Неточные совпадения
— Французы, вероятно, думают, что мы женаты и поссорились, — сказала Марина брезгливо, фруктовым ножом расшвыривая франки сдачи по
тарелке; не
взяв ни одного из них, она не кивнула головой на тихое «Мерси, мадам!» и низкий поклон гарсона. — Я не
в ладу, не
в ладу сама с собой, — продолжала она,
взяв Клима под
руку и выходя из ресторана. — Но, знаешь, перепрыгнуть вот так, сразу, из страны, где вешают,
в страну, откуда вешателям дают деньги и где пляшут…
Мать вошла
в комнату, села за стол перед самоваром,
взяла в руку кусок хлеба, взглянула на него и медленно положила обратно на
тарелку.
Дальше — так: едва я успел
взять кубик на вилку, как тотчас же вилка вздрогнула у меня
в руке и звякнула о
тарелку — и вздрогнули, зазвенели столы, стены, посуда, воздух, и снаружи — какой-то огромный, до неба, железный круглый гул — через головы, через дома — и далеко замер чуть заметными, мелкими, как на воде, кругами.
Мальчуган смотрит на меня и тихонько посмеивается. Я нахожусь
в замешательстве, но внутренно негодую на Гришу, который совсем уж
в опеку меня
взял. Я хочу идти
в его комнату и строгостью достичь того, чего не мог достичь ласкою, но
в это время он сам входит
в гостиную с
тарелкой в руках и с самым дерзким движением — не кладет, а как-то неприлично сует эту
тарелку на стол. На ней оказывается большой кусок черного хлеба, посыпанный густым слоем соли.
На санях
в ту же минуту началось движение. Бабы, мужики вставали, отряхивались и гурьбою полезли
в прихожую. Тем временем барыня подала мужу
в руки целковый, себе
взяла в карман полтинник, а детям раздала кому четвертак, кому двугривенный, а Маше, как самой младшей, дала пятиалтынный. Дети показывали друг другу свои монеты и толковали, как они их положат на
тарелку, когда придет время «отдаривать» Настю.
С таким выражением, как будто это не может доставить мне ничего, кроме удовольствия, он
взял меня под
руку и повел
в столовую. Его наивные глаза, помятый сюртук, дешевый галстук и запах йодоформа произвели на меня неприятное впечатление; я почувствовал себя
в дурном обществе. Когда сели за стол, он налил мне водки, и я, беспомощно улыбаясь, выпил; он положил мне на
тарелку кусок ветчины — и я покорно съел.
— А вам что угодно? — произнес Рымов совершенно уже пьяным голосом. — И вам, может быть, угодно сочинять комедии, драмы… пасторали… Ничего, мой повелитель, я вас ободряю, ничего! Классицизм, черт
возьми, единство содержания, любовница
в драме!.. Валяйте! Грамоте только надобно знать потверже. Грамоте-то, канальство, только подписывать фамилию умеем; трух, трух, и подписал! — проговорил он и провел зигзагами
рукою по
тарелке, вероятно, представляя, как откупщик подписывается.
Но мне и
в этот раз не привелось уснуть. Медвежонок забрался
в буфет и загремел
тарелками. Пришлось вставать и вытаскивать его из буфета, причем медвежонок ужасно рассердился, заворчал, начал вертеть головой и пытался укусить меня за
руку. Я
взял его за шиворот и отнес
в гостиную. Эта возня начинала мне надоедать, да и вставать на другой день нужно было рано. Впрочем, я скоро уснул, позабыв о маленьком госте.
Перед Пустяковым поставили
тарелку супу. Он
взял левой
рукой ложку, но, вспомнив, что левой
рукой не подобает есть
в благоустроенном обществе, заявил, что он уже отобедал и есть не хочет.
Митька послушно
взял ложку
в руку, предварительно обтерев пальцы о грудь куртки. Но желе не бралось и на ложку. Оно трепетало и покачивалось во все стороны, и каждый раз бедный мальчуган снова ронял куски его с ложки на
тарелку, не успевая донести до рта.