Неточные совпадения
Левин знал тоже, что,
возвращаясь домой, надо было прежде всего итти
к жене, которая была нездорова; а мужикам, дожидавшимся его уже три часа, можно было еще подождать; и знал, что несмотря на всё удовольствие, испытываемое им при сажании роя, надо было лишиться этого удовольствия и, предоставив старику без себя сажать рой, пойти толковать с мужиками, нашедшими его на пчельнике.
Он отправлялся на несколько мгновений в сад, стоял там как истукан, словно пораженный несказанным изумлением (выражение изумления вообще не сходило у него с лица), и
возвращался снова
к сыну, стараясь избегать расспросов
жены.
Варвара
возвратилась около полуночи. Услышав ее звонок, Самгин поспешно зажег лампу, сел
к столу и разбросал бумаги так, чтоб видно было: он давно работает. Он сделал это потому, что не хотел говорить с
женою о пустяках. Но через десяток минут она пришла в ночных туфлях, в рубашке до пят, погладила влажной и холодной ладонью его щеку, шею.
В 1851 году я был проездом в Берне. Прямо из почтовой кареты я отправился
к Фогтову отцу с письмом сына. Он был в университете. Меня встретила его
жена, радушная, веселая, чрезвычайно умная старушка; она меня приняла как друга своего сына и тотчас повела показывать его портрет. Мужа она не ждала ранее шести часов; мне его очень хотелось видеть, я
возвратился, но он уже уехал на какую-то консультацию
к больному.
Именно с такими мыслями
возвращался в Заполье Галактион и последнюю станцию особенно торопился. Ему хотелось поскорее увидеть
жену и детей. Да, он соскучился о них. На детей в последнее время он обращал совсем мало внимания, и ему делалось совестно. И
жены совестно. Подъезжая
к городу, Галактион решил, что все расскажет
жене, все до последней мелочи, вымолит прощение и заживет по-новому.
Он услал ее, наконец, и после долгих колебаний (Варвара Павловна все не
возвращалась) решился отправиться
к Калитиным, — не
к Марье Дмитриевне (он бы ни за что не вошел в ее гостиную, в ту гостиную, где находилась его
жена), но
к Марфе Тимофеевне; он вспомнил, что задняя лестница с девичьего крыльца вела прямо
к ней.
…Письмо ваше от 4 октября получил я в Петербурге, куда мне прислала его
жена. Там я не имел возможности заняться перепиской. Все время проводил в болтовне дома с посетителями и старыми товарищами и друзьями.
К жене я
возвратился 8-го числа…
Розанов поехал и
возвратился в Петербург с своей девочкой, а его
жена поехала
к отцу.
Зайдут
к Семенову, а тут кстати раскупорят, да и разопьют бутылочки две мадеры и домой уж
возвратятся гораздо повеселее, тщательно скрывая от
жен, где были и что делали; но те всегда догадываются по глазам и делают по этому случаю строгие выговоры, сопровождаемые иногда слезами. Чтоб осушить эти слезы, мужья дают обещание не заходить никогда
к Семенову; но им весьма основательно не верят, потому что обещания эти нарушаются много-много через неделю.
Тулузов между тем, давно уже слышавший, что
жена возвратилась, и тщетно ожидая, что она придет
к нему с должным донесением, потерял, наконец, терпение и сам вошел
к ней.
— В человеке, кроме души, — объяснил он, — существует еще агент, называемый «Архей» — сила жизни, и вот вы этой жизненной силой и продолжаете жить, пока
к вам не
возвратится душа… На это есть очень прямое указание в нашей русской поговорке: «души она — положим, мать, сестра,
жена, невеста — не слышит по нем»… Значит, вся ее душа с ним, а между тем эта мать или
жена живет физическою жизнию, — то есть этим Археем.
9-еапреля.
Возвратился из-под начала на свое пепелище. Тронут был очень слезами
жены своей, без меня здесь исстрадавшейся, а еще более растрогался слезами
жены дьячка Лукьяна. О себе молчав, эта женщина благодарила меня, что я пострадал за ее мужа. А самого Лукьяна сослали в пустынь, но всего только, впрочем, на один год. Срок столь непродолжительный, что семья его не истощает и не евши. Ближе
к Богу будет по консисторскому соображению.
Когда он
возвращался в Чурасово после своих страшных подвигов, то вел себя попрежнему почтительно
к старшим, ласково и внимательно
к равным, предупредительно и любезно
к своей
жене, которая, выплакав свое горе, опять стала здорова и весела, а дом ее попрежнему был полон гостей и удовольствий.
Отправляясь туда, он завозил
жену к ее отцу, а
возвращаясь из присутствия, заезжал сам
к тестю и, пробыв у него несколько времени, увозил свою
жену домой.
Как я ни привык ко всевозможным выходкам Пепки, но меня все-таки удивляли его странные отношения
к жене. Он изредка навещал ее и
возвращался в «Федосьины покровы» злой. Что за сцены происходили у этой оригинальной четы, я не знал и не желал знать. Аграфена Петровна стеснялась теперь приходить ко мне запросто, и мы виделись тоже редко. О сестре она не любила говорить.
(Суслов отводит
жену и по дороге что-то шепчет ей. Она отшатнулась от него, остановилась. Он берет ее под руку и ведет направо, где они несколько минут тихо разговаривают и
возвращаются к террасе после того, как Басов уходит.)
Впоследствии я бывал на «пятницах» Полонского в Петербурге, и года через три, когда я уже был женат и жил на Мясницкой, в гостинице «Рояль»,
возвращаясь домой с
женой к обеду, я получил от швейцара карточку «Яков Петрович Полонский».
Мой отец брал взятки и воображал, что это дают ему из уважения
к его душевным качествам; гимназисты, чтобы переходить из класса в класс, поступали на хлеба
к своим учителям, и эти брали с них большие деньги;
жена воинского начальника во время набора брала с рекрутов и даже позволяла угощать себя и раз в церкви никак не могла подняться с колен, так как была пьяна; во время набора брали и врачи, а городовой врач и ветеринар обложили налогом мясные лавки и трактиры; в уездном училище торговали свидетельствами, дававшими льготу по третьему разряду; благочинные брали с подчиненных причтов и церковных старост; в городской, мещанской, во врачебной и во всех прочих управах каждому просителю кричали вослед: «Благодарить надо!» — и проситель
возвращался, чтобы дать 30–40 копеек.
К концу года, гляжу, ко мне и
возвращается: «Дома, говорит, день пробыл и
жене гостинец отдал, а жить мне у себя нельзя: полиция ищет, под суд берут».
— Самое лучшее, по-моему, для тебя, — отвечала Елена, по-видимому, совершенно искренним тоном, — сойтись опять с
женой. Я не хотела тебе тогда говорить, но ей действительно нехорошо живется с Миклаковым, и она очень рада будет
возвратиться к тебе.
Жена, довольная мною, встает и идет
к двери, но тотчас же
возвращается и говорит...
Он успел посмотреть себя ребенком, свою деревню, свою мать, краснощекую, пухлую женщину, с добрыми серыми глазами, отца — рыжебородого гиганта с суровым лицом; видел себя женихом и видел
жену, черноглазую Анфису, с длинной косой, полную, мягкую, веселую, снова себя, красавцем, гвардейским солдатом; снова отца, уже седого и согнутого работой, и мать, морщинистую, осевшую
к земле; посмотрел и картину встречи его деревней, когда он
возвратился со службы; видел, как гордился перед всей деревней отец своим Григорием, усатым, здоровым солдатом, ловким красавцем…
Бешметев на этот раз решительно не обеспокоился обмороком
жены и
возвратился к себе в комнату.
Каркунов (у двери).
Жена, Вера Филипповна, выходи! Нейдет, церемонится… Пожалуйте сюда, честью вас просим. Эх, баба-то заломалась, заупрямилась… Видно, пойти самому, покланяться ей хорошенько! (Уходит, слышен его хохот; показывается из двери.) Тсс… тише!.. Нашел, нашел, находку нашел. Ни с кем не поделюсь! Чур, одному! (Уходит и быстро
возвращается, таща за руку Ольгу.) Вот она, вот она, жена-то! (Вглядывается, потом подбегает
к Константину и ударяет его по плечу.)
Жена…
жена, да не моя, чудак!
Думал, что все это, разумеется, пустяки или, по крайней мере, что это затея очень далекая от исполнения, а между тем
возвращаюсь к обеду домой и вижу, что у них уже дело созрело.
Жена говорит мне...
Окончилось вечернее моление. Феодор пошел
к игумну, не обратив на нее ни малейшего внимания, сказал ему о причине приезда и просил дозволения переночевать. Игумен был рад и повел Феодора
к себе… Первое лицо, встретившее их, была женщина, стоявшая близ Феодора, дочь игумна, который удалился от света, лишившись
жены, и с которым был еще связан своею дочерью; она приехала гостить
к отцу и собиралась вскоре
возвратиться в небольшой городок близ Александрии, где жила у сестры своей матери.
Возвратившись с поля, он со стуком и со злобой ставил во флигеле ружье, выходил
к нам на крылечко и садился рядом с
женой. Отдышавшись, он задавал
жене несколько вопросов по части хозяйства и погружался в молчание.
Дело поглощало все его время, так что он,
возвращаясь к ночи домой, падал и засыпал как убитый и, приехав
к жене после двух недель такой жизни, был неузнаваем: лицо его обветрело, поступь стала тверже, голос решительнее и спокойнее, что, очевидно, было в прямом соотношении с состоянием нервов.
Со временем он, вероятно, несколько попривык
к своему положению, а чужие люди перестали им интересоваться. Так ушли еще два года, как опять внезапно
к нам появился Пенькновский и сообщил при Христе, что
жена Сержа, заплатив какой-то значительный долг за него или за его мать, сделала ему столь сильную неприятность, что он схватил шапку, выбежал вон из дома и не
возвращался до утра.
От мужчин — офицеров, адвокатов, чиновников, помещиков девочка — подросток научается всяким гадостям, привыкает бесстыдно обращаться с ними, окружена беспрестанными скандалами, видит продажность замужних
жен, слушает про то, как нынче сходятся и расходятся мужья и
жены, выплачивают друг другу «отступное», выходят снова замуж, а то так и после развода
возвращаются к прежней
жене или мужу.
Точно какая фея послала мне Лизу, когда я, приехав в Женеву, отыскивал их квартиру. Она
возвращалась из школы с ученической сумкой за плечами и привела меня
к своей матери, где я и отобедал. С ее матерью у меня в Париже сложились весьма ровные, но суховатые отношения. Я здесь не стану вдаваться в разбор ее личности; но она всегда при жизни Герцена держала себя с тактом в семье, где были его взрослые дочери, и
женой она себя не выставляла.
Но, тем не менее, я, не будучи в силах преодолеть себя, иду
к рыжему дому и звоню
к дворнику. Два двугривенных развязывают дворницкий язык, и он на все мои расспросы рассказывает мне, что незнакомка живет в квартире № 5, имеет мужа и неисправно платит за квартиру. Муж ее каждое утро убегает куда-то и
возвращается поздно вечером, пронося под мышкой четверть водки и кулек с провизией… Муж значится в паспорте сыном губернского секретаря, а незнакомка его
женою…
Иван Карлович Швей, старший мастер на сталелитейном заводе Функ и K°, был послан хозяином в Тверь исполнить на месте какой-то заказ. Провозился он с заказом месяца четыре и так соскучился по своей молодой
жене, что потерял аппетит и раза два принимался плакать.
Возвращаясь назад в Москву, он всю дорогу закрывал глаза и воображал себе, как он приедет домой, как кухарка Марья отворит ему дверь, как
жена Наташа бросится
к нему на шею и вскрикнет…
Она зажила светскою, совершенно отдельною от него жизнью, а он почувствовал себя, как это бывает в массе современных супружеств, более холостым, нежели до свадьбы. Он и повел холостую жизнь. Снова начались кутежи и попойки, снова
возвратился он
к компании своих временно покинутых собутыльников, в числе которых находился и брат
жены, Виктор Гарин, оплакавший было своего потерянного коновода, пошедшего стезей семейного человека.
Граф Алексей Андреевич прибыл на другой день
к утренней панихиде, сочувственно отнесся
к горю, постигшему его тещу и
жену, и даже милостиво разрешил последней остаться при матери до похорон, после которых — объявил ей граф — ей не надо
возвращаться в Грузино, так как все ее вещи и ее прислуга уже находятся в их петербургском доме.
Лизочка закрывает глаза и молчит. Прежние томность и страдальческое выражение
возвращаются к ней, опять слышатся легкие стоны. Вася переменяет компресс и довольный, что его
жена дома, а не в бегах у тети, смиренно сидит у ее ног. Не спит он до самого утра. В десять часов приходит доктор.
После погребения все
возвратились в дом Бирона на большой обед, на котором уже больше веселились, нежели скорбели. Казалось, все забыли печальное событие. Муж и ее брат — только двое были сражены действительною скорбью. Он любил ее во все время супружества — это видно было из его обращения с ней. Огорченный потерей любимой
жены и скучая невольным одиночеством, Густав Бирон стал подумывать о развлечениях боевой жизни, тем более что случай
к ним представился сам собою.
То сбирался он писать
к жене — добрейшему, прекрасному созданию, которое столько любило его и ни разу, с тех пор как они жили вместе, не подало ему причины
к неудовольствию; решался изобразить ей свою неблагодарность, свое безрассудство и просить ее
возвратиться скорее в Петербург, чтобы спасти его от него самого.
Жена моя — таков был уговор — поехала в Коломну
к своей родственнице; на дороге, именно в Софьине, оплакав Владимира, которого в последний раз назвала своим, сдала его новому отцу его;
возвратись же домой, распустила слухи, что сын ее по дороге помер.
Варвара Ивановна между тем по совету отца, князя Ивана Андреевича Прозоровского, а главным образом и самого Кржижановского, которому, видимо, далеко не улыбалась обуза в виде разведенной
жены, готовящаяся связать его по рукам и ногам,
возвратилась к мужу и упросила его помириться. В январе 1780 года Суворов подал в этом смысле заявление, и дело осталось без дальнейшего движения.
По окончании кампании, граф Аракчеев,
возвратившись в Петербург, немедленно поехал
к жене и затем недели с две ежедневно ездил туда раза по два в день.
В ответ на это от Вишневского следовали комплименты
жене, с повторением полного доверия
к ее вкусу, и затем Степан Иванович вскоре
возвращался под семейный кров. Его ждали, разумеется, тимпаны и лики, ласки и восклицания, и телец упитанный, и все, все, что было нужно, чтобы сделать его счастливым, как он желал и как это могла устроить его нежная-пренежная
жена, которая имела несчастие из живой и очень милой женщины стать „навек не человек“.