Неточные совпадения
Но в жизни все меняется быстро и живо: и в один день, с первым весенним солнцем и разлившимися потоками, отец,
взявши сына, выехал с ним на тележке, которую потащила мухортая [Мухортая — лошадь с желтыми подпалинами.] пегая лошадка, известная у лошадиных барышников под
именем сорóки; ею правил кучер, маленький горбунок, родоначальник единственной крепостной семьи, принадлежавшей отцу Чичикова, занимавший почти все должности в доме.
Затем я
взял со стола десятирублевый кредитный билет и подал вам, от своего
имени, для интересов вашей родственницы и в видах первого вспоможения.
— Вот видите, один мальчишка, стряпчего сын, не понял чего-то по-французски в одной книге и показал матери, та отцу, а отец к прокурору. Тот слыхал
имя автора и поднял бунт — донес губернатору. Мальчишка было заперся, его выпороли: он под розгой и сказал, что книгу
взял у меня. Ну, меня сегодня к допросу…
— Да, — припомнила она и достала из кармана портмоне. —
Возьмите у золотых дел мастера Шмита porte-bouquet. [подставку для букета (фр.).] Я еще на той неделе выбрала подарить Марфеньке в день рождения, — только велела вставить несколько жемчужин, из своих собственных, и вырезать ее
имя. Вот деньги.
— Во
имя того же, во
имя чего занял у вас деньги, то есть мне нужны они, а у вас есть. И тут то же: вы
возьмете на себя, вам ничего не сделают, а меня упекут — надеюсь, это логика!
— Сам знаешь — чем. Ты без меня как духгак и наверно будешь глуп, а я бы тебе дал тридцать тысяч, и мы бы
взяли пополам, и ты сам знаешь — как. Ну кто ты такой, посмотри: у тебя ничего нет — ни
имени, ни фамилии, а тут сразу куш; а имея такие деньги, можешь знаешь как начать карьеру!
Но время
взяло свое, и японцы уже не те, что были сорок, пятьдесят и более лет назад. С нами они были очень любезны; спросили об
именах, о чинах и должностях каждого из нас и все записали, вынув из-за пазухи складную железную чернильницу, вроде наших старинных свечных щипцов. Там была тушь и кисть. Они ловко владеют кистью. Я попробовал было написать одному из оппер-баниосов свое
имя кистью рядом с японскою подписью — и осрамился: латинских букв нельзя было узнать.
— Я знаю это дело. Как только я взглянул на
имена, я вспомнил об этом несчастном деле, — сказал он,
взяв в руки прошение и показывая его Нехлюдову. — И я очень благодарен вам, что вы напомнили мне о нем. Это губернские власти переусердствовали… — Нехлюдов молчал, с недобрым чувством глядя на неподвижную маску бледного лица. — И я сделаю распоряженье, чтобы эта мера была отменена и люди эти водворены на место жительства.
Ну-с, другое дело — прошение на Высочайшее
имя Федосии Бирюковой — написано; если поедете в Петербург,
возьмите с собой, сами подайте и попросите.
Он почти бежал. «“Pater Seraphicus” — это
имя он откуда-то
взял — откуда? — промелькнуло у Алеши.
Я свои поступки не оправдываю; да, всенародно признаюсь: я поступил как зверь с этим капитаном и теперь сожалею и собой гнушаюсь за зверский гнев, но этот ваш капитан, ваш поверенный, пошел вот к этой самой госпоже, о которой вы выражаетесь, что она обольстительница, и стал ей предлагать от вашего
имени, чтоб она
взяла имеющиеся у вас мои векселя и подала на меня, чтобы по этим векселям меня засадить, если я уж слишком буду приставать к вам в расчетах по имуществу.
Особенно любит она глядеть на игры и шалости молодежи; сложит руки под грудью, закинет голову, прищурит глаза и сидит, улыбаясь, да вдруг вздохнет и скажет: «Ах вы, детки мои, детки!..» Так, бывало, и хочется подойти к ней,
взять ее за руку и сказать: «Послушайте, Татьяна Борисовна, вы себе цены не знаете, ведь вы, при всей вашей простоте и неучености, — необыкновенное существо!» Одно
имя ее звучит чем-то знакомым, приветным, охотно произносится, возбуждает дружелюбную улыбку.
— Вот еще что вздумал? Еврей… а русские обычаи! Эй! кто там?
Возьми лошадь, сведи на конюшню. Да овса ему засыпь. Я сейчас сам приду, посмотрю. И знай:
имя ему — Малек-Адель!
— Философ, натурально, не
взял; но русский будто бы все-таки положил у банкира деньги на его
имя и написал ему так: «Деньгами распоряжайтесь, как хотите, хоть, бросьте в воду, а мне их уже не можете возвратить, меня вы не отыщете», — и будто б эти деньги так и теперь лежат у банкира.
Кому памятцы?» Бабы и девки окружают их, сказывая
имена, мальчишки, ухарски скрыпя пером, повторяют: «Марью, Марью, Акулину, Степаниду, отца Иоанна, Матрену, — ну-тка, тетушка, твоих, твоих-то — вишь, отколола грош, меньше пятака
взять нельзя, родни-то, родни-то — Иоанна, Василису, Иону, Марью, Евпраксею, младенца Катерину…»
Это «житие» не оканчивается с их смертию. Отец Ивашева, после ссылки сына, передал свое именье незаконному сыну, прося его не забывать бедного брата и помогать ему. У Ивашевых осталось двое детей, двое малюток без
имени, двое будущих кантонистов, посельщиков в Сибири — без помощи, без прав, без отца и матери. Брат Ивашева испросил у Николая позволения
взять детей к себе; Николай разрешил. Через несколько лет он рискнул другую просьбу, он ходатайствовал о возвращении им
имени отца; удалось и это.
Дня через два она уехала в город и всем дворовым дала отпускные. Потом совершила на их
имя дарственную запись, которою отдавала дворовым, еще при жизни, усадьбу и землю в полную собственность, а с них
взяла частное обязательство, что до смерти ее они останутся на прежнем положении.
— Может быть, и купит, только закладную на свое
имя с нее
возьмет.
Но, несмотря на всю глубину падения, у Полуянова все-таки оставалось
имя, известное
имя, черт
возьми. Конечно, в местах не столь отдаленных его не знали, но, когда он по пути завернул на винокуренный завод Прохорова и К o, получилось совсем другое. Даже «пятачок», как называли Прохорова, расчувствовался...
Возьмите самых крупных глашатаев наступления позитивной веры, тех, которые во
имя будущего человечества страстно отрицали религиозную веру, — Конта, Фейербаха, Спенсера, Маркса.
Билеты-то я продал, деньги
взял, а к Андреевым в контору не заходил, а пошел, никуда не глядя, в английский магазин, да на все пару подвесок и выбрал, по одному бриллиантику в каждой, эдак почти как по ореху будут, четыреста рублей должен остался,
имя сказал, поверили.
К особенностям Груздева принадлежала феноменальная память. На трех заводах он почти каждого знал в лицо и мог назвать по
имени и отчеству, а в своих десяти кабаках вел счеты на память, без всяких книг. Так было и теперь. Присел к стойке,
взял счеты в руки и пошел пощелкивать, а Рачителиха тоже на память отсчитывалась за две недели своей торговли. Разница вышла в двух полуштофах.
Я рассказал ей всю нашу историю: как ты бросила для меня свой дом, как мы жили одни, как мы теперь мучаемся, боимся всего и что теперь мы прибегаем к ней (я и от твоего
имени говорил, Наташа), чтоб она сама
взяла нашу сторону и прямо сказала бы мачехе, что не хочет идти за меня, что в этом все наше спасение и что нам более нечего ждать ниоткуда.
Наташа его не останавливала, даже сама посоветовала ехать. Она ужасно боялась, что Алеша будет теперь нарочно, через силу,просиживать у нее целые дни и наскучит ею. Она просила только, чтоб он от ее
имени ничего не говорил, и старалась повеселее улыбнуться ему на прощание. Он уже хотел было выйти, но вдруг подошел к ней,
взял ее за обе руки и сел подле нее. Он смотрел на нее с невыразимою нежностью.
Я сказал уже, что Нелли не любила старика еще с первого его посещения. Потом я заметил, что даже какая-то ненависть проглядывала в лице ее, когда произносили при ней
имя Ихменева. Старик начал дело тотчас же, без околичностей. Он прямо подошел к Нелли, которая все еще лежала, скрыв лицо свое в подушках, и
взяв ее за руку, спросил: хочет ли она перейти к нему жить вместо дочери?
При одном его
имени она чувствовала какой-то панический страх, точно вот он сейчас
возьмет да и проглотит ее.
«У Раисы Павловны Нерон, а у Нины Леонтьевны обезьяны… Так-с. Ох, уж эти дамы, дамы!.. А
имя, должно быть, заграничное! Нина… Должно быть, какая-нибудь черкешенка, черт ее
возьми совсем. Злющие канальи, говорят, эти черкешенки!»
— У меня, в моей комнате… — перебил его Егор Егорыч. — Я, в присутствии Сверстовых, моего Антипа Ильича и вашем,
возьму с нее клятву, и мы внесем ее
имя в список нашей ложи!
Всего замечательнее, что мы не только не знали
имени и фамилии его, но и никакой надобности не видели узнавать. Глумов совершенно случайно прозвал его Кшепшицюльским, и, к удивлению, он сразу начал откликаться на этот зов. Даже познакомились мы с ним как-то необычно. Шел я однажды по двору нашего дома и услышал, как он расспрашивает у дворника: «скоро ли в 4-м нумере (это — моя квартира) руволюция буде». Сейчас же
взял его я за шиворот и привел к себе...
— Государь! — продолжал Морозов, —
именем господа бога молю тебя,
возьми свое слово назад!
Даже и тогда не прекратила посещений, когда до нее дошло, что Иудушка, наскучив продолжительным вдовством,
взял к себе в экономки девицу из духовного звания,
именем Евпраксию.
— А! Что делать! Если бы можно, надел бы я котомку на плечи,
взял бы в руки палку, и пошли бы мы с тобой назад, в свою сторону, хотя бы Христовым
именем… Лучше бы я стал стучаться в окна на своей стороне, лучше стал бы водить слепых, лучше издох бы где-нибудь на своей дороге… На дороге или в поле… на своей стороне… Но теперь этого нельзя, потому что…
Потом он проворно вскочил с постели, босиком подошел к шкафу, торопливо вытащил известную нам родословную,
взял из чернильницы перо, провел черту от кружка с
именем «Алексей», сделал кружок на конце своей черты и в середине его написал: «Сергей».
Не огорчай же меня,
возьми деньги и купи дом в Голубиной Слободке на свое
имя».
8. 773 года, в великом посту, тот муж ее тайным образом пришел к хуторскому их дому вечером под окошко, которого она и пустила; но того ж самого часа объявила казакам, а они,
взявши его, повели к станичному атаману, а он-де отправил в Верхнюю Чирскую станицу к старшине, но о
имени его не упомнит, а оттуда в Черкасский; но не довезя, однако ж, до оного, в Цымлянской станице бежал и потому, где теперь находится, не ведает.
Его превосходительство растерялся и сконфузился до высочайшей степени, и прежде нежели успел прийти в себя, жена вынудила его дать позволение и поклясться могилой матери, прахом отца, счастьем их будущих детей,
именем их любви, что не
возьмет назад своего позволения и не будет доискиваться, как она узнала.
— Excusez ma femme.] но все это пока в сторону, а теперь к делу: бумага у меня для вас уже заготовлена; что вам там таскаться в канцелярию? только выставить полк, в какой вы хотите, — заключил он, вытаскивая из-за лацкана сложенный лист бумаги, и тотчас же вписал там в пробеле
имя какого-то гусарского полка, дал мне подписать и,
взяв ее обратно, сказал мне, что я совершенно свободен и должен только завтра же обратиться к такому-то портному, состроить себе юнкерскую форму, а послезавтра опять явиться сюда к генералу, который сам отвезет меня и отрекомендует моему полковому командиру.
— Месяц и двадцать три дня я за ними ухаживал — н-на! Наконец — доношу: имею, мол, в руках след подозрительных людей. Поехали. Кто таков? Русый, который котлету ел, говорит — не ваше дело. Жид назвался верно.
Взяли с ними ещё женщину, — уже третий раз она попадается. Едем в разные другие места, собираем народ, как грибы, однако всё шваль, известная нам. Я было огорчился, но вдруг русый вчера назвал своё
имя, — оказывается господин серьёзный, бежал из Сибири, — н-на! Получу на Новый год награду!
— Какая густая толпа людей и с громкими
именами, и все без громких дел, и еще слава богу, что их поодаль от дел держат. Окромя как по гостиным эполетами трясти да шпорами звякать, ни к чему не способны… За неволю чужих
возьмешь, когда свои к ставцу лицом сесть не умеют!
На другой день поутру князь велел опять заложить себе карету и,
взяв все сто тысяч с собой, поехал в банк, где положил деньги на свое
имя. Выходя из банка, князь вдруг встретился с Николя Оглоблиным.
— Оттого же, что, вероятно, найдутся некоторые люди, которые будут отсоветовать вам
взять меня с собою! — отвечала грустным и печальным голосом г-жа Петицкая. Под
именем некоторых людей она, конечно, разумела Миклакова, а частию и князя.
Я возвращаю ее вам такую же безнравственную, как и
взял от вас; она жаловалась, что переменила свою громкую фамилию на мою почти мещанскую; зато я теперь вправе жаловаться, что она запятнала мое простое, но честное
имя.
— Хорошо, господа, хорошо! — сказал он, наконец, — пускай срамят этой несправедливостью
имя французских солдат. Бросить в тюрьму по одному подозрению беззащитного пленника, — quelle indignité [какая гнусность! (франц.)]. Хорошо,
возьмите его, а я сейчас поеду к Раппу: он не жандармской офицер и понимает, что такое честь. Прощайте, Рославлев! Мы скоро увидимся. Извините меня! Если б я знал, что с вами будут поступать таким гнусным образом, то велел бы вас приколоть, а не
взял бы в плен. До свиданья!
— Нет! — сказал Рославлев, взглянув с ужасом на офицера, — вы не человек, а демон!
Возьмите отсюда вашего приятеля, — продолжал он, относясь к иностранцу, — и оставьте мне его пистолеты. А вы, сударь! вы бесчеловечием вашим срамите наше отечество — и я, от
имени всех русских, требую от вас удовлетворения.
— А мы с тобой, сослуживец моего батюшки, — примолвил Рославлев,
взяв за руку сержанта, — с остальными встретим неприятеля у самой деревни, и если я отступлю хоть на шаг, так назови мне по
имени прежнего твоего командира, и ты увидишь — сын ли я его! Ну, ребята, с богом!
Старшая не могла говорить без восторга о живописи, потому что сама копировала головки en pastel [пастелью (франц.)]; средняя приходила почти в исступление при
имени Моцарта, потому что разыгрывала на фортепианах его увертюры; а меньшая, которой удалось
взять три урока у знаменитой певицы Мары, до того была чувствительна к собственному своему голосу, что не могла никогда промяукать до конца «ombra adorata» [»возлюбленная тень» (итал.)] без того, чтоб с ней не сделалось дурно.
Впрочем, если
взять все пространство земли, идущее до плотины, то с натяжкой оно может еще называться прежним
именем.
У Фридриха Фридриховича переход в свой дом совершился со всякой торжественностью: утром у него был приходский православный священник, пел в зале молебен и служил водосвятие; потом священник
взял в одну руку крест, а в другую кропило, а Фридрих Фридрихович поднял новую суповую чашу с освященною водою, и они вместе обошли весь дом, утверждая здание во
имя отца, и сына, и святого духа.
— Хорошо-с, — говорю, — Ида Ивановна, — и тотчас, как проводил ее за двери, отправился на Невский,
взял новое издание Пушкина и отдал его Миллеру переплесть в голубой атлас со всякими приличными украшениями и с вытисненным
именем Марии Норк.
А я вот что предлагаю: с согласия почтенного Настасея Настасеича и по причине такой большой неблагодарности вашего сынка — я часы эти
возьму к себе; а так как он поступком своим доказал, что недостоин носить их и даже цены им не понимает, то я их от вашего
имени подарю одному человеку, который очень будет чувствовать вашу ласку.