Неточные совпадения
Самгин рассердился и ушел. Марины
в городе не
было, она приехала через восемь дней, и Самгина неприятно удивило то, что он сосчитал дни. Когда он передал ей
пакет писем и тетрадку «Размышлений», она, небрежно бросив их на диван, сказала весьма равнодушным тоном...
Но смеялась только высокая, тощая дама, обвешанная с плеч до колен разнообразными
пакетами, с чемоданом
в одной руке, несессером
в другой; смеялась она визгливо, напряженно, из любезности; ей
было очень неудобно идти, ее толкали больше, чем других, и, прерывая смех свой, она тревожно кричала шутникам...
— Боже мой, — повторяла она с радостью и как будто с испугом.
В руках ее и на груди, на пуговицах шубки —
пакеты, освобождая руку, она уронила один из них; Самгин наклонился; его толкнули, а он толкнул ее, оба рассмеялись, должно
быть, весьма глупо.
— Да, как будто нахальнее стал, — согласилась она, разглаживая на столе документы, вынутые из
пакета. Помолчав, она сказала: — Жалуется, что никто у нас ничего не знает и хороших «Путеводителей» нет. Вот что, Клим Иванович, он все-таки едет на Урал, и ему нужен русский компаньон, — я, конечно, указала на тебя. Почему? — спросишь ты. А — мне очень хочется знать, что он
будет делать там. Говорит, что поездка займет недели три, оплачивает дорогу, содержание и — сто рублей
в неделю. Что ты скажешь?
Еще более призадумался Обломов, когда замелькали у него
в глазах
пакеты с надписью нужное и весьма нужное, когда его заставляли делать разные справки, выписки, рыться
в делах, писать тетради
в два пальца толщиной, которые, точно на смех, называли записками; притом всё требовали скоро, все куда-то торопились, ни на чем не останавливались: не успеют спустить с рук одно дело, как уж опять с яростью хватаются за другое, как будто
в нем вся сила и
есть, и, кончив, забудут его и кидаются на третье — и конца этому никогда нет!
Обломов и про деньги забыл; только когда, на другой день утром, увидел мелькнувший мимо окон
пакет братца, он вспомнил про доверенность и просил Ивана Матвеевича засвидетельствовать ее
в палате. Тот прочитал доверенность, объявил, что
в ней
есть один неясный пункт, и взялся прояснить.
До сих пор он с «братцем» хозяйки еще не успел познакомиться. Он видел только, и то редко, с постели, как, рано утром, мелькал сквозь решетку забора человек, с большим бумажным
пакетом под мышкой, и пропадал
в переулке, и потом,
в пять часов, мелькал опять, с тем же
пакетом, мимо окон, возвращаясь, тот же человек и пропадал за крыльцом. Его
в доме не
было слышно.
Письмо вынули; старый
пакет был тот же самый, а
в нем торчала пустая бумажка.
Накамура преблагополучно доставил его по адресу. Но на другой день вдруг явился,
в ужасной тревоге, с
пакетом, умоляя взять его назад… «Как взять? Это не водится, да и не нужно, причины нет!» — приказал отвечать адмирал. «
Есть,
есть, — говорил он, — мне не велено возвращаться с
пакетом, и я не смею уехать от вас. Сделайте милость, возьмите!»
Давеча я
был даже несколько удивлен: высокоталантливый обвинитель, заговорив об этом
пакете, вдруг сам — слышите, господа, сам — заявил про него
в своей речи, именно
в том месте, где он указывает на нелепость предположения, что убил Смердяков: „Не
было бы этого
пакета, не останься он на полу как улика, унеси его грабитель с собою, то никто бы и не узнал
в целом мире, что
был пакет, а
в нем деньги, и что, стало
быть, деньги
были ограблены подсудимым“.
— Слушай, — проговорил Иван Федорович, словно опять начиная теряться и что-то усиливаясь сообразить, — слушай… Я много хотел спросить тебя еще, но забыл… Я все забываю и путаюсь… Да! Скажи ты мне хоть это одно: зачем ты
пакет распечатал и тут же на полу оставил? Зачем не просто
в пакете унес… Ты когда рассказывал, то мне показалось, что будто ты так говорил про этот
пакет, что так и надо
было поступить… а почему так надо — не могу понять…
Ну
будь это, например, Смердяков, убивающий для грабежа, — да он бы просто унес весь
пакет с собой, вовсе не трудясь распечатывать над трупом жертвы своей; так как знал наверно, что
в пакете есть деньги — ведь при нем же их вкладывали и запечатывали, — а ведь унеси он
пакет совсем, и тогда становится неизвестным, существовало ли ограбление?
Совсем другое тут Дмитрий Федорович: они об
пакете только понаслышке знали, его самого не видели, и вот как достали его примерно будто из-под тюфяка, то поскорее распечатали его тут же, чтобы справиться:
есть ли
в нем
в самом деле эти самые деньги?
Напротив,
будь это похититель, как бы я, например, то он бы просто сунул этот
пакет в карман, нисколько не распечатывая, и с ним поскорее утек-с.
Но, не имея ни тени мотивов к убийству из таких, какие имел подсудимый, то
есть ненависти, ревности и проч., и проч., Смердяков, без сомнения, мог убить только лишь из-за денег, чтобы присвоить себе именно эти три тысячи, которые сам же видел, как барин его укладывал
в пакет.
„Так, скажут, но ведь он
в ту же ночь кутил, сорил деньгами, у него обнаружено полторы тысячи рублей — откуда же он взял их?“ Но ведь именно потому, что обнаружено
было всего только полторы тысячи, а другой половины суммы ни за что не могли отыскать и обнаружить, именно тем и доказывается, что эти деньги могли
быть совсем не те, совсем никогда не бывшие ни
в каком
пакете.
Убийца соскакивает вниз из предосторожности, чтоб убедиться, жив или нет свидетель, а между тем только что оставил
в кабинете убитого им отца своего, по свидетельству самого же обвинителя, колоссальную на себя улику
в виде разорванного
пакета, на котором
было написано, что
в нем лежали три тысячи.
И вот, захватив
пакет, которого он прежде никогда не видал, он и рвет обложку, чтоб удостовериться,
есть ли деньги, затем бежит с деньгами
в кармане, даже и подумать забыв, что оставляет на полу колоссальнейшее на себя обвинение
в виде разорванной обложки.
Наконец опросы перешли к защитнику, и тот первым делом начал узнавать о
пакете,
в котором «будто бы» спрятаны
были Федором Павловичем три тысячи рублей для «известной особы».
Видел их и указал на то, что они
были уложены
в пакет с надписью, один только слуга Смердяков.
Если
пакет лежал на полу как улика, что
в нем
были деньги, то почему я не могу утверждать обратное, а именно, что
пакет валялся на полу именно потому, что
в нем уже не
было денег, взятых из него предварительно самим хозяином?
— То-то и
есть, что не имею свидетелей. Собака Смердяков не пришлет с того света вам показание…
в пакете. Вам бы все
пакетов, довольно и одного. Нет у меня свидетелей… Кроме только разве одного, — задумчиво усмехнулся он.
«
Буду просить у всех людей, а не дадут люди, убью отца и возьму у него под тюфяком,
в пакете с розовою ленточкой, только бы уехал Иван» — полная-де программа убийства, как же не он?
„Ведь унеси он этот
пакет с собою, то никто бы и не узнал
в целом мире, что
был и существовал
пакет, а
в нем деньги, и что, стало
быть, деньги
были ограблены подсудимым“.
Ибо
будь человек знающий и привычный, вот как я, например, который эти деньги сам видел зараньше и, может, их сам же
в тот
пакет ввертывал и собственными глазами смотрел, как его запечатывали и надписывали, то такой человек-с с какой же бы стати, если примерно это он убил, стал бы тогда, после убивства, этот
пакет распечатывать, да еще
в таких попыхах, зная и без того совсем уж наверно, что деньги эти
в том
пакете беспременно лежат-с?
— Как же бы я мог тогда прямее сказать-с? Один лишь страх во мне говорил-с, да и вы могли осердиться. Я, конечно, опасаться мог, чтобы Дмитрий Федорович не сделали какого скандалу, и самые эти деньги не унесли, так как их все равно что за свои почитали, а вот кто же знал, что таким убивством кончится? Думал, они просто только похитят эти три тысячи рублей, что у барина под тюфяком лежали-с,
в пакете-с, а они вот убили-с. Где же и вам угадать
было, сударь?
В этом
пакете была Июльская революция!
В регистратуре
был чиновник, тридцать третий год записывавший исходящие бумаги и печатавший
пакеты.
И видите, как все интересуются; все подошли; все на мою печать смотрят, и ведь не запечатай я статью
в пакет, не
было бы никакого эффекта!
Феня полетела
в Балчуговский завод, но там все уже
было кончено.
Пакет и записку она представила уряднику, производившему предварительное дознание. Денег оказалось больше шести тысяч. Мыльников все эти две недели каждый день приходил к Фене и ругался, зачем она отдала деньги.
В пакете были процентные бумаги и коротенькая записочка,
в которой Карачунский оставлял Фене все свое наличное имущество, заключавшееся
в этих бумагах.
После обеда. Сейчас еду проводить Аннушку. Не пишется. Этот
пакет тебе доставит Елизавета Алексеевна Кобелева, — надеюсь, что она благополучно доставит Аннушку Марье Александровне. Я очень доволен, что спутницы у нее такие добрые — ей не
будет скучно
в дороге, — и я спокоен.
Крепко жму вам обоим руку. Аннушка вас целует. Еще раз
буду писать
в Херсон, а потом
в наш дом казенным
пакетом.
— Это тебе, — сказал он, подавая
пакет Павлу, — тут пятьсот рублей. Если отец не
будет тебя пускать
в университет, так тебе
есть уж на что ехать.
— Смеется — ему что! — Помилуйте! разве возможная вещь
в торговом деле ненависть питать! Тут, сударь, именно смеяться надо, чтобы завсегда
в человеке свободный дух
был. Он генерала-то смешками кругом пальца обвел; сунул ему, этта,
в руку
пакет, с виду толстый-претолстый: как, мол? — ну, тот и смалодушествовал. А
в пакете-то ассигнации всё трехрублевые. Таким манером он за каких-нибудь триста рублей сразу человека за собой закрепил. Объясняться генерал-то потом приезжал.
— Да-с, так вот сидим мы однажды с деточками
в классе и переводим:"время, нами переживаемое"… И вдруг — инспектор-с. Посидел, послушал. А я вот этой случайности-то и не предвидел-с. Только прихожу после урока домой, сел обедать — смотрю:
пакет! Пожалуйте! Являюсь."Вы
в Пинеге бывали?" — Не бывал-с. — "Так вот познакомьтесь". Я
было туда-сюда: за что? — "Так вы не знаете? Это мне нравится! Он… не знает! Стыдитесь, сударь! не увеличивайте вашей вины нераскаянностью!"
Тот подал ему целую кучу
пакетов. Калинович с пренебрежением перекидал их и остановился только на одной бумаге, на которой
была сделана надпись
в собственные руки. Он распечатал ее, прочитал внимательно и захохотал таким странным смехом, что все посмотрели на него с удивлением, а Настенька даже испугалась.
В ответ на это тотчас же получил
пакет на имя одного директора департамента с коротенькой запиской от князя,
в которой пояснено
было, что человек, к которому он пишет, готов
будет сделать для него все, что только
будет в его зависимости.
Он вынул из кармана маленькую бумажную коробочку и подал ей. Там
были бронзовые серьги. Потом он достал из мешка
пакет,
в котором завернут
был большой платок.
Тут же мне вручили
пакет,
в котором
было пятнадцать новеньких, номер за номером, радужных сторублевок, билет на шелковой материи от министерства путей сообщения на бесплатный проезд
в первом классе по всей сети российских железных дорог до 1 января 1897 года и тут же на веленевой бумаге открытый лист от Комитета выставки,
в котором просят «не отказать
в содействии
В.А. Гиляровскому, которому поручено озаботиться возможно широким распространением сведений о выставке».
Я решил себе, что это именно так, и написал об этом моему дяде, от которого чрез месяц получаю большой
пакет с дарственною записью на все его имения и с письмом,
в котором он кратко извещал меня, что он оставил дом, живет
в келье
в одной пустыни и постригся
в монахи, а потому, — добавляет, — «не только сиятельством, но даже и благородием меня впредь не титулуй, ибо монах благородным
быть не может!» Эта двусмысленная, шутливая приписка мне немножко не понравилась: и этого он не сумел сделать серьезно!..
Поезд отходил
в два часа дня, но эшелон с 12 уже сидел
в товарных вагонах и распевал песни. Среди провожающих
было много немцев-колонистов, и к часу собралась вся труппа провожать меня: нарочно репетицию отложили. Все с
пакетами, с корзинами. Старик Фофанов прислал оплетенную огромную бутыль, еще
в старину привезенную им из Индии, наполненную теперь его домашней вишневкой.
В три приёма он передал Макарову несколько
пакетов шрифта, узнал о квартире, где
будет устроена типография, и удостоился от Саши публичной похвалы...
В тот же день к вечеру на имя ссыльного
был доставлен
пакет, возвещавший ему прощение и возвращение, дарованные волей воцарившейся императрицы Елисаветы: но все это уже опоздало. Князь Яков
был разрешен небесною властью ото всех уз, которыми вязала его власть земная.
Вскоре за тем пришел от него человек и подал Елене
пакет,
в котором, без всякой записочки, вложена
была сторублевая ассигнация.
Миклаков многое хотел
было возразить на это княгине, но
в это время вошел лакей и подал ему довольно толстый
пакет, надписанный рукою князя. Миклаков поспешно распечатал его;
в пакете была большая пачка денег и коротенькая записочка от князя: «Любезный Миклаков! Посылаю вам на вашу поездку за границу тысячу рублей и надеюсь, что вы позволите мне каждогодно высылать вам таковую же сумму!» Прочитав эту записку, Миклаков закусил сначала немного губы и побледнел
в лице.
Эти горькие размышления
были прерваны стуком
в дверь моего нумера. Как ни
были мы приготовлены ко всяким случайностям, но стук этот всех нас заставил вздрогнуть.
В комнату развязно вошел очень изящный молодой человек,
в сюртуке военного покроя, вручил мне, Прокопу и Веретьеву по
пакету и, сказав, что
в восемь часов, как только стемнеет, за нами приедет карета, удалился.
Грохов сделал над собою усилие, чтобы вспомнить, кто такая это
была г-жа Олухова, что за дело у ней, и — странное явление: один только вчерашний вечер и ночь
были закрыты для Григория Мартыныча непроницаемой завесой, но все прошедшее
было совершенно ясно
в его уме, так что он, встав, сейчас же нашел
в шкафу бумаги с заголовком: «Дело г. г. Олуховых» и положил их на стол, отпер потом свою конторку и, вынув из нее толстый
пакет с надписью: «Деньги г-жи Олуховой», положил и этот
пакет на стол; затем поправил несколько перед зеркалом прическу свою и, пожевав, чтоб не так сильно пахнуть водкой, жженого кофе, нарочно для того
в кармане носимого, опустился на свой деревянный стул и, обратясь к письмоводителю, разрешил ему принять приехавшую госпожу.
Понимайте так, мол, что не он виноват
в том, что казенные
пакеты по неделям лежат нераспечатанными и что сам он
пьет и других
спаивает, а виноваты
в этом Онегин, Печорин и Тургенев, выдумавший неудачника и лишнего человека.
Зоя. А я, как и всегда, хочу заплатить вам за зло добром. (Отдает Окоемову
пакет.) Вот ваши векселя, я их выкупила. Вы боялись ответственности, эти векселя лежали тяжелым гнетом на душе вашей;
в тревоге,
в страхе вы готовы
были даже на преступление. Теперь вам бояться нечего; ничто вас не тянет
в пропасть; перед вами открыты все дороги, и хорошие и худые, и вы совершенно свободны
в выборе.