Неточные совпадения
— Да я… не знаю! — сказал Дронов, втискивая себя в кресло, и заговорил несколько спокойней, вдумчивее: — Может — я не радуюсь, а
боюсь. Знаешь, человек я пьяный и вообще ни к черту не годный, и все-таки — не глуп. Это, брат, очень обидно — не дурак, а никуда не годен. Да. Так вот, знаешь, вижу я всяких людей, одни делают политику, другие — подлости,
воров развелось до того много, что придут немцы, а им грабить нечего! Немцев — не жаль, им так и надо, им в наказание — Наполеонов счастье. А Россию — жалко.
Райский подождал в тени забора, пока тот перескочил совсем. Он колебался, на что ему решиться, потому что не знал,
вор ли это или обожатель Ульяны Андреевны, какой-нибудь m-r Шарль, — и потому
боялся поднять тревогу.
— Мало ли чего! змей, лягушек, собак, больших свиней,
воров, мертвецов… Арины
боюсь.
— Амба! Твоя лицо нету. Ты
вор, хуже собаки. Моя тебя не
боится. Другой раз тебя посмотри — стреляй.
Будучи принужден остаться ночевать в чужом доме, он
боялся, чтоб не отвели ему ночлега где-нибудь в уединенной комнате, куда легко могли забраться
воры, он искал глазами надежного товарища и выбрал, наконец, Дефоржа.
Галактион дождался сумерок и отправился к Малыгиным. Он ужасно
боялся, чтобы не встретить кого-нибудь из знакомых, и нарочно обошел самые людные улицы, как
вор, который
боится собственной тени.
Подбодренные смелостью старика, в дверях показались два-три человека с единственным заводским
вором Мороком во главе. Они продолжали подталкивать дурачка Терешку, Парасковею-Пятницу и другого дурака, Марзака, высокого старика с лысою головою. Морок, плечистый мужик с окладистою бородой и темными глазами навыкате, слыл за отчаянную башку и не
боялся никого. С ним под руку ворвался в кабак совсем пьяный Терешка-казак.
А то отправятся доктор с Араповым гулять ночью и долго бродят бог знает где, по пустынным улицам, не
боясь ни ночных
воров, ни усталости. Арапов все идет тихо и вдруг, ни с того ни с сего, сделает доктору такой вопрос, что тот не знает, что и ответить, и еще более убеждается, что правленье корректур не составляет главной заботы Арапова.
— Да ты что? Ты не
бойся! Поделом
вору и мука! Идем скорее, а то увезут его!..
— А
вор, батюшка, говорит: и знать не знаю, ведать не ведаю; это, говорит, он сам коровушку-то свел да на меня, мол, брешет-ну! Я ему говорю: Тимофей, мол, Саввич, бога, мол, ты не
боишься, когда я коровушку свел? А становой-ет, ваше благородие, заместо того-то, чтобы меня, знашь, слушать, поглядел только на меня да головой словно замотал."Нет, говорит, как посмотрю я на тебя, так точно, что ты корову-то украл!"Вот и сижу с этих пор в остроге. А на что бы я ее украл? Не видал я, что ли, коровы-то!
— Лопай! Отец-мать есть? Воровать умеешь? Ну, не
бойся, здесь все
воры — научат!
Самое светлое чувство делается острым, жгучим, делается темным, — чтоб не сказать другого слова, — если его
боятся, если его прячут, оно начнет верить, что оно преступно, и тогда оно сделается преступным; в самом деле, наслаждаться чем-нибудь, как
вор краденым, с запертыми дверями, прислушиваясь к шороху, — унижает и предмет наслажденья и человека.
— Я
боялся, что вы не сумеете притвориться, — отвечал запорожец. — Этот
вор как раз смекнул бы делом, дал тягу — и мы верно бы их рук не миновали.
«Какой у вас Петр Федорыч? — писал им отписку келарь Пафнутий. — Царь Петр III помре божиею милостью уже тому время дванадесять лет… А вы,
воры и разбойники, поднимаете дерзновенную руку против ее императорского величества и наследия преподобного Прокопия, иже о Христе юродивого. Сгинете, проклятые нечестивцы, яко смрад, а мы вас не
боимся. В остервенении злобы и огнепальной ярости забыли вы, всескверные, страх божий, а секира уже лежит у корня смоковницы… Тако будет, яко во дни нечестивого Ахава. Буди…»
И ему было страшно под одеялом. Он
боялся, как бы чего не вышло, как бы его не зарезал Афанасий, как бы не забрались
воры, и потом всю ночь видел тревожные сны, а утром, когда мы вместе шли в гимназию, был скучен, бледен, и было видно, что многолюдная гимназия, в которую он шел, была страшна, противна всему существу его и что идти рядом со мной ему, человеку по натуре одинокому, было тяжко.
Шамраев. Нельзя, Петр Николаевич,
боюсь, как бы
воры в амбар не забрались. Там у меня просо. (Идущему рядом Медведенку.) Да, на целую октаву ниже: «Браво, Сильва!» А ведь не певец, простой синодальный певчий.
Дарил также царь своей возлюбленной ливийские аметисты, похожие цветом на ранние фиалки, распускающиеся в лесах у подножия Ливийских гор, — аметисты, обладавшие чудесной способностью обуздывать ветер, смягчать злобу, предохранять от опьянения и помогать при ловле диких зверей; персепольскую бирюзу, которая приносит счастье в любви, прекращает ссору супругов, отводит царский гнев и благоприятствует при укрощении и продаже лошадей; и кошачий глаз — оберегающий имущество, разум и здоровье своего владельца; и бледный, сине-зеленый, как морская вода у берега, вериллий — средство от бельма и проказы, добрый спутник странников; и разноцветный агат — носящий его не
боится козней врагов и избегает опасности быть раздавленным во время землетрясения; и нефрит, почечный камень, отстраняющий удары молнии; и яблочно-зеленый, мутно-прозрачный онихий — сторож хозяина от огня и сумасшествия; и яснис, заставляющий дрожать зверей; и черный ласточкин камень, дающий красноречие; и уважаемый беременными женщинами орлиный камень, который орлы кладут в свои гнезда, когда приходит пора вылупляться их птенцам; и заберзат из Офира, сияющий, как маленькие солнца; и желто-золотистый хрисолит — друг торговцев и
воров; и сардоникс, любимый царями и царицами; и малиновый лигирий: его находят, как известно, в желудке рыси, зрение которой так остро, что она видит сквозь стены, — поэтому и носящие лигирий отличаются зоркостью глаз, — кроме того, он останавливает кровотечение из носу и заживляет всякие раны, исключая ран, нанесенных камнем и железом.
Я никогда не
боялся ни
воров, ни разбойников, даже маленький; не думал о них я теперь.
Драч совесть выдает свою за образец,
А Драч так истцов драл, как алчный волк овец.
Он был моим судьей и другом быть мне клялся;
Я взятки дать ему, не знав его,
боялся;
Соперник мой его и знал и сам был плут,
Разграбя весь мой дом, призвал меня на суд.
Напрасно брал себе закон я в оборону:
Драч правдой покривить умел и по закону.
Тогда пословица со мной сбылася та,
Что хуже воровства честная простота:
Меня ж разграбили, меня ж и обвинили
И
вору заплатить бесчестье осудили.
Испанский гранд как
ворЖдет ночи и луны
боится — Боже!
Проклятое житье. Да долго ль будет
Мне с ним возиться? Право, сил уж нет.
В обед являлся Гараська — ловкое, красивое животное, парень с наглыми глазами распутника и
вора, фальшиво ласковый со всеми, кого
боялся; он торжественно объявил мне, что я перевожусь в подручные пекаря на место Никандра — жалованье шесть рублей.
А в дождливые, серые, холодные дни осени бывшие люди собирались в трактире Вавилова. Там их знали, немножко
боялись, как
воров и драчунов, немножко презирали, как горьких пьяниц, но все-таки уважали и слушали, считая умными людьми. Трактир Вавилова был клубом Въезжей улицы, а бывшие люди — интеллигенцией клуба.
Нет, князь Василь Иваныч,
Боюсь, начнет. Хоть он и
вор, а удаль
Нам показал свою. И любо видеть,
Как рубится! В беде не унывает:
Когда его войска погнали мы,
Последний он, и шаг за шагом только
Нам уступил. Так, говорят, косматый,
Осиленный ловцами, покидает
Добычу лев!
Мы не покидали.
Ты сам ходил с Алябьевым по Волге
И по Оке, и
воры вас
боялись.
Мы с Репниным ходили и к Москве,
Да воротились оттого, что ладу
Бог не дал воеводам. Грех на них!
Я хотел слегка упомянуть, как Трифон Столыгин успел в две недели три раза присягнуть, раз Владиславу, раз Тушинскому
вору, раз не помню кому, — и всем изменил; я хотел описать их богатые достояния, их села, в которых церкви были пышно украшены благочестивыми и смиренными приношениями помещиков, по-видимому не столь смиренных в светских отношениях, что доказывали полуразвалившиеся, кривые, худо крытые и подпертые шестами избы; но,
боясь утомить внимание ваше, я скромно решаюсь начать не дальше как за воротами большого московского дома Михаила Степановича Столыгина, что на Яузе.
«Так, говорит, ты так-то меня любишь!» — «Но, ангел мой, говорю, ведь это проделка мало что уж совсем подлая, но даже не безопасная: нас, как
воров, и за границей найдут и притянут сюда.» — «Вздор, говорит, ты трус, всего
боишься!» Я, делать нечего, съездил за законами, показываю ей.
Двор раскрыт без повети стоит; у ворот ни запора, ни подворотни, да и зачем? — голый что святой: ни разбоя, ни
воров не
боится.
— Абрек! — смело подошла я к нему. — Ты украл вещи бабушки! Слышишь, я не
боюсь твоих угроз и твоего мщения и повторяю тебе, что ты
вор!
И хочешь ли знать, кого я
боялся? Мне страшно было не одних тех
воров, что ходят и крадут, а я
боялся и того
вора, что жил вечно со мной в моем сердце. Я не хотел знать ни о чьем несчастье, чтобы оно не лишило меня той твердости, которая нужна человеку, желающему исправить путь своей собственной жизни, не обращая внимания на то, что где-нибудь делается с другими. Я не виноват в их несчастиях.
И в один миг ее воображение нарисовало картину, которой так
боятся дачницы:
вор лезет в кухню, из кухни в столовую… серебро в шкапу… далее спальня… топор… разбойничье лицо… золотые вещи… Колена ее подогнулись и по спине побежали мурашки.
Преудивительная история с покражей налима обнаружилась так, что хотели его вьгтягти, щоб уже начать огорчать его розгами, аж вдруг шворка, на которой он ходил, так пуста и телепнулась, бо она оказалась оборванною, и ни по чему нельзя было узнать, кто украл налима, потому что у нас насчет этого были преловкне хлопцы, которые в рассуждении съестного были
воры превосходнейшие и самого бога мало
боялись, а не только архиерея.