Неточные совпадения
Артемий Филиппович. Смотрите, чтоб он вас по почте не отправил куды-нибудь подальше. Слушайте: эти
дела не так делаются
в благоустроенном государстве. Зачем нас здесь
целый эскадрон? Представиться нужно поодиночке, да между четырех глаз и того… как там следует — чтобы и уши не слыхали. Вот как
в обществе благоустроенном делается! Ну, вот вы, Аммос Федорович, первый и начните.
Краса и гордость русская,
Белели церкви Божии
По горкам, по холмам,
И с ними
в славе спорили
Дворянские дома.
Дома с оранжереями,
С китайскими беседками
И с английскими парками;
На каждом флаг играл,
Играл-манил приветливо,
Гостеприимство русское
И ласку обещал.
Французу не привидится
Во сне, какие праздники,
Не
день, не два — по месяцу
Мы задавали тут.
Свои индейки жирные,
Свои наливки сочные,
Свои актеры, музыка,
Прислуги —
целый полк!
Они тем легче могли успеть
в своем намерении, что
в это время своеволие глуповцев дошло до размеров неслыханных. Мало того что они
в один
день сбросили с раската и утопили
в реке
целые десятки излюбленных граждан, но на заставе самовольно остановили ехавшего из губернии, по казенной подорожной, чиновника.
И началась тут промеж глуповцев радость и бодренье великое. Все чувствовали, что тяжесть спала с сердец и что отныне ничего другого не остается, как благоденствовать. С бригадиром во главе двинулись граждане навстречу пожару,
в несколько часов сломали
целую улицу домов и окопали пожарище со стороны города глубокою канавой. На другой
день пожар уничтожился сам собою вследствие недостатка питания.
Возвратившись домой, Грустилов
целую ночь плакал. Воображение его рисовало греховную бездну, на
дне которой метались черти. Были тут и кокотки, и кокодессы, и даже тетерева — и всё огненные. Один из чертей вылез из бездны и поднес ему любимое его кушанье, но едва он прикоснулся к нему устами, как по комнате распространился смрад. Но что всего более ужасало его — так это горькая уверенность, что не один он погряз, но
в лице его погряз и весь Глупов.
Дело в том, что по окончательном устройстве города последовал
целый ряд празднеств.
На пятый
день отправились обратно
в Навозную слободу и по дороге вытоптали другое озимое поле. Шли
целый день и только к вечеру, утомленные и проголодавшиеся, достигли слободы. Но там уже никого не застали. Жители, издали завидев приближающееся войско, разбежались, угнали весь скот и окопались
в неприступной позиции. Пришлось брать с бою эту позицию, но так как порох был не настоящий, то, как ни палили, никакого вреда, кроме нестерпимого смрада, сделать не могли.
Целый день преследовали маленькие негодяи злосчастную вдову, называя ее Бонапартовной, антихристовой наложницей и проч., покуда наконец она не пришла
в исступление и не начала прорицать.
Туман, застилавший всё
в ее душе, вдруг рассеялся. Вчерашние чувства с новой болью защемили больное сердце. Она не могла понять теперь, как она могла унизиться до того, чтобы пробыть
целый день с ним
в его доме. Она вошла к нему
в кабинет, чтоб объявить ему свое решение.
«Ведь всё это было и прежде; но отчего я не замечала этого прежде?» — сказала себе Анна. — Или она очень раздражена нынче? А
в самом
деле, смешно: ее
цель добродетель, она христианка, а она всё сердится, и всё у нее враги и всё враги по христианству и добродетели».
Нынче ему особенно ясно представлялось всё значение его
дела, и само собою складывались
в его уме
целые периоды, выражающие сущность его мыслей.
В сентябре Левин переехал
в Москву для родов Кити. Он уже жил без
дела целый месяц
в Москве, когда Сергей Иванович, имевший именье
в Кашинской губернии и принимавший большое участие
в вопросе предстоящих выборов, собрался ехать на выборы. Он звал с собою и брата, у которого был шар по Селезневскому уезду. Кроме этого, у Левина было
в Кашине крайне нужное для сестры его, жившей за границей,
дело по опеке и по получению денег выкупа.
Весь
день этот, за исключением поездки к Вильсон, которая заняла у нее два часа, Анна провела
в сомнениях о том, всё ли кончено или есть надежда примирения и надо ли ей сейчас уехать или еще раз увидать его. Она ждала его
целый день и вечером, уходя
в свою комнату, приказав передать ему, что у нее голова болит, загадала себе: «если он придет, несмотря на слова горничной, то, значит, он еще любит. Если же нет, то, значит, всё конечно, и тогда я решу, что мне делать!..»
Нынче он
целый день не был дома, и ей было так одиноко и тяжело чувствовать себя с ним
в ссоре, что она хотела всё забыть, простить и примириться с ним, хотела обвинить себя и оправдать его.
Простившись с дамами и обещав пробыть завтра еще
целый день, с тем чтобы вместе ехать верхом осматривать интересный провал
в казенном лесу, Левин перед сном зашел
в кабинет хозяина, чтобы взять книги о рабочем вопросе, которые Свияжский предложил ему.
Однако, странное
дело, несмотря на то, что она так готовилась не подчиниться взгляду отца, не дать ему доступа
в свою святыню, она почувствовала, что тот божественный образ госпожи Шталь, который она месяц
целый носила
в душе, безвозвратно исчез, как фигура, составившаяся из брошенного платья, исчезает, когда поймёшь, как лежит это платье.
«А ничего, так tant pis», подумал он, опять похолодев, повернулся и пошел. Выходя, он
в зеркало увидал ее лицо, бледное, с дрожащими губами. Он и хотел остановиться и сказать ей утешительное слово, но ноги вынесли его из комнаты, прежде чем он придумал, что сказать.
Целый этот
день он провел вне дома, и, когда приехал поздно вечером, девушка сказала ему, что у Анны Аркадьевны болит голова, и она просила не входить к ней.
Просидев дома
целый день, она придумывала средства для свиданья с сыном и остановилась на решении написать мужу. Она уже сочиняла это письмо, когда ей принесли письмо Лидии Ивановны. Молчание графини смирило и покорило ее, но письмо, всё то, что она прочла между его строками, так раздражило ее, так ей возмутительна показалась эта злоба
в сравнении с ее страстною законною нежностью к сыну, что она возмутилась против других и перестала обвинять себя.
Целый день этот Левин, разговаривая с приказчиком и мужиками и дома разговаривая с женою, с Долли, с детьми ее, с тестем, думал об одном и одном, что занимало его
в это время помимо хозяйственных забот, и во всем искал отношения к своему вопросу: «что же я такое? и где я? и зачем я здесь?»
—
В первый раз, как я увидел твоего коня, — продолжал Азамат, — когда он под тобой крутился и прыгал, раздувая ноздри, и кремни брызгами летели из-под копыт его,
в моей душе сделалось что-то непонятное, и с тех пор все мне опостылело: на лучших скакунов моего отца смотрел я с презрением, стыдно было мне на них показаться, и тоска овладела мной; и, тоскуя, просиживал я на утесе
целые дни, и ежеминутно мыслям моим являлся вороной скакун твой с своей стройной поступью, с своим гладким, прямым, как стрела, хребтом; он смотрел мне
в глаза своими бойкими глазами, как будто хотел слово вымолвить.
Подложили цепи под колеса вместо тормозов, чтоб они не раскатывались, взяли лошадей под уздцы и начали спускаться; направо был утес, налево пропасть такая, что
целая деревушка осетин, живущих на
дне ее, казалась гнездом ласточки; я содрогнулся, подумав, что часто здесь,
в глухую ночь, по этой дороге, где две повозки не могут разъехаться, какой-нибудь курьер раз десять
в год проезжает, не вылезая из своего тряского экипажа.
Я, как матрос, рожденный и выросший на палубе разбойничьего брига: его душа сжилась с бурями и битвами, и, выброшенный на берег, он скучает и томится, как ни мани его тенистая роща, как ни свети ему мирное солнце; он ходит себе
целый день по прибрежному песку, прислушивается к однообразному ропоту набегающих волн и всматривается
в туманную даль: не мелькнет ли там на бледной черте, отделяющей синюю пучину от серых тучек, желанный парус, сначала подобный крылу морской чайки, но мало-помалу отделяющийся от пены валунов и ровным бегом приближающийся к пустынной пристани…
Ведь, например,
в дождик,
в холод
целый день на охоте; все иззябнут, устанут — а ему ничего.
Дня через четыре приезжает Азамат
в крепость. По обыкновению, он зашел к Григорию Александровичу, который его всегда кормил лакомствами. Я был тут. Зашел разговор о лошадях, и Печорин начал расхваливать лошадь Казбича: уж такая-то она резвая, красивая, словно серна, — ну, просто, по его словам, этакой и
в целом мире нет.
— Я вчера
целый день думала, — отвечала она сквозь слезы, — придумывала разные несчастия: то казалось мне, что его ранил дикий кабан, то чеченец утащил
в горы… А нынче мне уж кажется, что он меня не любит.
И
в канцелярии не успели оглянуться, как устроилось
дело так, что Чичиков переехал к нему
в дом, сделался нужным и необходимым человеком, закупал и муку и сахар, с дочерью обращался, как с невестой, повытчика звал папенькой и
целовал его
в руку; все положили
в палате, что
в конце февраля перед Великим постом будет свадьба.
Вы собирали его, может быть, около года, с заботами, со старанием, хлопотами; ездили, морили пчел, кормили их
в погребе
целую зиму; а мертвые души
дело не от мира сего.
— И такой скверный анекдот, что сена хоть бы клок
в целом хозяйстве! — продолжал Плюшкин. — Да и
в самом
деле, как прибережешь его? землишка маленькая, мужик ленив, работать не любит, думает, как бы
в кабак… того и гляди, пойдешь на старости лет по миру!
Почти
в течение
целых пяти минут все хранили молчание; раздавался только стук, производимый носом дрозда о дерево деревянной клетки, на
дне которой удил он хлебные зернышки.
В этом, казалось, и заключалась главная
цель связей его с старым повытчиком, потому что тут же сундук свой он отправил секретно домой и на другой
день очутился уже на другой квартире.
Ноздрев был занят важным
делом;
целые четыре
дня уже не выходил он из комнаты, не впускал никого и получал обед
в окошко, — словом, даже исхудал и позеленел.
Точно ли так велика пропасть, отделяющая ее от сестры ее, недосягаемо огражденной стенами аристократического дома с благовонными чугунными лестницами, сияющей медью, красным деревом и коврами, зевающей за недочитанной книгой
в ожидании остроумно-светского визита, где ей предстанет поле блеснуть умом и высказать вытверженные мысли, мысли, занимающие по законам моды на
целую неделю город, мысли не о том, что делается
в ее доме и
в ее поместьях, запутанных и расстроенных благодаря незнанью хозяйственного
дела, а о том, какой политический переворот готовится во Франции, какое направление принял модный католицизм.
Иногда по
целым дням не бывало крохи
в доме, иногда же задавали
в нем такой обед, который удовлетворил бы вкусу утонченнейшего гастронома.
Прогулки, чтенье, сон глубокой,
Лесная тень, журчанье струй,
Порой белянки черноокой
Младой и свежий
поцелуй,
Узде послушный конь ретивый,
Обед довольно прихотливый,
Бутылка светлого вина,
Уединенье, тишина:
Вот жизнь Онегина святая;
И нечувствительно он ей
Предался, красных летних
днейВ беспечной неге не считая,
Забыв и город, и друзей,
И скуку праздничных затей.
Всего, что знал еще Евгений,
Пересказать мне недосуг;
Но
в чем он истинный был гений,
Что знал он тверже всех наук,
Что было для него измлада
И труд, и мука, и отрада,
Что занимало
целый деньЕго тоскующую лень, —
Была наука страсти нежной,
Которую воспел Назон,
За что страдальцем кончил он
Свой век блестящий и мятежный
В Молдавии,
в глуши степей,
Вдали Италии своей.
Итак, она звалась Татьяной.
Ни красотой сестры своей,
Ни свежестью ее румяной
Не привлекла б она очей.
Дика, печальна, молчалива,
Как лань лесная, боязлива,
Она
в семье своей родной
Казалась девочкой чужой.
Она ласкаться не умела
К отцу, ни к матери своей;
Дитя сама,
в толпе детей
Играть и прыгать не хотела
И часто
целый день одна
Сидела молча у окна.
Он
в том покое поселился,
Где деревенский старожил
Лет сорок с ключницей бранился,
В окно смотрел и мух давил.
Всё было просто: пол дубовый,
Два шкафа, стол, диван пуховый,
Нигде ни пятнышка чернил.
Онегин шкафы отворил;
В одном нашел тетрадь расхода,
В другом наливок
целый строй,
Кувшины с яблочной водой
И календарь осьмого года:
Старик, имея много
дел,
В иные книги не глядел.
Прямым Онегин Чильд Гарольдом
Вдался
в задумчивую лень:
Со сна садится
в ванну со льдом,
И после, дома
целый день,
Один,
в расчеты погруженный,
Тупым кием вооруженный,
Он на бильярде
в два шара
Играет с самого утра.
Настанет вечер деревенский:
Бильярд оставлен, кий забыт,
Перед камином стол накрыт,
Евгений ждет: вот едет Ленский
На тройке чалых лошадей;
Давай обедать поскорей!
Предметом став суждений шумных,
Несносно (согласитесь
в том)
Между людей благоразумных
Прослыть притворным чудаком,
Или печальным сумасбродом,
Иль сатаническим уродом,
Иль даже демоном моим.
Онегин (вновь займуся им),
Убив на поединке друга,
Дожив без
цели, без трудов
До двадцати шести годов,
Томясь
в бездействии досуга
Без службы, без жены, без
дел,
Ничем заняться не умел.
Гостей с поздравлениями приезжало так много
в этот
день, что на дворе, около подъезда,
целое утро не переставало стоять по нескольку экипажей.
Бойко и метко стреляли
в цель, переплывали Днепр против течения —
дело, за которое новичок принимался торжественно
в козацкие круги.
Я люблю сказки и песни, и просидел я
в деревне той
целый день, стараясь услышать что-нибудь никем не слышанное.
— А вам разве не жалко? Не жалко? — вскинулась опять Соня, — ведь вы, я знаю, вы последнее сами отдали, еще ничего не видя. А если бы вы все-то видели, о господи! А сколько, сколько раз я ее
в слезы вводила! Да на прошлой еще неделе! Ох, я! Всего за неделю до его смерти. Я жестоко поступила! И сколько, сколько раз я это делала. Ах, как теперь,
целый день вспоминать было больно!
В городах
целый день били
в набат: созывали всех, но кто и для чего зовет, никто не знал того, а все были
в тревоге.
Впрочем,
в эти два-три
дня после смерти Катерины Ивановны он уже раза два встречался с Свидригайловым, всегда почти
в квартире у Сони, куда он заходил как-то без
цели, но всегда почти на минуту.
«Если действительно все это
дело сделано было сознательно, а не по-дурацки, если у тебя действительно была определенная и твердая
цель, то каким же образом ты до сих пор даже и не заглянул
в кошелек и не знаешь, что тебе досталось, из-за чего все муки принял и на такое подлое, гадкое, низкое
дело сознательно шел? Да ведь ты
в воду его хотел сейчас бросить, кошелек-то, вместе со всеми вещами, которых ты тоже еще не видал… Это как же?»
Об издательской-то деятельности и мечтал Разумихин, уже два года работавший на других и недурно знавший три европейские языка, несмотря на то, что
дней шесть назад сказал было Раскольникову, что
в немецком «швах», с
целью уговорить его взять на себя половину переводной работы и три рубля задатку: и он тогда соврал, и Раскольников знал, что он врет.
Петр Петрович искоса посмотрел на Раскольникова. Взгляды их встретились. Горящий взгляд Раскольникова готов был испепелить его. Между тем Катерина Ивановна, казалось, ничего больше и не слыхала: она обнимала и
целовала Соню, как безумная. Дети тоже обхватили со всех сторон Соню своими ручонками, а Полечка, — не совсем понимавшая, впрочем,
в чем
дело, — казалось, вся так и утопла
в слезах, надрываясь от рыданий и спрятав свое распухшее от плача хорошенькое личико на плече Сони.
Экономическая же правда прибавляет, что чем более
в обществе устроенных частных
дел и, так сказать,
целых кафтанов, тем более для него твердых оснований и тем более устраивается
в нем и общее
дело.
— Да, мошенник какой-то! Он и векселя тоже скупает. Промышленник. Да черт с ним! Я ведь на что злюсь-то, понимаешь ты это? На рутину их дряхлую, пошлейшую, закорузлую злюсь… А тут,
в одном этом
деле,
целый новый путь открыть можно. По одним психологическим только данным можно показать, как на истинный след попадать должно. «У нас есть, дескать, факты!» Да ведь факты не всё; по крайней мере половина
дела в том, как с фактами обращаться умеешь!