Неточные совпадения
— Я бы не просил тебя. Я бы сам, может быть, нашел дорогу в Варшаву; но меня могут как-нибудь узнать и захватить проклятые ляхи, ибо я не горазд на выдумки. А вы, жиды, на то уже и созданы. Вы хоть черта проведете; вы знаете все штуки; вот для чего я пришел
к тебе! Да и в Варшаве я бы сам
собою ничего не получил. Сейчас запрягай воз и
вези меня!
Потом Самгин ехал на извозчике в тюрьму; рядом с ним сидел жандарм, а на козлах, лицом
к нему, другой — широконосый, с маленькими глазками и усами в стрелку. Ехали по тихим улицам, прохожие встречались редко, и Самгин подумал, что они очень неумело показывают жандармам, будто их не интересует человек, которого
везут в тюрьму. Он был засорен словами полковника, чувствовал
себя уставшим от удивления и механически думал...
— Здравствуй, Илья Ильич. Давно собирался
к тебе, — говорил гость, — да ведь ты знаешь, какая у нас дьявольская служба! Вон, посмотри, целый чемодан
везу к докладу; и теперь, если там спросят что-нибудь, велел курьеру скакать сюда. Ни минуты нельзя располагать
собой.
Когда он подрос, отец сажал его с
собой на рессорную тележку, давал вожжи и велел
везти на фабрику, потом в поля, потом в город,
к купцам, в присутственные места, потом посмотреть какую-нибудь глину, которую возьмет на палец, понюхает, иногда лизнет, и сыну даст понюхать, и объяснит, какая она, на что годится. Не то так отправятся посмотреть, как добывают поташ или деготь, топят сало.
Потом
к вечеру Татьяна Павловна разрядилась сама довольно пышно, так даже, что я не ожидал, и
повезла меня с
собой в карете.
Бедный, доживешь ли ты, когда твои соотечественники, волей или неволей, пустят других
к себе или
повезут своих в другие места?
Вы лучше подождите, — заключил я, — когда учредятся европейские фактории, которые, конечно, выговорят
себе право отправлять дома богослужение, и вы сначала
везите священные книги и предметы в эти фактории, чего японцы par le temps qui court запретить уже не могут, а от них исподволь, понемногу, перейдут они
к японцам».
— Оставьте все, Дмитрий Федорович! — самым решительным тоном перебила госпожа Хохлакова. — Оставьте, и особенно женщин. Ваша цель — прииски, а женщин туда незачем
везти. Потом, когда вы возвратитесь в богатстве и славе, вы найдете
себе подругу сердца в самом высшем обществе. Это будет девушка современная, с познаниями и без предрассудков.
К тому времени, как раз созреет теперь начавшийся женский вопрос, и явится новая женщина…
Староверы ему рассказали, что удэгеец Сале и двое стрелков должны были доставить
к скале Ван-Син-лаза продовольствие, но по пути во время бури лодку их разбило о камни, и все то, что они
везли с
собой, утонуло.
— Ну, теперь пойдет голова рассказывать, как
вез царицу! — сказал Левко и быстрыми шагами и радостно спешил
к знакомой хате, окруженной низенькими вишнями. «Дай тебе бог небесное царство, добрая и прекрасная панночка, — думал он про
себя. — Пусть тебе на том свете вечно усмехается между ангелами святыми! Никому не расскажу про диво, случившееся в эту ночь; тебе одной только, Галю, передам его. Ты одна только поверишь мне и вместе со мною помолишься за упокой души несчастной утопленницы!»
Из своей «поездки по уезду» Полуянов вернулся в Заполье самым эффектным образом. Он подкатил
к малыгинскому дому в щегольском дорожном экипаже Ечкина, на самой лихой почтовой тройке. Ечкин отнесся
к бывшему исправнику решительно лучше всех и держал
себя так, точно
вез прежнего Полуянова.
Копье, лодку или собаку гиляк променивает на девушку,
везет ее
к себе в юрту и ложится с ней на медвежью шкуру — вот и всё.
Опытные рабочие не доверяли новому скупщику, но соблазн заключался в том, что
к Ермошке нужно было еще
везти золото, а тут получай деньги у
себя на промыслах, из руки в руку.
…Ничего нет мудреного, что Мария Николаевна
повезет Аннушку
к Дороховой, которая, сделавшись директрисой института в Нижнем, с необыкновенной любовью просит, чтобы я ей прислал ее для воспитания, — принимает ее как дочь
к себе и говорит, что это для нее благо, что этим я возвращу ей то, что она потеряла, лишившись единственной своей дочери. [Сохранилась группа писем Дороховой за 1855 г.
к Пущину; все — о его дочери Аннушке, о воспитании ее.]
Детей Дросиды Ивановны недавно разрешено родным покойного Вильгельма взять
к себе на воспитание с тем, чтоб они назывались Васильевыми. В августе приезжала сестра его Устинья Карловна Глинка и
повезла их в Екатеринбург, где она гостит у Владимира Андреевича. Она теперь хлопочет, чтоб сюда перевели М. Кюхельбекера из Баргузина. Это будет большое утешение для Дросиды Ивановны, которая поручает тебе очень кланяться.
Нас
везут к исполнению приговора; сверх того, как кажется, нам будет какая-то работа, соединенная с заключением в остроге, — следовательно, состояние гораздо худшее простых каторжных, которые, хотя и бывают под землей, но имеют случай пользоваться некоторыми обеспечениями за доброе поведение и сверх того помощью добрых людей устроить
себе состояние довольно сносное.
— Но нас ведь сначала, — продолжала Юлия, — пока вы не написали
к Живину, страшно напугала ваша судьба: вы человека вашего в деревню прислали, тот и рассказывал всем почти, что вы что-то такое в Петербурге про государя, что ли, говорили, — что вас схватили вместе с ним, посадили в острог, — потом, что вас с кандалами на ногах
повезли в Сибирь и привезли потом
к губернатору, и что тот вас на поруки уже
к себе взял.
Въехав в город, он не утерпел и велел
себя везти прямо
к Годневым. Нужно ли говорить, как ему там обрадовались? Первая увидела его Палагея Евграфовна, мывшая, с засученными рукавами, в сенях посуду.
«Э, черт возьми! Поеду и я
к Амальхен. Надобно же как-нибудь убивать время, а то с ума сойдешь», — подумал он и, взяв извозчика, велел
себя везти в Гороховую.
Молодой смотритель находился некоторое время в раздумье: ехать ли ему в таком экипаже, или нет? Но делать нечего, — другого взять было негде. Он сделал насмешливую гримасу и сел, велев
себя везти к городничему, который жил в присутственных местах.
Егор Егорыч, чтобы размыкать гложущую его тоску, обскакал почти весь город и теперь ехал домой; но тут вдруг переменил намерение и велел кучеру
везти себя к губернскому предводителю, с которым ему главным образом желалось поделиться снова вспыхнувшим в его сердце гневом.
Весною я все-таки убежал: пошел утром в лавочку за хлебом
к чаю, а лавочник, продолжая при мне ссору с женой, ударил ее по лбу гирей; она выбежала на улицу и там упала; тотчас собрались люди, женщину посадили в пролетку,
повезли ее в больницу; я побежал за извозчиком, а потом, незаметно для
себя, очутился на набережной Волги, с двугривенным в руке.
Они вернулись
к гондоле, сели и велели
везти себя, не спеша, по Canal Grande.
Пугачев хотел идти
к Каспийскому морю, надеясь как-нибудь пробраться в киргиз-кайсацкие степи. Казаки на то притворно согласились; но, сказав, что хотят взять с
собою жен и детей,
повезли его на Узени, обыкновенное убежище тамошних преступников и беглецов. 14 сентября они прибыли в селения тамошних староверов. Тут произошло последнее совещание. Казаки, не согласившиеся отдаться в руки правительства, рассеялись. Прочие пошли ко ставке Пугачева.
С подъезда оба поручика и коллежский асессор Сенечка сели на лихачей и, крикнув:"Туда!" — скрылись в сумерках."Индюшка"увязалась было за дядей, но он без церемоний отвечал:"Ну тебя!"Тогда она на минуту опечалилась:"Куда же я поеду?", но села в карету и велела
везти себя сначала
к Елисееву, потом
к Балле, потом
к колбаснику Кирхгейму…
Как только вы приедете, я сейчас вас на острова
повезу. Заедем
к Дороту; я
себе спрошу ботвиньи, вы — мороженого… вот ведь у нас нынче как! Потом отправимся на pointe [стрелку (франц.)] и будем смотреть, как солнце за будку садится. Потом домой — баиньки. Это первый день.
— Эти простые люди, — медленно и задумчиво говорил Фома, не вслушиваясь в речь товарища, поглощенный своими думами, — они, ежели присмотреться
к ним, — ничего! Даже очень… Любопытно… Мужики… рабочие… ежели их так просто брать — все равно как лошади…
Везут себе, пыхтят…
Елпидифор Мартыныч велел
себя везти в Свиблово, чтобы кстати уже заехать и
к Анне Юрьевне.
«На Петербургскую железную дорогу!» — сказала она ему и затем, не дождавшись даже ответа, села
к нему в сани и велела как можно проворнее
себя везти: нетерпение отражалось во всех чертах лица ее.
После того он встал, пришел
к Яру, спросил
себе есть, но есть, однако, ничего не мог; зато много выпил и вслед за тем, как бы под влиянием величайшего нетерпения, нанял извозчика и велел ему
себя проворнее
везти обратно в Останкино, где подали ему письмо от Елены.
— Я готов, извольте! — произнес Николя и, как агнец, ведомый на заклание, последовал за князем, который посадил его
к себе в карету и
повез.
— Пойми ты меня! Я тебя
везу для того, что ты услышал о князе и тотчас же, в восторге от его посещения, прилетел
к нему засвидетельствовать свое почтение и просить
к себе в деревню; понимаешь?
Маленький писатель, особенно когда ему не
везет, кажется
себе неуклюжим, неловким, лишним, нервы у него напряжены, издерганы; неудержимо бродит он около людей, причастных
к литературе и
к искусству, непризнанный, никем не замечаемый, боясь прямо и смело глядеть в глаза, точно страстный игрок, у которого нет денег.
Не сознавая почти ясно того, что делает, призвала она кучера, дала ему ни с того ни с сего пять рублей на водку, а часов в шесть вечера, велев заложить лошадь и выехав из дому, приказала
везти себя к Бахтиарову.
Вот какой ответ получил мой герой с чудным малым и сначала пришед в сильное ожесточение, тотчас же вознамерился ехать
к Катерине Архиповне и объясниться с ней, но, сев в сани, раздумал и велел
везти себя к Мамиловой.
Несколько минут Сергей Петрович простоял, как полоумный, потом, взяв шляпу, вышел из кабинета, прошел залу, лакейскую и очутился на крыльце, а вслед за тем, сев на извозчика, велел
себя везти домой, куда он возвратился, как и надо было ожидать, сильно взбешенный: разругал отпиравшую ему двери горничную, опрокинул стоявший немного не на месте стул и, войдя в свой кабинет, первоначально лег вниз лицом на диван, а потом встал и принялся писать записку
к Варваре Александровне, которая начиналась следующим образом: «Я не позволю вам смеяться над
собою, у меня есть документ — ваша записка, которою вы назначаете мне на бульваре свидание и которую я сейчас же отправлю
к вашему мужу, если вы…» Здесь он остановился, потому что в комнате появилась, другой его друг, Татьяна Ивановна.
Чем далее мы с Кузьмою отъезжали от Москвы и, следовательно, ближе подъезжали
к Санкт-Петербургу, тем чаще спрашивали проезжие про меня у Кузьмы: кто я, откуда еду, не
везу ли свою карету на продажу и все т. п. Но Кузьма отделывал их ловко, по-своему:"А киш, москали! Знаем мы уже вас. Ступайте
себе далее!"
Он ужасно спешил «узнать». «Давеча меня ошеломило; давеча некогда было соображать, — думал он, вспоминая первую встречу свою с Лизой, — ну а теперь — надо узнать». Чтобы поскорее узнать, он в нетерпении велел было прямо
везти себя к Трусоцкому, но тотчас одумался: «Нет, пусть лучше он сам ко мне придет, а я тем временем поскорее с этими проклятыми делами покончу».
Въехав в город, он прямо велел
везти себя к Покрову. Было уже десять часов; Павла Павловича в номерах не было. Вельчанинов прождал его целые полчаса, расхаживая по коридору в болезненном нетерпении. Марья Сысоевна уверила его, наконец, что Павел Павлович вернется разве только
к утру чем свет. «Ну так и я приеду чем свет», — решил Вельчанинов и вне
себя отправился домой.
Он мне рассказал подробности дуэли: накануне приехал
к нему Леонид и
повез его с
собой в воксал; когда приехали, то Леонид все кого-то искал.
Когда бесчувственного Леонида
повезли домой, он просил позволения проводить его и всю дорогу рыдал, как ребенок, и когда того привезли, он не вышел из экипажа и велел
себя прямо
везти к коменданту.
В одном из писем князя Шаховского, писанном прежде писем Жуковского и Пушкина, интересно следующее описание литературного обеда у графа Ф. П. Толстого, которое показывает впечатление, произведенное «Юрием Милославским», при первом его появлении в печати: «Я уже совсем оделся, чтоб ехать на свидание с нашими первоклассными писателями, как вдруг принесли мне твой роман; я ему обрадовался и
повез с
собой мою радость
к гр. Толстому.
Всего еще только благовестили
к поздним обедням, когда они подъехали
к городу. Иосаф велел
себя прямо
везти к Приказу.
Иван Михайлович(Венеровскому).Я и давно хотел посмотреть эту школу — так интересно! а вместе с тем надо, думаю, нам переговорить нынче о делах, помните, о состоянии Любочки; вот я привез с
собой. (Показывает портфель.)Здесь нам и удобнее будет. Потолкуем, а потом я вас
повезу к нам. Что ж, Катеньке можно сказать, так как нынче все узнают. Она нам не помешает, а еще напротив — совет даст, — она хоть и с странностями, а человек умный. Катенька!
В день отъезда он сперва очень храбрился и уверял, что куда его ни пошли, хоть туда, где бабы рубахи моют да вальки на небо кладут, он все не пропадет, но потом упал духом, стал жаловаться, что его
везут к необразованным людям, и так ослабел наконец, что даже собственную шапку на
себя надеть не мог; какая-то сострадательная душа надвинула ее ему на лоб, поправила козырек и сверху ее прихлопнула.
К нему приходит отец Наташи — сообщить о своих намерениях, за ним присылает ее мать — расспросить о Наташе, его зовет
к себе Наташа, чтобы излить пред ним свое сердце,
к нему обращается Алеша — высказать свою любовь, ветреность и раскаяние, с ним знакомится Катя, невеста Алеши, чтобы поговорить с ним о любви Алеши
к Наташе, ему попадается Нелли, чтобы выказать свой характер, и Маслобоев, чтобы разузнать и рассказать об отношениях Нелли
к князю, наконец, сам князь
везет его
к Борелю и даже напивается там, чтобы высказать Ивану Петровичу всю гадость своего характера.
— Взять теперь, господа,
к примеру хоть такой случай, — говорит он. — Я
везу быков в X. Восемь вагонов. Хорошо-с… Скажем теперь так: берут с меня за каждый вагон, как за 600 пудов тяги. В восьми быках не будет шестисот пудов, а гораздо меньше, они же не принимают этого
себе во внимание…
— Я
везу вас теперь, Борис Андреич, — отвечал Петр Васильич с расстановкой, — в один очень почтенный дом —
к Тиходуевым. Это препочтенное семейство. Старик служил полковником и прекрасный человек. Жена его тоже прекрасная дама. У них две дочери, чрезвычайно любезные особы, воспитаны отлично, и состояние есть. Не знаю, какая вам больше понравится: одна этак будет поживее, другая — потише; другая-то, признаться, уже слишком робка. Но обе могут за
себя постоять. Вот вы увидите.
Свадьбу сыграли. Перед тем Макар Тихоныч послал сына в Урюпинскую на ярмарку, Маша так и не свиделась с ним. Старый приказчик, приставленный Масляниковым
к сыну, с Урюпинской
повез его в Тифлис, оттоль на Крещенскую в Харьков, из Харькова в Ирбит, из Ирбита в Симбирск на Сборную. Так дело и протянулось до Пасхи. На возвратном пути Евграф Макарыч где-то захворал и помер. Болтали, будто руки на
себя наложил, болтали, что опился с горя. Бог его знает, как на самом деле было.
Письмо начиналось товарищеским вступлением, затем развивалось полушуточным сравнением индивидуального характера Подозерова с коллективным характером России, которая везде хочет, чтобы признали благородство ее поведения, забывая, что в наш век надо заставлять знать
себя; далее в ответе Акатова мельком говорилось о неблагодарности службы вообще «и хоть, мол, мне будто и
везет, но это досталось такими-то трудами», а что касается до ходатайства за просителя, то «конечно, Подозеров может не сомневаться в теплейшем
к нему расположении, но, однако же, разумеется, и не может неволить товарища (то есть Акатова)
к отступлению от его правила не предстательствовать нигде и ни за кого из близких людей, в числе которых он всегда считает его, Подозерова».