Неточные совпадения
Он, глубоко вздохнув и как бы чувствуя, что мало будет участия со стороны Константина Федоровича и жестковато его сердце, подхватил под руку Платонова и пошел с ним вперед, прижимая крепко его к
груди своей. Костанжогло и Чичиков остались позади и,
взявшись под руки, следовали
за ними в отдалении.
Свежий ветер так и режет ему лицо,
за уши щиплет мороз, в рот и горло пахнуло холодом, а
грудь охватило радостью — он мчится, откуда ноги
взялись, сам и визжит и хохочет.
Она положила перо, склонила опять голову в ладони, закрыла глаза, собираясь с мыслями. Но мысли не вязались, путались, мешала тоска, биение сердца. Она прикладывала руку к
груди, как будто хотела унять боль, опять
бралась за перо,
за бумагу и через минуту бросала.
Когда он еще
брался за ручку звонка, сердце в
груди вздрогнуло у него, как спугнутая птица.
Взявшись за звонок своей квартиры после разговора с Алешей и порешив вдруг идти к Смердякову, Иван Федорович повиновался одному особливому, внезапно вскипевшему в
груди его негодованию.
Главный кассир начал ходить по комнате. Впрочем, он более крался, чем ходил, и таки вообще смахивал на кошку. На плечах его болтался старый черный фрак, с очень узкими фалдами; одну руку он держал на
груди, а другой беспрестанно
брался за свой высокий и тесный галстух из конского волоса и с напряжением вертел головой. Сапоги он носил козловые, без скрипу, и выступал очень мягко.
Каждый из них — человек отважный, не колеблющийся, не отступающий, умеющий
взяться за дело, и если
возьмется, то уже крепко хватающийся
за него, так что оно не выскользнет из рук: это одна сторона их свойств: с другой стороны, каждый из них человек безукоризненной честности, такой, что даже и не приходит в голову вопрос: «можно ли положиться на этого человека во всем безусловно?» Это ясно, как то, что он дышит
грудью; пока дышит эта
грудь, она горяча и неизменна, — смело кладите на нее свою голову, на ней можно отдохнуть.
А сама нагибается, чтоб
взяться за коромысло, а грудь-то у нее высокая да белая, словно пена молочная: света я, сударь, невзвидел. Бросился к ней, выхватил коромысло из рук, а сам словно остервенел: уж не то что целовать, а будто задушить ее хотел; кажется, кабы она не барахталась, так и задушил бы тут. Очень для меня этот день памятен.
— А я его не узнал было, старика-то, — говорит солдат на уборке тел,
за плечи поднимая перебитый в
груди труп с огромной раздувшейся головой, почернелым глянцовитым лицом и вывернутыми зрачками, — под спину
берись, Морозка, а то, как бы не перервался. Ишь, дух скверный!»
Солдаты
взялись за Настю, которая, не поднимаясь с нар, держала под своею
грудью мертвого ребенка и целовала его красненькие скорченные ручки.
Эмилия снимает с себя белую кофточку и
берется рукою
за кисейный платок на
груди своей…
«Боже мой! — думал я, — Откуда
взялись такие звуки в этой юной
груди; они не выдумываются, не приобретаются из сольфеджей, а бывают выстраданы, приходят наградой
за страшные опыты».
И, приветливо улыбаясь и стыдливо запахивая одеждою
грудь, поросшую курчавыми рыжими волосами, Иуда вступил в круг играющих. И так как всем было очень весело, то встретили его с радостью и громкими шутками, и даже Иоанн снисходительно улыбнулся, когда Иуда, кряхтя и притворно охая,
взялся за огромный камень. Но вот он легко поднял его и бросил, и слепой, широко открытый глаз его, покачнувшись, неподвижно уставился на Петра, а другой, лукавый и веселый, налился тихим смехом.
Но вот схватил он
за складки еще одну серую шинель, повернув ее лицом к месяцу, припал ухом к
груди и, вскинув мертвеца на спину, побежал с ним, куда считал безопаснее; но откуда ни
возьмись повернул на оставленное поле новый вражий отряд, и наскочили на Сида уланы и замахнулись на его ношу, но он вдруг ужом вывернулся и принял на себя удар; упал с ног, а придя в себя, истекая кровью, опять понес барина.
Но в теперешнем состоянии Андрей Иванович чувствовал себя ни на что не годным; при малейшем движении начинала кружиться голова, руки и ноги были словно набиты ватой, сердце билось в
груди так резко, что тяжело было дышать. Не следует спешить; нужно сначала получше
взяться за лечение и подправить себя, чтоб идти наверняка.
Занавес поднялся. Через десять минут вышла бенефициантка. Театр захлопал и закричал. После первого треска рукоплесканий, точно залпов ружейной пальбы, протянулись и возобновлялись новые аплодисменты. Капельмейстер подал из оркестра корзины одну
за другой. С каждым подношением рукоплескания крепчали. Актриса-любимица кланялась в тронутой позе, прижимала руки к
груди, качала головой, потом
взялась за платок и в волнении прослезилась.
— Ну, вот и хорошо, ну, вот и отлично! — ласково заговорила она. — Люблю людей, которые с охотой
берутся за дело!.. Жаль только, что лиф у тебя маловато вырезан. Ну, да ничего, зато руки у тебя прелестны, шея и
грудь.
Унтер-офицер, нахмурившись и проворчав какое-то ругательство, надвинулся
грудью лошади на Балашева,
взялся за саблю и грубо крикнул на русского генерала, спрашивая его: глух ли он, что не слышит того, что̀ ему говорят. Балашев назвал себя. Унтер-офицер послал солдата к офицеру.
Он говорил развязно и с большим достоинством, но страх не покидал его и маленькой мышкой бегал по телу, а минутами воздух точно застревал в
груди и земля уходила из-под ног. Хотелось скорее к баррикаде, казалось, что, когда он
возьмется за работу, никто уже не посмеет его тронуть. Дорогою — нужно было пройти с четверть версты — он старался быть дальше от Петрова и ближе к молодому, сияющему, и даже вступил с последним в беседу...
Кутузов испуганно-открытыми глазами посмотрел на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля Божия над всеми нами!» Он тяжело, всею
грудью вздохнул и помолчал. «Я его любил и уважал и сочувствую тебе всею душой». Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной
груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали, и на глазах были слезы. Он вздохнул и
взялся обеими руками
за лавку, чтобы встать.