Неточные совпадения
На закате дней своих он убеждается ясно, что лишь
советы великого страшного духа могли бы хоть сколько-нибудь устроить в сносном порядке малосильных бунтовщиков, «недоделанные пробные существа, созданные в насмешку».
А все те, кто бы мог свободе поборствовать, все
великие отчинники, и свободы не от их
советов ожидать должно, но от самой тяжести порабощения.
Менделеев уже в Симферополе на службе. [
Великий русский ученый Д. И. Менделеев был тогда сильно болен. По
совету Н. И. Пирогова перевелся на службу в Крым.]
Письмо это было написано по-французски, а как Белоярцев не умел свободно справляться с этим языком, то его читала и переводила Каверина. Ее же Белоярцев просил перевести на французский язык и переписать составленный им ответ. Ответ этот был нарочито
велик, полон умных слов и самых курьезных
советов.
По
совету тетушки, для нашего усыпления позвали один раз ключницу Палагею, которая была
великая мастерица сказывать сказки и которую даже покойный дедушка любил слушать.
«Богу надо покаяться», сказала она себе и, так как был
великий пост, решила говеть и на исповеди сказать всё духовнику и попросить его
совета о том, как ей поступать дальше.
Я же имею теперь
великие страхи, и от вас одного только и жду и
совета и света.
Великий ум! муж битвы и
совета!
Но с той поры, когда являлся он,
Своих обид ожесточенный мститель,
С литовцами под ветхий город Ольгин,
Молва об нем умолкла.
«Как ни странно было это предложение, напоминавшее осаду Херсона
великим князем Владимиром в X столетии, — замечает г. Устрялов (том II, стр. 285), — однако же царский
совет принял эту мысль, а Гордон даже с жаром ухватился за нее…
Зато хлебосольством и славились московские бояре, и спесивы были неимоверно своим богатством и породою, хотя самые породистые из них часто, по словам Кошихина, сидели в царском
совете, «брады свои уставя и ничего не отвещая, понеже царь жаловал многих бояр не по разуму их, но по
великой породе, и многие из них грамоте не ученые и нестудерованые» (Кошихин, гл. II, стр. 5).
Помыслы в сердце человеческом — глубокая вода, но и их умел вычерпывать мудрый царь. В словах и голосе, в глазах, в движениях рук так же ясно читал он самые сокровенные тайны душ, как буквы в открытой книге. И потому со всех концов Палестины приходило к нему
великое множество людей, прося суда,
совета, помощи, разрешения спора, а также и за разгадкою непонятных предзнаменований и снов. И дивились люди глубине и тонкости ответов Соломоновых.
Греция, умевшая развивать индивидуальности до какой-то художественной оконченности и высоко человеческой полноты, мало знала в цветущие времена свои ученых в нашем смысле; ее мыслители, ее историки, ее поэты были прежде всего граждане, люди жизни, люди общественного
совета, площади, военного стана; оттого это гармонически уравновешенное, прекрасное своим аккордом, многостороннее развитие
великих личностей, их науки и искусства — Сократа, Платона, Эсхила, Ксенофонта и других.
Мирясь с Давидовичами,
великий князь посылает за
советом к брату, князю смоленскому, и тот отвечает — по летописи: «Брат, ты меня старше, то как хочешь, так и делай; если же ты удостоиваешь спрашивать моего
совета, то я бы так думал: ради русских земель и ради христиан мир лучше…», и пр.
Между удельными князьями вражды и беспокойства продолжались; по большей части они слушали
советы ласкателей или молодых людей, окружавших их, которые находили способы ссорить удельных князей, брата с братом, и с
великим князем.
Ничего он не оканчивал без того, чтобы не поверить себя несколько раз с сими
великими учителями и чтобы не прочесть в их созданьях безмолвного и красноречивого себе
совета.
Кто раньше подымал этот крик, тот и привлекал к себе общее благодарное внимание; кто прибавлял тут же полезные
советы, как избавиться прибрежных мелей и подводных камней, — на того смотрели с благоговением, а кто наставлял плавателей, как им воспользоваться всем, что найдут на предполагаемом берегу, тот мгновенно приобретал себе титло гения и
великого человека.
И вот иерей Софроний пишет, как Мамай попущением божиим, от научения диавола, идет казнити улус свой, Русскую землю; как
великий князь Димитрий прежде всего обращается за
советом к митрополиту Киприану; как тот советует «утолить Мамая четверицею (т. е. дать ему вчетверо больше того, что прежде давалось), дабы не разрушил христовой веры»; как Димитрий получает благословение двух воинов-монахов от св.
Бритые гранды, которых я застал в зале государственного
совета великое множество, были народ очень умный, и когда я сказал: «Господа, спасем луну, потому что земля хочет сесть на нее», то все в ту же минуту бросились исполнять мое монаршее желание, и многие полезли на стену, с тем чтобы достать луну; но в это время вошел
великий канцлер.
Одни чиновники кажутся спокойными — одна Марфа тверда душою, деятельна в
совете, словоохотна на
Великой площади среди граждан и весела с домашними.
Глубокая ночь наступила. Никто не мыслил успокоиться в
великом граде. Чиновники поставили стражу и заключились в доме Ярослава для
совета с Марфою. Граждане толпились на стогнах и боялись войти в домы свои — боялись вопля жен и матерей отчаянных. Утомленные воины не хотели отдохновения, стояли пред Вадимовым местом, облокотись на щиты свои, и говорили: «Побежденные не отдыхают!» — Ксения молилась над телом Мирослава.
— Благодарим покорно, матушка, — сладеньким, заискивающим голоском, с низкими поклонами стала говорить мать Таисея. — От лица всея нашей обители приношу тебе
великую нашу благодарность. Да уж позволь и попенять, за что не удостоила убогих своим посещеньем… Равно ангела Божия, мы тебя ждали… Живем, кажется, по соседству, пребываем завсегда в любви и
совете, а на такой
великий праздник не захотела к нам пожаловать.
— Матушка Манефа!.. Матушка Маргарита!.. Матушка Юдифа!.. Вы люди сильные, могучие, у вас в Питере
великие благодетели, а мы бедные, убогие, никто нас не знает, и мы никого не знаем, — завопила крохотная старушка мать Агния, игуменья небогатого скита Крутовражского. — Отпишите скорей ко своим благодетелям. Они все высшее начальство знают, в дружбе с ним, в
совете… Отпишите им, матушки, пособили бы нам, умилостивили бы начальство-то.
Псковитяне предложили новгородцам свое посредничество между ними и
великим князем, но
совет новгородский им отвечал: «Если вы добросовестны и нам не вороги, а добрые соседи, то вооружайтесь и станьте за нас против самовластия московского, а кланяться вашему владыке не хотим, потому что считаем это дело зазорным, да и ходатайства вашего не желаем, а коли вы согласны на наше предложение, то дайте знать и мы сами будем вам всегда верны и дружественны».
Псковитяне предложили новгородцам свое посредничество между ними и
великим князем, но
совет новгородский им отвечал: «Если вы добросовестны и нам не вороги, а добрые соседи, то вооружайтесь и станьте за нас против самовластия московского, а кланяться вашему владыке не хотим, потому что считаем это дело зазорным, да ходатайства вашего не желаем и не принимаем, а коли вы согласны на наше предложение, то дайте знать, тогда и мы сами будем вам всегда верны и дружественны».
Один, совершенно один. К кому
великий князь должен был обратиться за
советом, кому мог поверить ужасное открытие?
Делу, кроме того, помог
великий князь Петр Федорович, обратившийся к Елизавете Петровне с жалобами на Бестужева. Императрица была очень тронута, что племянник обратился к ней по-родственному с полной, по-видимому, откровенностью и доверчивостью. Никогда не была она так ласкова с ним. Петр Федорович, раскаиваясь в прошедшем своем поведении, складывал всю свою вину на дурные
советы, а дурным советником оказался Бестужев.
«После сего государь император повелел правящему должность государственного секретаря прочесть вслух отзыв
великого князя Константина Павловича на имя председателя
совета, князя Лопухина.
«Его высочество, по прибытии в
совет, заняв место председателя и призвав благословение Божье, начал сам читать манифест о принятии им императорского сана вследствие настоятельных отречений от сего высокого титула
великого князя Константина Павловича.
По его уходе двери Думной палаты распахнулись и Иоанн повелел собрать полный
совет народный, для выслушания воли его. Перед лицом
великого князя предстали, кроме митрополита, епископов, братьев, бояр и прочих думных людей, окольничьи, стольники, стряпчие, дьяки, головы, сотники, дети боярские, гости, жильцы, торговые и другого сословия люди.
В каком отношении был цейгмейстер к Владимиру? О! его полюбил он, как брата, слушался даже его
советов, нередко полезных. С каким негодованием внимал он рассказу его о простодушии и беспечности Шлиппенбаха, которого будто Владимир заранее уведомил о выходе русских из Нейгаузена! С каким удовольствием дал он убежище в своей пристани этому обломку
великого корабля, разбитого бурею!
Когда в
совете собралось требуемое число членов, князь Голицын изложил со всеми подробностями, что произошло четыре года тому назад между покойным императором и братом Константином, когда этот последний отказался от всех своих прав на российский престол в пользу
великого князя Николая.
Для того, чтобы подготовить почву для избрания, граф по
совету Стамбулова отправился в Константинополь, где представился французскому послу графу Монтебелло и сумел обворожить его настолько, что тот представил его
великому визирю как будущего, пока негласного, кандидата на болгарский престол. Назначен был день аудиенции, выхлопотанной ему у султана.
В государственном
совете всем было известно, что
великий князь Николай Павлович должен был получить наследственные права цесаревича Константина, с согласия последнего.
Но едва только — сказано в журнале
совета — «выслушана была с надлежащим благоговением, с горестными и умилительными сердцами, последняя воля блаженной и вечно достойной памяти государя императора Александра Павловича, ознаменованная в копии с высочайшего манифеста, скрепленной собственноручно покойным государем императором», как граф Милорадович, который с должностью санкт-петербургского военного генерал-губернатора соединял и звание члена государственного
совета, объявил собранию: «Его императорское высочество
великий князь Николай Павлович торжественно отрекся от права, предоставленного ему упомянутым манифестом, и первый уже присягнул на подданство его величеству государю императору Константину Павловичу».
— Нехороший
совет даете мне, сестры. Раз я стала королевой этой страны, то народ, который здесь живет, мне больше не чужой. Нет, он стал мне близким, родным, я обязана печься о нем, а теперь я, прежде всего, должна узнать, что стряслось, какая беда
великая в моем королевстве приключилась, кто тут прав, кто виноват.
— О, коли так, коли мой
совет не угоден вам, — перебил Варфоломей, воспламеняясь, — так знайте: я имею еще одно средство вам услужить… Но этого не скажу, воля ваша, не скажу, хоть бы сам
великий князь приказывал… Голову свою положу на плаху, не скажу… Может статься, всевышний, любя вас, выбрал меня орудием… Шел мне навстречу юродивый, видно, святой человек, и молвил мне такие слова… Нет, воля ваша, не скажу… скреплю сердце, замкну уста… Прощайте, прощайте.
Эти таинственные слова тронули и смутили
великого князя. Он запечатлел их в своей памяти и всегда считал последним
советом, который дан был ему Александром I, стоявшим уже на краю могилы.
Когда Карамзин, полчаса спустя, принес проект, то нашел
великого князя разговаривающим с князем Голицыным и графом Милорадовичем, которые оба настаивали на том, чтобы манифест был составлен ученым юристом Сперанским, членом государств венного
совета, которому не раз были делаемы подобные поручения. Карамзин поспешил одобрить этот выбор и отклонить всякое соперничество с этим знаменитым государственным человеком.
Александр Васильевич прождал пять дней, во время которых австрийские комиссионеры уверяли, что мулы должны прийти с минуты на минуту, но, увы, последние не появлялись. Собрался военный
совет, и по мысли
великого князя Константина Павловича Суворов приказал спешить донских казаков и лошадей их употребить под тяжести.
Призвав Бога в помощь, размыслив зрело о предмете, столь близком к нашему сердцу и столь важном для государства, и находя, что существующие постановления о порядке наследования престола, у имеющих на него право, не отъемлют свободы отрешить от сего права в таких обстоятельствах, когда за сим не предстоит никакого затруднения в дальнейшем наследовании престола, — с согласия августейшей родительницы нашей, по дошедшему до нас наследственно верховному праву главы императорской фамилии, и по врученной нам от Бога самодержавной власти, мы определили: во-первых — свободному отречению первого брата нашего, цесаревича и
великого князя Константина Павловича от права на всероссийский престол быть твердым и неизменным; акт же сего отречения, ради достоверной известности, хранить в московском Большой Успенском соборе и в трех высших правительственных местах Империи нашей: в святейшем синоде, государственном
совете и правительствующем сенате; во-вторых — вследствие того, на точном основании акта о наследовании Престола, наследником нашим быть второму брату нашему,
великому князю Николаю Павловичу.
— Тогда мы не упрекнем себя, что поступили, не спрося ни совести своей, ни
совета чтимого владыки и не приняв от него благословения на столь
великое дело, — с ударением промолвил Назарий.
Манифест этот должен был быть прочтенным в торжественном заседании государственного
совета, в присутствии
великого князя Михаила Павловича, личном свидетеле и вестнике воли цесаревича.
Как, потративши столько ума и хитрости, чтобы быть, не поступая в опричину, одним из первых царских слуг, почти необходимым за последнее время для царя человеком, облеченным силою и возможностью спасать других от царского гнева, давать грозному царю указания и
советы, играть почти первенствующую роль во внутренней и внешней политике России, и вдруг, в несколько часов, именно только в несколько часов, опередивши царя, ехавшего даровать
великую милость свою в доме его брата, ехавшего еще более возвеличить их славный род, потерять все, проиграть игру, каждый ход которой был заранее всесторонне обдуман и рассчитан!
Хотя эти лица и находились без военных должностей при армии, но по своему положению имели влияние, и часто корпусный начальник и даже главнокомандующий не знал, в качестве чего спрашивает или советует то или другое Бенигсен, или
великий князь, или Аракчеев, или князь Волконский, и не знал, от его ли лица, или от государя истекает такое-то приказание в форме
совета, и нужно или не нужно исполнять его.