Неточные совпадения
Самгин наблюдал шумную возню людей и
думал, что для них существуют школы, церкви, больницы, работают учителя, священники,
врачи. Изменяются к лучшему эти люди? Нет. Они такие же, какими были за двадцать, тридцать лег до этого года. Целый угол пекарни до потолка загроможден сундучками с инструментом плотников. Для них делают топоры, пилы, шерхебели, долота. Телеги, сельскохозяйственные машины, посуду, одежду. Варят стекло. В конце концов, ведь и войны имеют целью дать этим людям землю и работу.
Ввиду того, что солдаты лечатся у своих военных
врачей, а чиновники и их семьи у себя на дому, надо
думать, что в число 11309 вошли только ссыльные и их семьи, причем каторжные составляли большинство, и что таким образом каждый ссыльный и прикосновенный к ссылке обращался за медицинскою помощью не менее одного раза в год.
— Да, — отвечал тот, не без досады
думая, что все это ему очень нравилось, особенно сравнительно с тем мутным супом и засушенной говядиной, которые им готовила трехрублевая кухарка. То же почувствовал он, выпивая стакан мягкого и душистого рейнвейна, с злобой воображая, что дома, по предписанию
врача, для здоровья, ему следовало бы пить такое именно хорошее вино, а между тем он должен был довольствоваться шестигривенной мадерой.
Исполнение человеком долга своего моралисты обыкновенно считают за одну из самых величайших добродетелей, но
врачи и физиологи, хлопочущие более о сохранении благосостояния нашего грешного тела, не
думаю, чтобы рекомендовали безусловно эту добродетель своим пациентам.
Думал,
думал и, видя, что ничего не выдумаю, решил себе съездить в свой уездный город и повидаться с тем материалистом-врачом Отрожденским, о котором мне говорил и с которым даже советовал повидаться становой Васильев. Сказано — сделано: приезжаю в городишко, остановился на постоялом дворе и, чтобы иметь предлог познакомиться с доктором не совсем официальным путем, посылаю просить его к себе как больной
врача.
«Боже мой, —
думал он, вспоминая, как
врачи только что исследовали его, — ведь они так недавно слушали психиатрию, держали экзамен, — откуда же это круглое невежество? Они понятия не имеют о психиатрии!»
Так, со времен Михаила Феодоровича у нас при дворе были постоянно иностранные
врачи, но никто не
подумал перенять от них й1едицинские сведения.
«Вежливый человек», — с удовольствием
подумал я. Фигура мне очень понравилась, и даже рыжая густая борода произвела хорошее впечатление. Видимо, борода эта пользовалась некоторым уходом. Владелец ее не только подстригал, но даже и смазывал каким-то веществом, в котором
врачу, пробывшему в деревне хотя бы короткий срок, нетрудно угадать постное масло.
«Я ни в чем не виноват, —
думал я упорно и мучительно, — у меня есть диплом, я имею пятнадцать пятерок. Я же предупреждал еще в том большом городе, что хочу идти вторым
врачом. Нет. Они улыбались и говорили: «Освоитесь». Вот тебе и освоитесь. А если грыжу привезут? Объясните, как я с нею освоюсь? И в особенности каково будет себя чувствовать больной с грыжей у меня под руками? Освоится он на том свете (тут у меня холод по позвоночнику…).
О больнице и говорить не приходится. В ней было хирургическое отделение, терапевтическое, заразное, акушерское. В больнице была операционная, в ней сиял автоклав, серебрились краны, столы раскрывали свои хитрые лапы, зубья, винты. В больнице был старший
врач, три ординатора (кроме меня), фельдшера, акушерки, сиделки, аптека и лаборатория. Лаборатория,
подумать только! С цейсовским микроскопом, прекрасным запасом красок.
Последние слова подействовали на доктора сильнее, чем ссылки на человеколюбие или призвание
врача. Он
подумал и сказал со вздохом...
Меж тем родные — слышу их как нынe —
Вопрос решали: чем я занемог?
Мать
думала — то корь. На скарлатине
Настаивали тетки. Педагог
С
врачом упорно спорил по-латыне,
И в толках их, как я расслышать мог,
Два выраженья часто повторялись:
Somnambulus и febris cerebralis…
Никто не станет отрицать того, что живая кровь, струящаяся под ударом ножа, или содрогание живых мышц во время оперирования развивают в молодом операторе смелость, находчивость и уверенность в своих действиях; но, с другой стороны, я
думаю, не подлежит никакому сомнению, что такое упражнение неопытной руки в операциях на живом — негуманно и несогласно с задачами
врача вообще».
Может быть, от всего этого урагана для нас останется много ценных средств, но ужас берет, когда
подумаешь, какою ценою это будет куплено, и жутко становится за больных, которые, как бабочки на огонь, неудержимо, часто вопреки убеждению
врачей, стремятся навстречу этому урагану.
А вечером в тот же день я
думал: где же найти границу, при которой могли бы жить и
врач, и больной, и сумею ли я сам всегда удержаться на этой границе?..
Думать, что его можно разжалобить, — смешно; смешно и ждать, что можно чего-нибудь достигнуть указанием на его несправедливое отношение к нам. Только тот, кто борется, может заставить себя слушать. И выход для нас один: мы,
врачи, должны объединиться, должны совместными силами бороться с этим чудовищем и отвоевать себе лучшую и более свободную долю.
— Я
думаю, что сестра милосердия — не
врач, и она не может об этом судить, — резко отвечает она.
Я исходил все больницы, был у всех главных
врачей; они выслушивали меня с холодно-любезным, скучающим видом и отвечали, что мест нет и что вообще я напрасно
думаю, будто можно где-нибудь попасть в больницу сразу на платное место.
Кое-как я нес свои обязанности, горько смеясь в душе над больными, которые имели наивность обращаться ко мне за помощью: они, как и я раньше,
думают, что тот, кто прошел медицинский факультет, есть уже
врач, они не знают, что
врачей на свете так же мало, как и поэтов, что
врач — ординарный человек при теперешнем состоянии науки — бессмыслица.
Как хороший врач-практик, которому скучно лечить неинтересную болезнь, он мельком и нехотя оглядел мой тарантас, коротко и ясно поставил диагноз,
подумал и, ни слова не сказав мне, лениво поплелся по дороге, потом оглянулся и сказал ямщику...
Человек без вести пропал в доме! Горданов решительно не знал, что ему
думать, и считал себя выданным всеми… Он потребовал к себе следователя, но тот не являлся, хотел позвать к себе
врача, так как
врач не может отказаться посетить больного, а Горданов был в самом деле нездоров. Но он вспомнил о своем нездоровье только развязав свою руку и ужаснулся: вокруг маленького укола, на ладони, зияла темненькая каемочка, точно бережок из аспидированного серебра.
В гостиной было тихо, так тихо, что явственно слышалось, как стучал по потолку залетевший со двора слепень. Хозяйка дачи, Ольга Ивановна, стояла у окна, глядела на цветочную клумбу и
думала. Доктор Цветков, ее домашний
врач и старинный знакомый, приглашенный лечить Мишу, сидел в кресле, покачивал своею шляпой, которую держал в обеих руках, и тоже
думал. Кроме них в гостиной и в смежных комнатах не было ни души. Солнце уже зашло, и в углах, под мебелью и на карнизах стали ложиться вечерние тени.
— Голубушка, Вера, и женатые отказывались от мест, — сказал я. — Читали вы в газетах о саратовской истории? Все
врачи, как один человек, отказались. А нужно знать, какие это горькие бедняки были, многие с семьями, —
подумать жутко!
Но и тогда о карьере практикующего
врача я не
думал.
Учителя, небогатые
врачи, фельдшера при громадном труде не имеют даже утешения
думать, что они служат идее, народу, так как все время голова бывает набита мыслями о куске хлеба, о дровах, плохих дорогах, болезнях.
Отец мой был поляк и католик. По семейным преданиям, его отец, Игнатий Михайлович, был очень богатый человек, участвовал в польском восстании 1830–1831 годов, имение его было конфисковано, и он вскоре умер в бедности. Отца моего взял к себе на воспитание его дядя, Викентий Михайлович, тульский помещик, штабс-капитан русской службы в отставке, православный. В университете отец сильно нуждался; когда кончил
врачом, пришлось
думать о куске хлеба и уехать из Москвы. Однажды он мне сказал...
Он говорил, что служил вместе с вами, и энергично протестовал против обвинения вас в бездарности как
врача; наоборот, говорил, что вы талантливы, что о вашем уходе из больницы сожалеют, что вы и не
думали бросать практики.
— М-да-с… — говорит
врач, рассматривая красиво сложенные пирамиды из казанского мыла. — Каких ты у себя здесь из мыла вавилонов настроил! Изобретательность,
подумаешь! Э… э… э! Это что же такое? Поглядите, господа! Демьян Гаврилыч изволит мыло и хлеб одним и тем же ножом резать!
Дождавшись, когда уснет муж, она поднимает свою горячую голову, прикладывает палец к губам и
думает: что, если она рискнет выйти сейчас из дому? После можно будет соврать что-нибудь, сказать, что она бегала в аптеку, к зубному
врачу.
— Вы знаете, я
думаю, главный
врач стесняется, не знает, в какой форме мне предложить! — догадывался он. — На днях я буду иметь с ним объяснение.
И сами мы,
врачи из запаса,
думали, что таких людей, тем более среди
врачей, давно уже не существует. В изумлении смотрели мы на распоряжавшихся нами начальников-врачей, «старших товарищей»… Как будто из седой старины поднялись тусклые, жуткие призраки с высокомерно-бесстрастными лицами, с гусиным пером за ухом, с чернильными мыслями и бумажною душою. Въявь вставали перед нами уродливые образы «Ревизора», «Мертвых душ» и «Губернских очерков».
В госпитале полною, бесконтрольною хозяйкою была Новицкая. Солдаты команды обязаны были вытягиваться перед нею во фронт.
Врачам смешно было и
подумать, чтобы Новицкая стала исполнять их приказы: она их совершенно игнорировала. То и дело происходили столкновения.
— Но я свое возьму, пусть они не
думают! Я все намекаю главному
врачу, что мне его шашни известны. Я нарочно одолжил у него пятьдесят рублей, не отдаю и несколько раз намекал, что не считаю себя его должником.
«Эта мечтательность, —
думал Фиоравенти, — перейдет с летами в желание совершенствовать себя», — и смотрел на своего питомца с гордостью отца и воспитателя. Создать из него знаменитого
врача, подарить им обществу члена полезнейшего, нежели барончика, может статься, незначащего, наукам — новые успехи, истории — новое великое имя: этою мыслью, этими надеждами убаюкивал он свою совесть.
Наконец, спасенный помощью
врача, любовью к сыну, я опомнился и на первый голос рассудка решился бежать из Италии, где,
думал я, самый воздух распаляет воображение до безумия.
Не слышно еще было, чтобы какой известный
врач посетил Московию. А сколько добра мог бы он там сделать!.. Врачуя, всего легче, удобнее просвещать; человек всегда охотнее повинуется своему благотворителю. «Народ русский юн, свеж, следовательно, готов принять все прекрасное и высокое!» —
думал Антон. В Московию, Антон! туда, с твоею пламенною душой, с твоими девственными надеждами и учеными опытами, туда, в эту восточную Колумбию!
— Василий Васильевич изъявил мне желание, — вкрадчиво заговорил тот, — написать прошение министру юстиции, в котором объяснит, что он, чувствуя угрызения совести, желает восстановить истину, искаженную им умышленно на суде по наущению окружавших его лиц, чем он ввел в заблуждение не только врача-психиатра, который его исследовал, но и присяжных заседателей, решивших дело. Василий Васильевич
думает, что после такой повинной у него будет легче на сердце.
По вскрытии
врач дал заключение, что смерть последовала от огнестрельной раны в груди, почти в упор, так как платье и края раны были опалены, но что убитый умер не тотчас же, а спустя некоторое время, около часа, так как по состоянию его мозга, переполненного кровью, можно заключить, что несчастный, после нанесения ему смертельной раны, был в сильном возбуждении, необычайном волнении и много
думал.
Друзья покойника не долго
думали: убили тотчас
врача или, как говорят другие, мучили его так, что он сам бросился в колодец, избегая новых пыток.
Остроумная писательница, из последнего литературного этюда которой я выписал этот эпиграф, обрисовывает дело чрезвычайно верно. Когда летом 1892 года, в самом конце девятнадцатого века, появилась в нашей стране холера, немедленно же появилось и разномыслие, что надо делать. «
Врачи говорили, что надо убить запятую, а народ
думал, что надо убить
врачей».
Следует добавить, что народ не только так «
думал», но он пробовал и приводить это в действие. Несколько
врачей, старавшихся убить запятую для лучшей пользы делу, были сами убиты.
Все расстроила эта внезапная болезнь, которую его
врач до сегодня хорошенько не определил. Не то это острый ревматизм сочленений, в чистом виде, не то подагра. Но двинуться нельзя, о поездке в деревню нечего и
думать. А сколько придется лежать? Кто это знает?