Неточные совпадения
Бунт кончился; невежество было подавлено, и на место его водворено просвещение. Через полчаса Бородавкин, обремененный добычей,
въезжал с триумфом
в город, влача за собой множество пленников и заложников. И так как
в числе их оказались некоторые военачальники и другие первых трех классов особы,
то он приказал обращаться с ними ласково (выколов, однако, для верности, глаза), а прочих сослать на каторгу.
Чувство предстоящей скачки всё более и более охватывало его по мере
того, как он
въезжал дальше и дальше
в атмосферу скачек, обгоняя экипажи ехавших с дач и из Петербурга на скачки.
Утренняя роса еще оставалась внизу на густом подседе травы, и Сергей Иванович, чтобы не мочить ноги, попросил довезти себя по лугу
в кабриолете до
того ракитового куста, у которого брались окуни. Как ни жалко было Константину Левину мять свою траву, он
въехал в луг. Высокая трава мягко обвивалась около колес и ног лошади, оставляя свои семена на мокрых спицах и ступицах.
Губернатору намекнул как-то вскользь, что
в его губернию
въезжаешь, как
в рай, дороги везде бархатные, и что
те правительства, которые назначают мудрых сановников, достойны большой похвалы.
Только одни главные ворота были растворены, и
то потому, что
въехал мужик с нагруженною телегою, покрытою рогожею, показавшийся как бы нарочно для оживления сего вымершего места;
в другое время и они были заперты наглухо, ибо
в железной петле висел замок-исполин.
В ворота гостиницы губернского города nn
въехала довольно красивая рессорная небольшая бричка,
в какой ездят холостяки: отставные подполковники, штабс-капитаны, помещики, имеющие около сотни душ крестьян, — словом, все
те, которых называют господами средней руки.
— А что ж? Непременно. Всяк об себе сам промышляет и всех веселей
тот и живет, кто всех лучше себя сумеет надуть. Ха! ха! Да что вы
в добродетель-то так всем дышлом
въехали? Пощадите, батюшка, я человек грешный. Хе! хе! хе!
Мало
того, даже, как нарочно,
в это самое мгновение только что перед ним
въехал в ворота огромный воз сена, совершенно заслонявший его все время, как он проходил подворотню, и чуть только воз успел выехать из ворот во двор, он мигом проскользнул направо.
— Послушайте, Порфирий Петрович, вы ведь сами говорите: одна психология, а между
тем въехали в математику. Ну что, если и сами вы теперь ошибаетесь?
Кибитка тихо подвигалась,
то въезжая на сугроб,
то обрушаясь
в овраг и переваливаясь
то на одну,
то на другую сторону.
Райский почти обрадовался этому ответу. У него отлегло от сердца, и он на другой день,
то есть
в пятницу после обеда, легко и весело выпрыгнул из кареты губернатора, когда они
въехали в слободу близ Малиновки, и поблагодарил его превосходительство за удовольствие приятной прогулки. Он, с дорожным своим мешком, быстро пробежал ворота и явился
в дом.
Я и прежде живал
в Европе, но тогда было время особенное, и никогда я не
въезжал туда с такою безотрадною грустью и… с такою любовью, как
в то время.
Там были все наши. Но что это они делают? По поляне текла
та же мутная речка,
в которую мы
въехали. Здесь она дугообразно разлилась по луговине, прячась
в густой траве и кустах. Кругом росли редкие пальмы. Трое или четверо из наших спутников, скинув пальто и жилеты, стояли под пальмами и упражнялись
в сбивании палками кокосовых орехов. Усерднее всех старался наш молодой спутник по Капской колонии, П. А. Зеленый, прочие стояли вокруг и смотрели,
в ожидании падения орехов. Крики и хохот раздавались по лесу.
Въехав прямо
в речку и миновав множество джонок и яликов, сновавших взад и вперед,
то с кладью,
то с пассажирами, мы вышли на набережную, застроенную каменными лавками, совершенно похожими на наши гостиные дворы:
те же арки, сквозные лавки, амбары, кучи тюков, бочки и т. п.;
тот же шум и движение.
Между
тем я не заметил, что мы уж давно поднимались, что стало холоднее и что нам осталось только подняться на самую «выпуклость», которая висела над нашими головами. Я все еще не верил
в возможность
въехать и войти, а между
тем наш караван уже тронулся при криках якутов. Камни заговорили под ногами. Вереницей, зигзагами, потянулся караван по тропинке. Две вьючные лошади перевернулись через голову, одна с моими чемоданами. Ее бросили на горе и пошли дальше.
Почему с отвращением вспоминал это потом, почему на другой день утром
в дороге так вдруг затосковал, а
въезжая в Москву, сказал себе: «Я подлец!» И вот теперь ему однажды подумалось, что из-за всех этих мучительных мыслей он, пожалуй, готов забыть даже и Катерину Ивановну, до
того они сильно им вдруг опять овладели!
Владимир очутился
в поле и напрасно хотел снова попасть на дорогу; лошадь ступала наудачу и поминутно
то въезжала на сугроб,
то проваливалась
в яму; сани поминутно опрокидывались; Владимир старался только не потерять настоящего направления.
Но, заключив из
того, что немец сошел с ума, ямщик поблагодарил его усердным поклоном и, не рассудив за благо
въехать в город, отправился
в известное ему увеселительное заведение, коего хозяин был весьма ему знаком.
Между
тем тележка
въехала на двор, и знакомый уже нам исправник вошел
в комнату весь запыленный.
Все ожидали облегчения
в судьбе осужденных, — коронация была на дворе. Даже мой отец, несмотря на свою осторожность и на свой скептицизм, говорил, что смертный приговор не будет приведен
в действие, что все это делается для
того, чтоб поразить умы. Но он, как и все другие, плохо знал юного монарха. Николай уехал из Петербурга и, не
въезжая в Москву, остановился
в Петровском дворце… Жители Москвы едва верили своим глазам, читая
в «Московских ведомостях» страшную новость 14 июля.
Губернатор Рыхлевский ехал из собрания;
в то время как его карета двинулась, какой-то кучер с небольшими санками, зазевавшись, попал между постромок двух коренных и двух передних лошадей. Из этого вышла минутная конфузия, не помешавшая Рыхлевскому преспокойно приехать домой. На другой день губернатор спросил полицмейстера, знает ли он, чей кучер
въехал ему
в постромки и что его следует постращать.
На этом разговор кончился. Матушка легла спать
в горнице, а меня услала
в коляску, где я крепко проспал до утра, несмотря на острый запах конского помета и на
то, что
в самую полночь, гремя бубенцами, во двор с грохотом
въехал целый извозчичий обоз.
В обеденную пору Иван Федорович
въехал в село Хортыще и немного оробел, когда стал приближаться к господскому дому. Дом этот был длинный и не под очеретяною, как у многих окружных помещиков, но под деревянною крышею. Два амбара
в дворе тоже под деревянною крышею; ворота дубовые. Иван Федорович похож был на
того франта, который, заехав на бал, видит всех, куда ни оглянется, одетых щеголеватее его. Из почтения он остановил свой возок возле амбара и подошел пешком к крыльцу.
В продолжение этого времени послышался стук брички. Ворота заскрипели; но бричка долго не
въезжала на двор. Громкий голос бранился со старухою, содержавшею трактир. «Я взъеду, — услышал Иван Федорович, — но если хоть один клоп укусит меня
в твоей хате,
то прибью, ей-богу, прибью, старая колдунья! и за сено ничего не дам!»
Много читал и слышал о таких вещах с
тех пор, как
въехал в Россию; он упорно следил за всем этим.
Всадник лихо повернул коня, дал ему шпоры и, проскакав коротким галопом по улице,
въехал на двор. Минуту спустя он вбежал, помахивая хлыстиком, из дверей передней
в гостиную;
в то же время на пороге другой двери показалась стройная, высокая черноволосая девушка лет девятнадцати — старшая дочь Марьи Дмитриевны, Лиза.
И только честной купец успел надеть его на правый мизинец, как очутился он
в воротах своего широкого двора;
в ту пору
в те же ворота
въезжали его караваны богатые с прислугою верною, и привезли они казны и товаров втрое противу прежнего.
Вскоре после
того пришлось им проехать Пустые Поля,
въехали потом и
в Зенковский лес, — и Вихров невольно припомнил, как он по этому же пути ездил к Клеопатре Петровне — к живой, пылкой, со страстью и нежностью его ожидающей, а теперь — что сталось с нею — страшно и подумать! Как бы дорого теперь дал герой мой, чтобы сразу у него все вышло из головы — и прошедшее и настоящее!
Юноша, должно быть, побаивался своего дяденьки, потому что, чем ближе они стали подъезжать к жилищу,
тем беспокойнее он становился, и когда, наконец,
въехали в самую усадьбу (которая, как успел заметить Вихров, была даже каменная), он, не дав еще хорошенько кучеру остановить лошадей и несмотря на свои слабые ноги, проворно выскочил из тарантаса и побежал
в дом, а потом через несколько времени снова появился на крыльце и каким-то довольным и успокоительным голосом сказал Вихрову...
— Это какая Аннинька? Не
та ли самая, которая стояла с вами
в окне, когда мы
въезжали на ослах?
Мещанин этот
ту же должность
в городе справлял, какую я
в Крутогорске; такой же у него был
въезжий дом,
та же торговля образами и лестовками; выходит, словно я к себе, на старое свое пепелище воротился.
Курорт — миниатюрный, живописно расположенный городок, который зимой представляет ряд наглухо заколоченных отелей и
въезжих домов, а летом превращается
в гудящий пчелиный улей. Официальная привлекательность курортов заключается
в целебной силе их водяных источников и
в обновляющих свойствах воздуха окружающих гор; неофициальная —
в том непрерывающемся празднике, который неразлучен с наплывом масс досужих и обладающих хорошими денежными средствами людей.
Тогда как за границу вы уже, по преданию, являетесь с требованием чего-то грандиозного и совсем-совсем нового (мне, за мои деньги, подавай!) и, вместо
того, встречаете путь, усеянный кокотками, которые различаются друг от друга только
тем, что одни из них
въезжают на горы
в колясках, а другие, завидуя и впривскочку, взбираются пешком.
«Может быть, и я поеду когда-нибудь с таким же крестом», — подумал Калинович, и потом, когда
въехали в Москву,
то показалось ему, что попадающиеся народ и извозчики с седоками, все они смотрят на него с некоторым уважением, как на русского литератора.
Но уже показался дом-дворец с огромными ярко сияющими окнами. Фотоген
въехал сдержанной рысью
в широкие старинные ворота и остановился у подъезда.
В ту минуту, когда Рихтер передавал ему юнкерскую складчину, он спросил...
На этом месте разговор по необходимости должен был прерваться, потому что мои путники
въехали в город и были прямо подвезены к почтовой станции, где Аггей Никитич думал было угостить Мартына Степаныча чайком, ужином, чтобы с ним еще побеседовать; но Пилецкий решительно воспротивился
тому и, объяснив снова, что он спешит
в Петербург для успокоения Егора Егорыча, просил об одном, чтобы ему дали скорее лошадей, которые вслед за громогласным приказанием Аггея Никитича: «Лошадей, тройку!» — мгновенно же были заложены, и Мартын Степаныч отправился
в свой неблизкий вояж, а Аггей Никитич, забыв о существовании всевозможных контор и о
том, что их следует ревизовать, прилег на постель, дабы сообразить все слышанное им от Пилецкого; но это ему не удалось, потому что дверь почтовой станции осторожно отворилась, и пред очи своего начальника предстал уездный почтмейстер
в мундире и с лицом крайне оробелым.
В то же время на всех слободских церквах зазвонили колокола, и с двух противоположных концов
въехали во внутренность цепи Вяземский и Морозов, оба
в боевых нарядах.
Между
тем ближе и ближе слышались звон и бряцанье бубна; человек двадцать всадников, а впереди Афанасий Иванович на статном караковом жеребце,
в серебряной сбруе,
въехали шагом на двор Морозова.
Еще
в самое
то время, как начался разговор между царем и Скуратовым, царевич с своими окольными
въехал на двор, где ожидали его торговые люди черных сотен и слобод, пришедшие от Москвы с хлебом-солью и с челобитьем.
Кукишев видел это разливанное море и сгорал от зависти. Ему захотелось во что бы ни стало иметь точно такой же
въезжий дом и точь-в-точь такую же «кралю». Тогда можно было бы и время разнообразнее проводить: сегодня ночь — у Люлькинской «крали», завтра ночь — у его, Кукишева, «крали». Это была его заветная мечта, мечта глупого человека, который чем глупее,
тем упорнее
в достижении своих целей. И самою подходящею личностью для осуществления этой мечты представлялась Аннинька.
— Я сказал, как ханов убили. Ну, убили их, и Гамзат
въехал в Хунзах и сел
в ханском дворце, — начал Хаджи-Мурат. — Оставалась мать-ханша. Гамзат призвал ее к себе. Она стала выговаривать ему. Он мигнул своему мюриду Асельдеру, и
тот сзади ударил, убил ее.
Хотя Шамиль и узнал среди дожидавшихся его много неприятных ему лиц и много скучных просителей, требующих забот о них, он с
тем же неизменно каменным лицом проехал мимо них и,
въехав во внутренний двор, слез у галереи своего помещения, при въезде
в ворота налево.
Наскоро одевшись, нечёсаный и неумытый, сын выскочил на двор как раз
в тот миг, когда отец
въезжал в ворота.
Покуда мы еще не
въехали в пределы
того края,
в котором помпадурствовал князь де ля Клюква, поведение его было довольно умеренно.
Бунтовщики
въезжали в разные ворота, каждый
в те, близ коих находился его дом.
Кирша вышел вместе с слугою, и почти
в то же время на боярский двор
въехали верхами человек пять поляков
в богатых одеждах; а за ними столько же польских гусар, вооружение которых, несмотря на свое великолепие, показалось бы
в наше время довольно чудным маскарадным нарядом.
— Кому быть убиту,
тот не замерзнет, — прошептал Кирша,
въезжая в околицу.
— Вестимо, не с бабами! да наши молодцы не
то говорят… А вот, никак, они
въехали в село.
Старый пень находился уже позади их. Челнок быстро несся к берегу. Сделав два-три круга, он
въехал наконец
в один из
тех маленьких, мелких заливов, или «заводьев», которыми, как узором, убираются песчаные берега рек, и засел
в густых кустах лозняка. Мальчики ухватились за ветви, притащили челнок
в глубину залива и проворно соскочили наземь. Страх их прошел мгновенно; они взглянули друг на друга и засмеялись.
За табльдотом мы познакомились. Оказалось, что он помпадур, и что у него есть"вверенный ему край",
в котором он наступает на закон. Нигде
в другом месте — не
то что за границей, а даже
в отечестве — он, милая тетенька, наступать на закон не смеет (составят протокол и отошлют к мировому), а
въедет в пределы"вверенного ему края" — и наступает безвозбранно. И, должно быть, это занятие очень достолюбезное, потому что за границей он страшно по нем тосковал, хотя всех уверял, что тоскует по родине.