на улицы ещё более дерзкими.
Слушая их, дьякон вообразил, что будет с ним через десять лет, когда он вернется из экспедиции: он — молодой иеромонах-миссионер, автор с именем и великолепным прошлым; его посвящают в архимандриты, потом в архиереи; он служит в кафедральном соборе обедню; в золотой митре, с панагией
выходит на амвон и,
осеняя массу народа трикирием и дикирием, возглашает: «Призри с небесе, боже, и виждь и посети виноград сей, его же насади десница твоя!» А дети ангельскими голосами поют в ответ: «Святый боже…»
Припас всякий
вышел, а в лесу по
осени нечего взять.
В ласковый день бабьего лета Артамонов, усталый и сердитый,
вышел в сад. Вечерело; в зеленоватом небе, чисто выметенном ветром, вымытом дождямии, таяло, не грея, утомлённое солнце
осени. В углу сада возился Тихон Вялов, сгребая граблями опавшие листья, печальный, мягкий шорох плыл по саду; за деревьями ворчала фабрика, серый дым лениво пачкал прозрачность воздуха. Чтоб не видеть дворника, не говорить с ним, хозяин прошёл в противоположный угол сада, к бане; дверь в неё была не притворена.
Помещение мое состояло из передней и комнаты, выходящей задним окном на Девичье поле, Товарищем моим по комнате оказался некто Чистяков, выдержавший
осенью экзамен в университет, но не допущенный в число студентов на том основании, что одноклассники его по гимназии, из которой он
вышел, еще не окончили курса.
— Ведь вишь, — сказал, между прочим, Ипатов, прислушиваясь к завываньям ветра, — какие ноты выводит! Лето-то уж давно прошло; вот и
осень проходит, вот и зима на носу. Опять завалит кругом сугробами. Хоть бы поскорее снег выпал. А то в сад
выйдешь, тоска нападет… Словно развалина какая-то. Деревья ветками стучат… Да, прошли красные дни!
Ланской
вышел, имея, как всегда, неизменно «надменную фигуру», в которой, впрочем, содержалось довольно доброе сердце. Протопоп,
осенив его крестом, сказал: «Благословен грядый во имя Господне», и затем покропил его легонько священной водою.
Осенью над городом неделями стоят серые тучи, поливая крыши домов обильным дождем, бурные ручьи размывают дороги, вода реки становится рыжей и сердитой; городок замирает, люди
выходят на улицы только по крайней нужде и, сидя дома, покорно ждут первого снега, играют в козла, дурачки, в свои козыри, слушают чтение пролога, минеи, а кое-где — и гражданских книг.
— Нет. Зла я на нее не питаю, но не хожу к ней. Бог с нею совсем! Раз как-то на Морской нынче по
осени выхожу от одной дамы, а она на крыльцо всходит. Я таки дала ей дорогу и говорю: «Здравствуйте, Леканида Петровна!» — а она вдруг, зеленая вся, наклонилась ко мне, с крылечка-то, да этак к самому к моему лицу, и с ласковой такой миной отвечает: «Здравствуй, мерзавка!»
Но на другой день (это было
осенью, и уже ночи были холодные) он,
выйдя из кельи за водой, увидал опять ту же мать с своим сыном, четырнадцатилетним бледным, исхудавшим мальчиком, и услыхал те же мольбы.
Осень. Вечер. Месяц светит. Внутренность двора. В середине сенцы, направо теплая изба и ворота, налево холодная изба и погреб. В избе слышны говор и пьяные крики. Соседка
выходит из сеней, манит к себе Анисьину куму.
Сегодня вода плывёт спокойно, но — теперь лето, работать нечего, и сила реки пропадает бесполезно;
осенью, в дожди, она станет непокорной и опасной, требуя непрерывного внимания к своим капризам; весною —
выйдет из берегов, зальёт всё вокруг мутной холодной водой и начнёт тихонько, настойчиво ломать, размывать плотину. Уже не однажды на памяти Николая она грозила разорением, заставляя непрерывно работать дни и ночи, чтобы побороть её неразумную силу.
Чужая рука расстегивала единственную пуговицу, портки спадали, и мужицкая тощая задница бесстыдно
выходила на свет. Пороли легко, единственно для острастки, и настроение было смешливое. Уходя, солдаты затянули лихую песню, и те, что ближе были к телегам с арестованными мужиками, подмаргивали им. Было это
осенью, и тучи низко ползли над черным жнивьем. И все они ушли в город, к свету, а деревня осталась все там же, под низким небом, среди темных, размытых, глинистых полей с коротким и редким жнивьем.
Была глубокая
осень, когда Attalea выпрямила свою вершину в пробитое отверстие. Моросил мелкий дождик пополам со снегом; ветер низко гнал серые клочковатые тучи. Ей казалось, что они охватывают ее. Деревья уже оголились и представлялись какими-то безобразными мертвецами. Только на соснах да на елях стояли темно-зеленые хвои. Угрюмо смотрели деревья на пальму. «Замерзнешь! — как будто говорили они ей. — Ты не знаешь, что такое мороз. Ты не умеешь терпеть. Зачем ты
вышла из своей теплицы?»
— Два ста на серебро выдал вперед до
осени, до Покрова, значит. Это на одни харчи… А коль на Низ поплыву, еще
выслать обещал, — продолжал Алексей. — По
осени полный расчет будет, когда, значит, возворочусь… Опять же у меня деньги его на руках.
Оттого, что
осенью и зимою дерево насытится водой, как губка, и его разопрет, а летом вода
выйдет паром, и оно съежится.
Большая, узкая, длинная, похожая на светлый коридор комната, находившаяся в нижнем этаже коричневого здания,
выходила своими окнами в сад. Деревья, еще не обездоленные безжалостной рукой
осени, стояли в их осеннем желтом и красном уборе, за окнами комнаты. Серое небо глядело в столовую.
Между тем раздался звонок, возвещающий окончание урока, и батюшка, поспешно
осенив нас общим крестом,
вышел из класса.
Выйдя наружу, студент пошел по грязной дороге в поле. В воздухе стояла осенняя, пронизывающая сырость. Дорога была грязна, блестели там и сям лужицы, а в желтом поле из травы глядела сама
осень, унылая, гнилая, темная. По правую сторону дороги был огород, весь изрытый, мрачный, кое-где возвышались на нем подсолнечники с опущенными, уже черными головами.
Осенью 1889 года я в Дерите получил из дому письмо: Люба Конопацкая
выходит замуж за Карбилова.
Вдруг его
осенило светом, что это «русское направление», если его взять всерьез,
выходит даже совсем противно всем солидным соображениям о карьере.
Выходя со двора, чтобы по делам своим направиться к Пресненскому мосту, она заметила, что Лиза повернула к Горбатому мосту, и, находя, что ей приятнее идти в обществе ее по одному направлению, садом, хотя и ощипанным рукой суровой
осени, но по песчаной дорожке, чем по улице, довольно грязной, — она вздумала нагнать Ранееву.
Назарий вздохнул с облегчением и,
осенив себя крестным знамением, твердой походкой
вышел вслед за князем и Захарием.
— Да вот от Одессы никак седьмые сутки иду. Еще спасибо кондуктору, подвез на машине, — рубль и два двугривенных взял… Тяжело теперь идти.
Вышли мы
осенью, тогда хорошо было, дожди шли. А теперь земля твердая, — сил нет, жарко… А все-таки лучше, чем по морю, — прибавила она, помолчав. — Вот где мук-то натерпелись! Качает пароход, народу много, скот тут же; все на одну сторону сбиваются. Рвет всех, духота… Вспомнишь — тяжко становится!
Выйдя из ворот на Мясницкую, он вдруг остановился: гениальная мысль
осенила его.
Он прощался с Петербургом до будущей
осени, и ему хотелось, чтобы
вышел общий интересный разговор и он увез бы с собой"доминанту": так он выражался, музыкальным термином.
Из угла
вышла Поповна. На ней был плащ в виде тальмы, какой носили в далекие времена бедные чиновницы старухи, обитательницы дальних городских окраин. На голове широкополая, бесцветная шляпка из полинялой соломы со смятыми цветами, сбившимися в одну сплошную кучу. В руках огромный клетчатый зонтик, хотя на улице стояли сухие, почти жаркие дни
осени, и в зонтике, да еще в таком огромном, никакой надобности не предвиделось.
А
осенью шубку
вышлем, из батюшкиной синей рясы сошью.