Неточные совпадения
Темное небо уже кипело звездами,
воздух был напоен сыроватым теплом, казалось, что лес тает и растекается масляным паром. Ощутимо падала роса.
В густой темноте за рекою
вспыхнул желтый огонек, быстро разгорелся
в костер и осветил маленькую, белую фигурку человека. Мерный плеск воды нарушал безмолвие.
Опираясь брюшком о край стола, покрытого зеленым сукном, играя тоненькой золотой цепочкой часов, а пальцами другой руки как бы соля
воздух, желтолицый человечек звонко чеканил искусно округленные фразы;
в синеватых белках его
вспыхивали угольки черных зрачков, и издали казалось, что круглое лицо его обижено, озлоблено.
Всюду над Москвой,
в небе, всё еще густо-черном,
вспыхнули и трепетали зарева, можно было думать, что сотни медных голосов наполняют
воздух светом, а церкви поднялись из хаоса домов золотыми кораблями сказки.
Прошло 2–3 минуты, и вдруг
в кустах
вспыхнул один огонек, за ним другой, десятый, и еще через полминуты
в воздухе опять закружились тысячами светящиеся эльфы.
После этого он выстрелил из ружья
в воздух, затем бросился к березе, спешно сорвал с нее кору и зажег спичкой. Ярким пламенем
вспыхнула сухая береста, и
в то же мгновение вокруг нас сразу стало вдвое темнее. Испуганные выстрелом изюбры шарахнулись
в сторону, а затем все стихло. Дерсу взял палку и накрутил на нее горящую бересту. Через минуту мы шли назад, освещая дорогу факелом. Перейдя реку, мы вышли на тропинку и по ней возвратились на бивак.
Ночь была такая тихая, что даже осины замерли и не трепетали листьями.
В сонном
воздухе слышались какие-то неясные звуки, точно кто-то вздыхал, шептался, где-то капала вода, чуть слышно трещали кузнечики. По темному небу, усеянному тысячами звезд,
вспыхивали едва уловимые зарницы. Красные блики от костра неровно ложились по земле, и за границей их ночная тьма казалась еще чернее.
Защитники второй причины утверждают, будто
в длинной стволине порох воспламеняется весь до вылета дроби, тогда как
в короткой он не успевает весь
вспыхнуть и уцелевшие зерна выкидываются и падают вниз, и что заряд дроби, долее идущий
в стволе,
в насильственно-стесненном положении, долее не разлетается
в воздухе, чему содействует и узкость стволины.
В это время неподвижный доселе
воздух всколыхнулся. Внезапно налетел ветер, испуганно зашумели деревья. Стало еще темнее. Несколько крупных капель тяжело упало на землю. Я понял, что мне не удастся уйти от дождя и остановился на минуту, чтобы осмотреться. Вдруг весь лес
вспыхнул голубоватым пламенем. Сильный удар грома потряс
воздух и землю, и вслед за тем хлынул ливень.
Снова
вспыхнул огонь, но уже сильнее, ярче, вновь метнулись тени к лесу, снова отхлынули к огню и задрожали вокруг костра,
в безмолвной, враждебной пляске.
В огне трещали и ныли сырые сучья. Шепталась, шелестела листва деревьев, встревоженная волной нагретого
воздуха. Веселые, живые языки пламени играли, обнимаясь, желтые и красные, вздымались кверху, сея искры, летел горящий лист, а звезды
в небе улыбались искрам, маня к себе.
В это время перед самой ротой мгновенно
вспыхнуло пламя, раздался ужаснейший треск, оглушил всю роту, и высоко
в воздухе зашуршели камни и осколки (по крайней мере секунд через 50 один камень упал сверху и отбил ногу солдату). Это была бомба с элевационного станка, и то, что она попала
в роту, доказывало, что французы заметили колонну.
Он как будто хватался вверху за тонкую проволоку, чуть видную
в темном
воздухе, и всякий раз, как ему встречался узел, на его верхушке
вспыхивала яркая, синеватая искра.
Когда он поравнялся с Мордовским городищем, на одном из холмов что-то зашевелилось,
вспыхнул огонёк спички и долго горел
в безветренном
воздухе, освещая чью-то руку и жёлтый круг лица.
Кисейное платье племянницы чуть не
вспыхнуло от огня, пробежавшего по ее жилам; она догадывалась, подозревала, не смела верить, не смела не верить… она должна была выйти на
воздух, чтоб не задохнуться.
В сенях горничные донесли ей, что сегодня ждут генерала, что генерал этот сватается за нее… Вдруг въехала карета.
По площади шумно бегают дети, разбрасывая шутихи; по камням, с треском рассыпая красные искры, прыгают огненные змеи, иногда смелая рука бросает зажженную шутиху высоко вверх, она шипит и мечется
в воздухе, как испуганная летучая мышь, ловкие темные фигурки бегут во все стороны со смехом и криками — раздается гулкий взрыв, на секунду освещая ребятишек, прижавшихся
в углах, — десятки бойких глаз весело
вспыхивают во тьме.
— Gloria, madonna, gloria! [Слава, мадонна, слава! (Итал.).] — тысячью грудей грянула черная толпа, и — мир изменился: всюду
в окнах
вспыхнули огни,
в воздухе простерлись руки с факелами
в них, всюду летели золотые искры, горело зеленое, красное, фиолетовое, плавали голуби над головами людей, все лица смотрели вверх, радостно крича...
Старик замолчал, зажег трубку, —
в неподвижном
воздухе повисло белое облако сладкого дыма.
Вспыхивает огонь, освещая кривой темный нос и коротко остриженные усы под ним.
Замолк нелепо; молчали и все. Словно сам
воздух потяжелел и ночь потемнела; нехотя поднялся Петруша и подбросил сучьев
в огонь — затрещал сухой хворост, полез
в клеточки огонь, и на верхушке сквозной и легкой кучи заболтался дымно-красный, острый язычок. Вдруг
вспыхнуло, точно вздрогнуло, и засветился лист на деревьях, и стали лица без морщин и теней, и во всех глазах заблестело широко, как
в стекле. Фома гавкнул и сказал...
С сими словами, вынув шпагу, он на коленах вполз
в одно из отверстий, держа перед собою смертоносное оружие, и, ощупью подвигаясь вперед, дошел до того места, где можно было идти прямо; сырой
воздух могилы проник
в его члены, отдаленный ропот начал поражать его слух, постепенно увеличиваясь; порою дым валил ему навстречу, и вскоре перед собою, хотя
в отдалении, он различил слабый свет огня, который то
вспыхивал, то замирал.
Уже с полудня парило и
в отдалении всё погрохатывало; но вот широкая туча, давно лежавшая свинцовой пеленой на самой черте небосклона, стала расти и показываться из-за вершин деревьев, явственнее начал вздрагивать душный
воздух, всё сильнее и сильнее потрясаемый приближавшимся громом; ветер поднялся, прошумел порывисто
в листьях, замолк, опять зашумел продолжительно, загудел; угрюмый сумрак побежал над землею, быстро сгоняя последний отблеск зари; сплошные облака, как бы сорвавшись, поплыли вдруг, понеслись по небу; дождик закапал, молния
вспыхнула красным огнем, и гром грянул тяжко и сердито.
И тотчас же сам
вспыхнул весь, помахивает маленькой рукою пред лицом своим, точно ловит
в воздухе новые слова, и поёт...
Когда мы говорили, голоса наши звучали и останавливались над нами
в неподвижном
воздухе, как будто мы одни только и были посреди всего мира и одни год этим голубым сводом, на котором,
вспыхивая и дрожа, играло нежаркое солнце.
Проснулся он, разбуженный странными звуками, колебавшимися
в воздухе, уже посвежевшем от близости вечера. Кто-то плакал неподалёку от него. Плакали по-детски — задорно и неугомонно. Звуки рыданий замирали
в тонкой минорной ноте и вдруг снова и с новой силой
вспыхивали и лились, всё приближаясь к нему. Он поднял голову и через бурьян поглядел на дорогу.
На ночь разложили большой костер. Нагретый
воздух быстро поднимался кверху и опаливал сухую листву на деревьях. Она
вспыхивала и падала на землю
в той стороне, куда относил ее легкий ветерок.
Морской берег ночью! Темные силуэты скал слабо проектируются на фоне звездного неба. Прибрежные утесы, деревья на них, большие камни около самой воды — все приняло одну неопределенную темную окраску. Вода черная, как смоль, кажется глубокой бездной. Горизонт исчез —
в нескольких шагах от лодки море сливается с небом. Звезды разом отражаются
в воде, колеблются, уходят вглубь и как будто снова всплывают на поверхность.
В воздухе вспыхивают едва уловимые зарницы. При такой обстановке все кажется таинственным.
Пошли по заросшей дороге, — она тянулась по косогору к верховью лощины. Сбогар, слабо повизгивая, оглядывался по сторонам и жался к их ногам. Как раз над лощиною низко стояло большое, черное облако с расходившимися
в стороны отрогами. Как будто гигантское, странное насекомое повисло
в воздухе и пристально, победно следило за шедшими по лощине. Угрюмые и молчаливые зарницы
вспыхивали в темноте.
Мы стали укладываться у костра. Трещала и перекатывалась пальба,
в воздухе осами жужжали пули, — это не волновало души. Занимались к северу пожаром все новые станции, — это были простые факелы, равнодушно и деловито горевшие на горизонте… Мелькнула мысль о далеких, милых людях. Мелькнула,
вспыхнула и равнодушно погасла.
Рассказывались страшные вещи про расправы солдат с офицерами. Рассказывали про какого-то полковника: вдали показались казаки-забайкальцы; по желтым околышам и лампасам их приняли за японцев;
вспыхнула паника; солдаты рубили постромки, бестолково стреляли
в своих. Полковник бросился к ним, стал грозно кричать, хотел припугнуть и два раза выстрелил на
воздух из револьвера. Солдаты сомкнулись вокруг него.
При тусклом свете огарка и красной лампадки картины представляли из себя одну сплошную полосу, покрытую черными кляксами; когда же изразцовая печка, желая петь
в один голос с погодой, с воем вдыхала
в себя
воздух, а поленья, точно очнувшись,
вспыхивали ярким пламенем и сердито ворчали, тогда на бревенчатых стенах начинали прыгать румяные пятна, и можно было видеть, как над головой спавшего мужчины вырастали то старец Серафим, то шах Наср-Эддин, то жирный коричневый младенец, таращивший глаза и шептавший что-то на ухо девице с необыкновенно тупым и равнодушным лицом…
В эту самую минуту среди замка
вспыхнул огненный язык, который, казалось, хотел слизать ходившие над ним тучи; дробный, сухой треск разорвал
воздух, повторился
в окрестности тысячными перекатами и наконец превратился
в глухой, продолжительный стон, подобный тому, когда ураган гулит океан, качая его
в своих объятиях; остров обхватило облако густого дыма, испещренного черными пятнами, представлявшими неясные образы людей, оружий, камней; земля задрожала; воды, закипев, отхлынули от берегов острова и, показав на миг дно свое, обрисовали около него вспененную окрайницу; по озеру начали ходить белые косы; мост разлетелся — и вскоре, когда этот ад закрылся, на месте, где стояли замок, кирка, дом коменданта и прочие здания, курились только груды щебня, разорванные стены и надломанные башни.
В эту осеннюю ночь так свеж и чист был
воздух, так много звезд сверкало на темном небе. Они падали, оставляя огнистый след, и
вспыхивали, и голубым светом озаряли красивое женское лицо, отражались
в темных глазах — точно светляк появлялся на дне черного глубокого колодца. И жадные губы беззвучно целовали и глаза эти, свежие, как
воздух ночи, уста, холодную щеку. Ликующие, дрожащие любовью голоса, сплетаясь, шептали о радости и жизни.