Неточные совпадения
Думать в этом направлении пришлось недолго. Очень легко явилась простая мысль, что в мире купли-продажи только деньги,
большие деньги, могут обеспечить свободу, только они позволят отойти в сторону из
стада людей, каждый из которых бешено стремится к независимости за счет других.
Мужчины, которых было гораздо
больше, толпились, как
стадо.
Правда, иногда (особенно в дождливое время) не слишком весело скитаться по проселочным дорогам, брать «целиком», останавливать всякого встречного мужика вопросом: «Эй, любезный! как бы нам проехать в Мордовку?», а в Мордовке выпытывать у тупоумной бабы (работники-то все в поле): далеко ли до постоялых двориков на
большой дороге, и как до них добраться, и, проехав верст десять, вместо постоялых двориков, очутиться в помещичьем, сильно разоренном сельце Худобубнове, к крайнему изумлению целого
стада свиней, погруженных по уши в темно-бурую грязь на самой середине улицы и нисколько не ожидавших, что их обеспокоят.
Посредине
стада, как
большой бугор, выделялась спина огромного кабана. Он превосходил всех своими размерами и, вероятно, имел около 250 кг веса.
Стадо приближалось с каждой минутой. Теперь ясно были слышны шум сухой листвы, взбиваемой сотнями ног, треск сучьев, резкие звуки, издаваемые самцами, хрюканье свиней и визг поросят.
Самый крупный кабан был в центре
стада, множество животных бродило по сторонам и некоторые отходили довольно далеко от табуна, так что, когда эти одиночные свиньи подошли к нам почти вплотную,
большой кабан был еще вне выстрела.
[Все молитвы их сводятся на материальную просьбу о продолжении их рода, об урожае, о сохранении
стада, и
больше ничего.
В центре города были излюбленные трактиры у извозчиков: «Лондон» в Охотном, «Коломна» на Неглинной, в Брюсовском переулке, в
Большом Кисельном и самый центральный в Столешниковом, где теперь высится дом № 6 и где прежде ходили
стада кур и
большой рыжий дворовый пес Цезарь сидел у ворот и не пускал оборванцев во двор.
Такое поведение, конечно,
больше всего нравилось Анфусе Гавриловне, ужасно стеснявшейся сначала перед женихом за пьяного мужа, а теперь жених-то в одну руку с ней все делал и даже сам укладывал спать окончательно захмелевшего тестя. Другим ужасом для Анфусы Гавриловны был сын Лиодор, от которого она прямо откупалась: даст денег, и Лиодор пропадет на день, на два. Когда он показывался где-нибудь на дворе, девушки сбивались, как овечье
стадо, в одну комнату и запирались на ключ.
А когда пастух, старый бродяга, пригнал
стадо больше чем в полтораста голов и воздух наполнился летними звуками — мычанье, хлопанье бича, крик баб и детей, загоняющих телят, глухие удары босых ног и копыт по пыльной унавоженной дороге — и когда запахло молоком, то иллюзия получилась полная.
Приближение сельди всякий раз узнается по следующим характерным признакам: круговая полоса белой пены, захватывающая на море
большое пространство, стаи чаек и альбатросов, киты, пускающие фонтаны, и
стада сивучей.
Расстилалась эта луговина по тот бок речки на такое далекое пространство, что
большая раскольничья деревня, раскинутая у предгорья, заканчивавшего с одной стороны луговую пойму, из города представлялась чем-то вроде длинного обоза или даже овечьего
стада.
На дворе стояла оттепель; солнце играло в каплях тающего на иглистых листьях сосны снега; невдалеке на земле было
большое черное пятно, вылежанное ночевавшим здесь
стадом зубров, и с этой проталины несся сильный запах парного молока.
Возвращаясь домой, мы заехали в паровое поле, довольно заросшее зеленым осотом и козлецом, за что отец мой сделал замечание Миронычу; но тот оправдывался дальностью полей, невозможностью гонять туда господские и крестьянские
стада для толоки, и уверял, что вся эта трава подрежется сохами и
больше не отрыгнет, то есть не вырастет.
— А я тут их всех гуртом окрутил, — говорит Мартемьян, — чего нам ждать? указу нам нету, а слуги Христовы надобны. Вот другой еще у нас старец есть, Николой зовется: этот
больше веселый да забавный. Наши девки все больно об нем стужаются."У меня, говорит, робят было без счету: я им и отец, и кум, и поп; ты, говорит, только напусти меня, дяденька, а я уж християнское
стадо приумножу". Такой веселой.
Поля удобрены ("вон на ту десятину гуано положили"), клевер в обоих полях вскочил густо;
стадо большое,
больше ста голов (хороший хозяин не менее 1 1/3 штуки на десятину пашни держит); коровы сытые, породистые; скотный двор содержится опрятно, каждая корова имеет свой кондуитный список: чуть начала давать молока меньше — сейчас соберут совет и начинают добиваться, каким образом и отчего.
«Аще, — подумал он, — целому
стаду, идущу одесную, единая овца идет ошую, пастырь ту овцу изъемлет из
стада и закланию предает!» Так подумал Иоанн и решил в сердце своем участь Серебряного. Казнь ему была назначена на следующий день; но он велел снять с него цепи и послал ему вина и пищи от своего стола. Между тем, чтобы разогнать впечатления, возбужденные в нем внутреннею борьбою, впечатления непривычные, от которых ему было неловко, он вздумал проехаться в чистом поле и приказал
большую птичью охоту.
Точно гнали
стадо или шло
большое войско.
Переселясь на новые места, дедушка мой принялся с свойственными ему неутомимостью и жаром за хлебопашество и скотоводство. Крестьяне, одушевленные его духом, так привыкли работать настоящим образом, что скоро обстроились и обзавелись, как старожилы, и в несколько лет гумна Нового Багрова занимали втрое
больше места, чем самая деревня, а табун добрых лошадей и
стадо коров, овец и свиней казались принадлежащими какому-нибудь
большому и богатому селению.
Их ханы: Нурали в Меньшой, Аблай в Средней и Эрали в
Большой орде, один за другим нападали на калмыков со всех сторон; и сии беглецы целый год должны были на пути своем беспрерывно сражаться, защищая свои семейства от плена и
стада от расхищения.
Но Савины и Колобовы думали несколько иначе и даже послали на о. Крискента два доноса — один преосвященному, а другой в консисторию, находя выборы нового старосты неправильными. Узнав об этом, о. Крискент не только не смутился, но выказал
большую твердость духа и полную готовность претерпеть в борьбе с разделительными силами, волновавшими теперь его словесное
стадо.
Из
больших кусков пробки построены горы, пещеры, Вифлеем и причудливые замки на вершинах гор; змеею вьется дорога по склонам; на полянах —
стада овец и коз; сверкают водопады из стекла; группы пастухов смотрят в небо, где пылает золотая звезда, летят ангелы, указывая одною рукой на путеводную звезду, а другой — в пещеру, где приютились богоматерь, Иосиф и лежит Младенец, подняв руки в небеса.
Друг человеческий был пастырем и водителем компании кутивших промышленников, и всюду, куда бы он ни являлся со своим пьяным
стадом, грохотала музыка, звучали песни, то — заунывные, до слёз надрывавшие душу, то — удалые, с бешеной пляской; от музыки оставались в памяти слуха только глухо бухающие удары в
большой барабан и тонкий свист какой-то отчаянной дудочки.
— Знаете ли, — сказала дама с несколько даже трогательным выражением лица, — я бы хотела… на ней теперь платье; я бы, признаюсь, не хотела, чтобы она была в платье, к которому мы так привыкли; я бы хотела, чтоб она была одета просто и сидела бы в тени зелени, в виду каких-нибудь полей, чтобы
стада вдали или роща… чтобы незаметно было, что она едет куда-нибудь на бал или модный вечер. Наши балы, признаюсь, так убивают душу, так умерщвляют остатки чувств… простоты, простоты чтобы было
больше.
По дороге впереди
стада шел в потемневшем от дождя, заплатанном зипуне, в
большой шапке, с кожаным мешком за сутуловатой спиной высокий старик с седой бородой и курчавыми седыми волосами; только одни густые брови были у него черные.
Стадо только что вышло с овсяного жнивья на грязную, испещренную раздвоенно-копытными следами черноземную, взрытую колеями
большую грунтовую дорогу и с неперестающим мычанием и блеянием подвигалось к деревне.
— Здравствуй, дед! Бог на помощь! — приветствовал его Мелитон тонким, сиплым голоском, который совсем не шел к его громадному росту и
большому, мясистому лицу. — А ловко ты на дудочке дудишь! Чье
стадо пасешь?
Среди двухтысячного
стада, которым коноводили несколько завзятых вожаков, бывших, в свою очередь, передовыми баранами в другом, еще
большем, громаднейшем
стаде, выдвигалась одна только самостоятельная личность, не захотевшая, во имя правды и науки, подчиниться никакому насилию, — и против этого одного, против этого честного права, против законной свободы личности поднялся слепой и дикий деспотизм массы, самообольщенно мнившей о своем великом либерализме.
— Мáлится Божие
стадо, мáлится, — грустно покачав головой, промолвил Фуркасов. — Много
больше бывало в прежние годы. С той поры как услали родимого нашего Александрушку, зáчал наш кораблик умаляться. При Александрушке-то, помнишь, иной раз святых праведных по пятидесяти и
больше вкупе собиралось… В двух горницах зараз радели — в одной мужеск пол, в другой — женский. А подула-повеяла погодушка холодная, признобила-поморозила зéлен Божий сад.
И из-за пианино выскакивала рыжая старшеотделенка Женя Памфилова и с криком: «Самого жирного, самого вкусного гусенка съем, съем!» — бросалась на Любочкино «
стадо». Отчаянный визг, писк, шум, хохот, суета и снова визг стоном стояли в
большой приютской зале.
Дуня поправилась и загорела
больше других. Просыпаясь утром от звука пастушьего рожка и мычанья коров, проходившего мимо окон дачи
стада, она, как безумная, вскакивала с постели и, подбегая к окну, настежь распахивала его.
А мальчик как только пригнал вечером в село
стадо козлят, так сейчас же рассказал своей матери, что видел на скале старика, а Пастухова мать пошла на колодец и стала о том говорить другим женщинам, и так сделалось известно людям о новом столпнике, и люди из села побежали к Ермию и принесли ему чечевицы и бобов
больше, чем он мог съесть. Так и пошло далее.
Казалось, трудно бы было ожидать
большего. В течение нескольких месяцев бывший пастух общественных
стад достиг высших степеней государственного чиноначалия, но судьба готовила ему новое, дотоле немыслимое в России положение при дворе. Не будем, впрочем, забегать вперед.
Здесь установлено было множество столов с различными закусками. Бросались в глаза горы пирогов, лежащих на столах пирамидальными возвышениями, сидели целые
стада жареных птиц, как живые, а близ них
большие фонтаны выметывали из себя в огромные чаны красное и белое вино.
Князь Александр Павлович Шестов, служивший в молодости по дипломатической части, но уже давно вышедший в отставку и проживающий в Москве, незадолго перед торжественным возвращением заблудшей овцы в губернское
стадо, потерял свою вторую жену, с которой прожил около десяти лет, и приехал погостить в город Т., близ которого лежало его
большое родовое именье, и в котором жил его младший брат, вдовец, с двумя маленькими дочерьми.
Особенно про
стада: «Чем заслужили смерть мирные
стада, рожденные для поддержания жизни людей; вы, которые даете нам сладкий нектар, одеваете нас своею шерстью и приносите жизнью
больше пользы, нежели смертью?