Неточные совпадения
Голос обязан иметь градоначальник ясный и далеко слышный; он должен помнить, что градоначальнические легкие созданы для отдания приказаний. Я знал одного градоначальника, который, приготовляясь к сей должности, нарочно поселился на берегу моря и там
во всю мочь кричал. Впоследствии этот градоначальник усмирил одиннадцать больших бунтов, двадцать девять средних возмущений и более полусотни малых недоразумений. И
все сие с помощью одного своего далеко слышного
голоса.
— Я сомневался, я сомневаюсь
во всем, — проговорил Левин неприятным для себя
голосом и замолчал.
И поэтому, не будучи в состоянии верить в значительность того, что он делал, ни смотреть на это равнодушно, как на пустую формальность,
во всё время этого говенья он испытывал чувство неловкости и стыда, делая то, чего сам не понимает, и потому, как ему говорил внутренний
голос, что-то лживое и нехорошее.
«Но знаю ли я ее мысли, ее желания, ее чувства?» вдруг шепнул ему какой-то
голос. Улыбка исчезла с его лица, и он задумался. И вдруг на него нашло странное чувство. На него нашел страх и сомнение, сомнение
во всем.
— Ты, ты виноват
во всем! — вскрикнула она со слезами отчаяния и злости в
голосе, вставая.
Между такими чиновниками не мог не быть замечен и отличен Чичиков, представляя
во всем совершенную противоположность и взрачностью лица, и приветливостью
голоса, и совершенным неупотребленьем никаких крепких напитков.
Обнаруживала ли ими болеющая душа скорбную тайну своей болезни, что не успел образоваться и окрепнуть начинавший в нем строиться высокий внутренний человек; что, не испытанный измлада в борьбе с неудачами, не достигнул он до высокого состоянья возвышаться и крепнуть от преград и препятствий; что, растопившись, подобно разогретому металлу, богатый запас великих ощущений не принял последней закалки, и теперь, без упругости, бессильна его воля; что слишком для него рано умер необыкновенный наставник и нет теперь никого
во всем свете, кто бы был в силах воздвигнуть и поднять шатаемые вечными колебаньями силы и лишенную упругости немощную волю, — кто бы крикнул живым, пробуждающим
голосом, — крикнул душе пробуждающее слово: вперед! — которого жаждет повсюду, на
всех ступенях стоящий,
всех сословий, званий и промыслов, русский человек?
Потянувши впросонках
весь табак к себе со
всем усердием спящего, он пробуждается, вскакивает, глядит, как дурак, выпучив глаза,
во все стороны, и не может понять, где он, что с ним было, и потом уже различает озаренные косвенным лучом солнца стены, смех товарищей, скрывшихся по углам, и глядящее в окно наступившее утро, с проснувшимся лесом, звучащим тысячами птичьих
голосов, и с осветившеюся речкою, там и там пропадающею блещущими загогулинами между тонких тростников,
всю усыпанную нагими ребятишками, зазывающими на купанье, и потом уже наконец чувствует, что в носу у него сидит гусар.
Во время путешествия он заметно успокоился; но по мере приближения к дому лицо его
все более и более принимало печальное выражение, и когда, выходя из коляски, он спросил у выбежавшего, запыхавшегося Фоки: «Где Наталья Николаевна?» —
голос его был нетверд и в глазах были слезы.
Слышно было, как
во всех этажах, по
всей лестнице собиралась толпа, слышались
голоса, восклицания, всходили, стучали, хлопали дверями, сбегались.
Спастись
во всем мире могли только несколько человек, это были чистые и избранные, предназначенные начать новый род людей и новую жизнь, обновить и очистить землю, но никто и нигде не видал этих людей, никто не слыхал их слова и
голоса.
Клим шагал по двору, углубленно размышляя: неужели
все это только игра и выдумка? Из открытого окна
во втором этаже долетали ворчливые
голоса Варавки, матери; с лестницы быстро скатилась Таня Куликова.
— Революция направлена против безответственных, — вполголоса, но твердо говорил Иноков. Возразить ему Самгин не успел — подошел Макаров, сердито проворчал, что полиция
во всех странах одинаково глупа, попросил папиросу. Элегантно одетый, стройный, седовласый, он зажег спичку, подержал ее вверх огнем, как свечу, и, не закурив папиросу, погасил спичку, зажег другую, прислушиваясь к тихим
голосам женщин.
В лицо Самгина смотрели, голубовато улыбаясь, круглые, холодненькие глазки, брезгливо шевелилась толстая нижняя губа, обнажая желтый блеск золотых клыков, пухлые пальцы правой руки играли платиновой цепочкой на животе, указательный палец левой беззвучно тыкался в стол.
Во всем поведении этого человека, в словах его, в гибкой игре
голоса было что-то обидно несерьезное. Самгин сухо спросил...
В ответ на этот плачевный крик Самгин пожал плечами, глядя вслед потемневшей, как
все люди в этот час, фигуре бывшего агента полиции. Неприятная сценка с Митрофановым, скользнув по настроению, не поколебала его. Холодный сумрак быстро разгонял людей, они шли
во все стороны, наполняя воздух шумом своих
голосов, и по веселым
голосам ясно было: люди довольны тем, что исполнили свой долг.
Возвратясь в дом, Самгин закусил, выпил две рюмки водки, прилег на диван и тотчас заснул. Разбудил его оглушительный треск грома, — в парке непрерывно сверкали молнии, в комнате, на столе
все дрожало и пряталось
во тьму, густой дождь хлестал в стекла, синевато светилась посуда на столе, выл ветер и откуда-то доносился ворчливый
голос Захария...
И вдруг с черного неба опрокинули огромную чашу густейшего медного звука, нелепо лопнуло что-то, как будто выстрел пушки, тишина взорвалась,
во тьму влился свет, и стало видно улыбки радости, сияющие глаза,
весь Кремль вспыхнул яркими огнями, торжественно и бурно поплыл над Москвой колокольный звон, а над толпой птицами затрепетали, крестясь, тысячи рук, на паперть собора вышло золотое духовенство, человек с горящей разноцветно головой осенил людей огненным крестом, и тысячеустый
голос густо, потрясающе и убежденно — трижды сказал...
— Не могу не сомневаться, — перебил он, — не требуйте этого. Теперь, при вас, я уверен
во всем: ваш взгляд,
голос,
все говорит. Вы смотрите на меня, как будто говорите: мне слов не надо, я умею читать ваши взгляды. Но когда вас нет, начинается такая мучительная игра в сомнения, в вопросы, и мне опять надо бежать к вам, опять взглянуть на вас, без этого я не верю. Что это?
«
Все изгадил! Вот настоящая ошибка! „Никогда!“ Боже! Сирени поблекли, — думал он, глядя на висящие сирени, — вчера поблекло, письмо тоже поблекло, и этот миг, лучший в моей жизни, когда женщина в первый раз сказала мне, как
голос с неба, что есть
во мне хорошего, и он поблек!..»
— Какая тайна? Что вы! — говорила она, возвышая
голос и делая большие глаза. — Вы употребляете
во зло права кузена — вот в чем и
вся тайна. А я неосторожна тем, что принимаю вас
во всякое время, без тетушек и папа…
— Если б я предвидела, — сказала она глубоко обиженным
голосом, — что он впутает меня в неприятное дело, я бы отвечала вчера ему иначе. Но он так уверил меня, да и я сама до этой минуты была уверена в вашем добром расположении к нему и ко мне! Извините, Татьяна Марковна, и поспешите освободить из заключения Марфу Васильевну… Виноват
во всем мой: он и должен быть наказан… А теперь прощайте, и опять прошу извинить меня… Прикажите человеку подавать коляску!..
Морщины лучами окружали глаза и губы; в глазах,
голосе,
во всех чертах светилась старческая, умная и приветливая доброта — плод долгой жизни и практической мудрости.
Так говорили свидетели, сам же обвиняемый
во всем винился и, как пойманный зверок, бессмысленно оглядываясь по сторонам, прерывающимся
голосом рассказывал
всё, как было.
«
Всё это так, — говорил другой
голос, — но, во-первых, ты не проведешь же
всей жизни в Сибири.
— Да, я самая, — сказала Лидия и,
во весь рот открывая ряд прекрасных зубов, улыбнулась доброю, детскою улыбкой. — Это тетя очень хотела вас видеть. Тетя! — обратилась она в дверь приятным нежным
голосом.
— Как вы
во всем столь умны, как это вы
во всем произошли? — ласкался
все более и более женский
голос.
Смелая, бойкая была песенка, и ее мелодия была веселая, — было в ней две — три грустные ноты, но они покрывались общим светлым характером мотива, исчезали в рефрене, исчезали
во всем заключительном куплете, — по крайней мере, должны были покрываться, исчезать, — исчезали бы, если бы дама была в другом расположении духа; но теперь у ней эти немногие грустные ноты звучали слышнее других, она как будто встрепенется, заметив это, понизит на них
голос и сильнее начнет петь веселые звуки, их сменяющие, но вот она опять унесется мыслями от песни к своей думе, и опять грустные звуки берут верх.
— Верочка, друг мой, ты упрекнула меня, — его
голос дрожал,
во второй раз в жизни и в последний раз; в первый раз
голос его дрожал от сомнения в своем предположении, что он отгадал, теперь дрожал от радости: — ты упрекнула меня, но этот упрек мне дороже
всех слов любви. Я оскорбил тебя своим вопросом, но как я счастлив, что мой дурной вопрос дал мне такой упрек! Посмотри, слезы на моих глазах, с детства первые слезы в моей жизни!
Снимая в коридоре свою гороховую шинель, украшенную воротниками разного роста, как носили
во время первого консулата, — он, еще не входя в аудиторию, начинал ровным и бесстрастным (что очень хорошо шло к каменному предмету его)
голосом: «Мы заключили прошедшую лекцию, сказав
все, что следует, о кремнеземии», потом он садился и продолжал: «о глиноземии…» У него были созданы неизменные рубрики для формулярных списков каждого минерала, от которых он никогда не отступал; случалось, что характеристика иных определялась отрицательно: «Кристаллизация — не кристаллизуется, употребление — никуда не употребляется, польза — вред, приносимый организму…»
Не будучи в состоянии угомонить этот тайный
голос, она бесцельно бродила по опустелым комнатам, вглядывалась в церковь, под сенью которой раскинулось сельское кладбище, и припоминала. Старик муж в могиле, дети разбрелись
во все стороны, старые слуги вымерли, к новым она примениться не может… не пора ли и ей очистить место для других?
Кузнец остановился с своими мешками. Ему почудился в толпе девушек
голос и тоненький смех Оксаны.
Все жилки в нем вздрогнули; бросивши на землю мешки так, что находившийся на дне дьяк заохал от ушибу и голова икнул
во все горло, побрел он с маленьким мешком на плечах вместе с толпою парубков, шедших следом за девичьей толпою, между которою ему послышался
голос Оксаны.
Он был
во всем стилизатор, говорил искусственно тихим
голосом, с опущенными вниз глазами.
— Остановить… такую махину! Никогда не поверю! И опять, поднявшись
во весь рост, — седой, крупный, внушительный, — он стал словами,
голосом, жестами изображать необъятность вселенной. Увлекаясь, он шаг за шагом подвигал свой скептицизм много дальше Иисуса Навина и его маленьких столкновений с амалекитянами.
Старший брат в виде короля восседал на высоком стуле, задрапированный пестрым одеялом, или лежал на одре смерти; сестренку, которая
во всем этом решительно ничего не понимала, мы сажали у его ног, в виде злодейки Урсулы, а сами, потрясая деревянными саблями, кидали их с презрением на пол или кричали дикими
голосами...
Во время уроков она смотрела углубленными глазами через меня — в стену, в окно, спрашивала меня усталым
голосом, забывала ответы и
всё чаще сердилась, кричала — это тоже обидно: мать должна быть справедлива больше
всех, как в сказках.
Становится темнее, тише, но всюду невидимо протянуты чуткие струны, и каждый звук — запоет ли птица
во сне, пробежит ли еж, или где-то тихо вспыхнет человечий
голос —
всё особенно, не по-дневному звучно, подчеркнутое любовно чуткой тишиной.
И они на лицах и в тоне
голоса старались показать, что у меня не только очень тепло, но даже жарко и что моя квартира —
во всех отношениях рай земной.
Очевидно, что в одиночку такая охота не заманчива, хотя очень спокойна: курить, сидеть, прохаживаться, даже лежать, если угодно, но она уже слишком недобычлива и даже может быть скучновата, потому что иногда лет вальдшнепов располагается весьма неудачно:
во всех направлениях слышны их
голоса, а именно на то место, где стоит охотник, не налетит в меру ни один, и, простояв часа три, охотник принужден будет воротиться домой, не разрядив даже ружья.
— «А о чем же ты теперь думаешь?» — «А вот встанешь с места, пройдешь мимо, а я на тебя гляжу и за тобою слежу; прошумит твое платье, а у меня сердце падает, а выйдешь из комнаты, я о каждом твоем словечке вспоминаю, и каким
голосом и что сказала; а ночь
всю эту ни о чем и не думал,
всё слушал, как ты
во сне дышала, да как раза два шевельнулась…» — «Да ты, — засмеялась она, — пожалуй, и о том, что меня избил, не думаешь и не помнишь?» — «Может, говорю, и думаю, не знаю».
Князь проговорил свои несколько фраз
голосом неспокойным, прерываясь и часто переводя дух.
Всё выражало в нем чрезвычайное волнение. Настасья Филипповна смотрела на него с любопытством, но уже не смеялась. В эту самую минуту вдруг громкий, новый
голос, послышавшийся из-за толпы, плотно обступившей князя и Настасью Филипповну, так сказать, раздвинул толпу и разделил ее надвое. Перед Настасьей Филипповной стоял сам отец семейства, генерал Иволгин. Он был
во фраке и в чистой манишке; усы его были нафабрены…
— Но, однако же! — вдруг и как-то не в меру, взрывом, возвысил
голос Ганя, — во-первых, прошу отсюда
всех в залу, а потом позвольте узнать…
И тут же спокойным, ровным
голосом, хотя с внутренней дрожью
во всех членах, Иван Петрович объявил отцу, что он напрасно укоряет его в безнравственности; что хотя он не намерен оправдывать свою вину, но готов ее исправить, и тем охотнее, что чувствует себя выше всяких предрассудков, а именно — готов жениться на Маланье.
Как на грех, снег перестал идти, и в белом сиянии показался молодой месяц. Теперь
весь позор гущинского двора был на виду, а замываньем только размазали по ним деготь. Крикнувший
голос принадлежал поденщице Марьке, которая возвращалась с фабрики
во главе остальной отпетой команды. Послышался визг, смех, хохот, и в Таисью полетели комья свежего снега.
Твой брат у меня в келье: с каким наслаждением я его вижу, с каким удовольствием слышу его
голос и что это
все во мне воскрешает!» (16 августа 1842 г.)
— Дуся! Милый, — ласково произнесла женщина воркующим, немного хриплым со сна
голосом, — а я тебя ждала, ждала и даже рассердилась. А потом заснула и
всю ночь тебя
во сне видела. Иди ко мне, моя цыпочка, моя ляленька! — Она притянула его к себе, грудь к груди.
И когда пришел настоящий час, стало у молодой купецкой дочери, красавицы писаной, сердце болеть и щемить, ровно стало что-нибудь подымать ее, и смотрит она то и дело на часы отцовские, аглицкие, немецкие, — а
все рано ей пускаться в дальний путь; а сестры с ней разговаривают, о том о сем расспрашивают, позадерживают; однако сердце ее не вытерпело: простилась дочь меньшая, любимая, красавица писаная, со честным купцом, батюшкой родимыим, приняла от него благословение родительское, простилась с сестрами старшими, любезными, со прислугою верною, челядью дворовою и, не дождавшись единой минуточки до часа урочного, надела золот перстень на правый мизинец и очутилась
во дворце белокаменном,
во палатах высокиих зверя лесного, чуда морского, и, дивуючись, что он ее не встречает, закричала она громким
голосом: «Где же ты мой добрый господин, мой верный друг?
С той поры, с того времечка пошли у них разговоры, почитай целый день,
во зеленом саду на гуляньях,
во темных лесах на катаньях и
во всех палатах высокиих. Только спросит молода дочь купецкая, красавица писаная: «Здесь ли ты, мой добрый, любимый господин?» Отвечает лесной зверь, чудо морское: «Здесь, госпожа моя прекрасная, твой верный раб, неизменный друг». И не пугается она его
голоса дикого и страшного, и пойдут у них речи ласковые, что конца им нет.
Она была уже спокойна и твердым
голосом уговаривала моего отца не сокрушаться заранее, а положиться
во всем на милость божию.
И мало спустя времечка побежала молода дочь купецкая, красавица писаная,
во сады зеленые, входила
во беседку свою любимую, листьями, ветками, цветами заплетенную, и садилась на скамью парчовую, и говорит она задыхаючись, бьется сердечко у ней, как у пташки пойманной, говорит таковые слова: «Не бойся ты, господин мой, добрый, ласковый, испугать меня своим
голосом: опосля
всех твоих милостей, не убоюся я и рева звериного; говори со мной, не опасаючись».
Движущаяся беседка
во весь дух догоняет карету, и Любочка пищит при этом самым пронзительным
голосом, чего она никогда не забывает делать при каждом случае, доставляющем ей большое удовольствие.