Неточные совпадения
— Ты гулял хорошо? — сказал Алексей Александрович, садясь на свое кресло, придвигая к себе
книгу Ветхого Завета и открывая ее. Несмотря на то, что Алексей Александрович не раз говорил Сереже, что всякий христианин должен твердо знать священную историю, он сам в
Ветхом Завете часто справлялся с
книгой, и Сережа заметил это.
Любитель комфорта, может быть, пожал бы плечами, взглянув на всю наружную разнорядицу мебели,
ветхих картин, статуй с отломанными руками и ногами, иногда плохих, но дорогих по воспоминанию гравюр, мелочей. Разве глаза знатока загорелись бы не раз огнем жадности при взгляде на ту или другую картину, на какую-нибудь пожелтевшую от времени
книгу, на старый фарфор или камни и монеты.
Была у меня тогда
книга, Священная история, с прекрасными картинками, под названием «Сто четыре Священные истории
Ветхого и Нового Завета», и по ней я и читать учился.
И мифологичность
книги Бытия не есть ложь и выдумка первобытного, наивного человечества, а есть лишь ограниченность и условность в восприятии абсолютной истины, предел
ветхого сознания в восприятии откровения абсолютной реальности.
[Потрясающий образ Иоахима из Флориды хорошо нарисован в
книге Жебара «Мистическая Италия».] «Если Третье Царство — иллюзия, какое утешение может остаться христианам перед лицом всеобщего расстройства мира, который мы не ненавидим лишь из милосердия?» «Есть три царства: царство
Ветхого Завета, Отца, царство страха; царство Нового Завета, Сына, царство искупления; царство Евангелия от Иоанна, Св.
Сегодня в четыре часа после обеда Петр Лукич отправил в дом покойной жены свой
ветхий гардероб и
книги. Сегодня же он проведет первую ночь вне училищного флигеля, уступая новому смотрителю вместе с местом и свою радость, свою красавицу Женни.
В углу, между соседнею дверью и круглою железною печкою, стояла узкая деревянная кроватка, закрытая стеганым бумажным одеялом; развернутый ломберный стол, на котором валялись
книги, листы бумаги, высыпанный на бумагу табак, половина булки и тарелка колотого сахару со сверточком чаю; три стула, одно кресло с засаленной спинкой и
ветхая этажерка, на которой опять были
книги, бумаги, картузик табаку, человеческий череп, акушерские щипцы, колба, стеклянный сифон и лакированный пояс с бронзовою пряжкой.
Человек, верующий в боговдохновенность
Ветхого Завета и святость Давида, завещающего на смертном одре убийство старика, оскорбившего его и которого он сам не мог убить, так как был связан клятвою (3-я
Книга Царей, глава 2, стих 8), и тому подобные мерзости, которыми полон
Ветхий Завет, не может верить в нравственный закон Христа; человек, верующий в учение и проповеди церкви о совместимости с христианством казней, войн, не может уже верить в братство всех людей.
— Далее в
книге разбирается отношение
Ветхого Завета к Новому, значение правительства для нехристиан; представляются возражения на учение непротивления и опровержения их.
Бывало так: старик брал в руки
книгу, осторожно перебрасывал её
ветхие страницы, темными пальчиками гладил переплёт, тихонько улыбался, кивая головкой, и тогда казалось, что он ласкает
книгу, как что-то живое, играет с нею, точно с кошкой. Читая, он, подобно тому, как дядя Пётр с огнём горна, вёл с
книгой тихую ворчливую беседу, губы его вздрагивали насмешливо, кивая головой, он бормотал...
В
Ветхом Завете упомянута в
книгах: Суд.
Среди массы бумаг,
книг, прошлогодних газет,
ветхих стульев, сапог, халатов, кинжалов и колпаков, на маленькой, обитой сизым коленкором кушетке спала его хорошенькая жена, Амаранта.
В десять часов нас повели в церковь — слушать часы и обедню. Уроков не полагалось целую неделю, но никому и в голову не приходило шалить или дурачиться — все мы были проникнуты сознанием совершающегося в нас таинства. После завтрака Леночка Корсак пришла к нам с тяжелой
книгой Ветхого и Нового завета и читала нам до самого обеда. Обед наш состоял в этот день из жидких щей со снетками, рыбьих котлет с грибным соусом и оладий с патокой. За обедом сидели мы необычайно тихо, говорили вполголоса.
Раздражает и надоедливый шум дождя по крыше, и эти
ветхие окна, из щелей которых дует нестерпимо, и несущийся от
книг противный запах мышей и прелой бумаги.
В основной
книге Каббалы, «Зохаре», и у Бёме в «Mysterium magnum» (толковании на первую
книгу Моисея) снимаются с Библии оковы ограниченности и подавленности
ветхого сознания человечества и приоткрывается истина о космическом человеке.
Мировой кризис культуры, о котором говорится на протяжении всей этой
книги, есть вместе с тем и мировой кризис дифференцированных ценностей политики, кризис всякой
ветхой общественности.
На столе стояли семь свечей из воску ярого, девственной белизны, в золотых подсвечниках; на нем же лежали: огромная раскрытая
книга, столь
ветхая, что, казалось, одно прикосновение к ней должно было превратить ее в прах, и череп человеческий.
Насколько я знал тогда
Ветхий Завет, в особенности последние
книги Моисея, в которых изложены такие мелочные, бессмысленные и часто жестокие правила, при каждом из которых говорится: «и бог сказал Моисею», мне казалось странным, чтобы Христос мог утвердить весь этот закон, и непонятно, зачем он это сделал.