Неточные совпадения
— Ну, хорошо, а я велю подчистить здесь. Здесь грязно и воняет, я
думаю. Маша! убери здесь, — с трудом сказал
больной. — Да как уберешь, сама уйди, — прибавил он, вопросительно глядя на брата.
Левин ничего не ответил. Выйдя в коридор, он остановился. Он сказал, что приведет жену, но теперь, дав себе отчет в том чувстве, которое он испытывал, он решил, что, напротив, постарается уговорить ее, чтоб она не ходила к
больному. «За что ей мучаться, как я?»
подумал он.
Ему и в голову не приходило
подумать, чтобы разобрать все подробности состояния
больного,
подумать о том, как лежало там, под одеялом, это тело, как, сгибаясь, уложены были эти исхудалые голени, кострецы, спина и нельзя ли как-нибудь лучше уложить их, сделать что-нибудь, чтобы было хоть не лучше, но менее дурно.
С рукой мертвеца в своей руке он сидел полчаса, час, еще час. Он теперь уже вовсе не
думал о смерти. Он
думал о том, что делает Кити, кто живет в соседнем нумере, свой ли дом у доктора. Ему захотелось есть и спать. Он осторожно выпростал руку и ощупал ноги. Ноги были холодны, но
больной дышал. Левин опять на цыпочках хотел выйти, но
больной опять зашевелился и сказал...
— Отчего?
Подумай, у меня выбор из двух: или быть беременною, то есть
больною, или быть другом, товарищем своего мужа, всё равно мужа, — умышленно поверхностным и легкомысленным тоном сказала Анна.
После страшной боли и ощущения чего-то огромного, больше самой головы, вытягиваемого из челюсти,
больной вдруг, не веря еще своему счастию, чувствует, что не существует более того, что так долго отравляло его жизнь, приковывало к себе всё внимание, и что он опять может жить,
думать и интересоваться не одним своим зубом.
«Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Он уважать себя заставил
И лучше выдумать не мог.
Его пример другим наука;
Но, боже мой, какая скука
С
больным сидеть и день и ночь,
Не отходя ни шагу прочь!
Какое низкое коварство
Полуживого забавлять,
Ему подушки поправлять,
Печально подносить лекарство,
Вздыхать и
думать про себя:
Когда же черт возьмет тебя...
Полчаса спустя Анна Сергеевна в сопровождении Василия Ивановича вошла в кабинет. Доктор успел шепнуть ей, что нечего и
думать о выздоровлении
больного.
«
Больной человек. Естественно, что она
думает и говорит о смерти. Мысли этого порядка — о цели бытия и прочем — не для нее, а для здоровых людей. Для Кутузова, например… Для Томилина».
Он уже не слушал возбужденную речь Нехаевой, а смотрел на нее и
думал: почему именно эта неприглядная, с плоской грудью,
больная опасной болезнью, осуждена кем-то носить в себе такие жуткие мысли?
Ушел в спальню, разделся, лег, забыв погасить лампу, и, полулежа, как
больной, пристально глядя на золотое лезвие огня,
подумал, что Марина — права, когда она говорит о разнузданности разума.
Клим постоял, затем снова сел,
думая: да, вероятно, Лидия, а может быть, и Макаров знают другую любовь, эта любовь вызывает у матери, у Варавки, видимо, очень ревнивые и завистливые чувства. Ни тот, ни другая даже не посетили
больного. Варавка вызвал карету «Красного Креста», и, когда санитары, похожие на поваров, несли Макарова по двору, Варавка стоял у окна, держа себя за бороду. Он не позволил Лидии проводить
больного, а мать, кажется, нарочно ушла из дома.
— Неужели тебя все это только смешит? Но —
подумай! Стоять выше всех в стране, выше всех! — кричала она, испуганно расширив
больные глаза. — Двуглавый орел, ведь это — священный символ нечеловеческой власти…
Спивак, идя по дорожке, присматриваясь к кустам, стала рассказывать о Корвине тем тоном, каким говорят,
думая совершенно о другом, или для того, чтоб не
думать. Клим узнал, что Корвина,
больного, без сознания, подобрал в поле приказчик отца Спивак; привез его в усадьбу, и мальчик рассказал, что он был поводырем слепых; один из них, называвший себя его дядей, был не совсем слепой, обращался с ним жестоко, мальчик убежал от него, спрятался в лесу и заболел, отравившись чем-то или от голода.
«Какой безжалостной надобно быть, какое надо иметь холодное сердце, для того, чтобы обманывать
больного мужа, — возмущенно
думал Самгин. — И — мать, как бесцеремонно, грубо она вторгается в мою жизнь».
Проводив ее, чувствуя себя
больным от этой встречи, не желая идти домой, где пришлось бы снова сидеть около Инокова, — Самгин пошел в поле. Шел по тихим улицам и
думал, что не скоро вернется в этот город, может быть — никогда. День был тихий, ясный, небо чисто вымыто ночным дождем, воздух живительно свеж, рыжеватый плюш дерна источал вкусный запах.
«И к чему все эти прежние хмурости, —
думал я в иные упоительные минуты, — к чему эти старые
больные надрывы, мое одинокое и угрюмое детство, мои глупые мечты под одеялом, клятвы, расчеты и даже „идея“?
Я, впрочем, не такая уж трусиха, не
подумайте; но от этого письма я ту ночь не спала, оно писано как бы какою-то
больною кровью… и после такого письма что ж еще остается?
Если японскому глазу больно, как выразился губернатор в первое свидание, видеть чужие суда в портах Японии, то японскому уху еще, я
думаю,
больнее слышать рев чужих пушек.
Раньше она как-то индифферентно относилась к этим двум половинам, но теперь их смысл для нее выяснился вполне: Марья Степановна и не
думала смиряться, чтобы по крайней мерс дойти до кабинета
больного мужа, — напротив, она, кажется, никогда еще не блюла с такой щепетильностью святую отчужденность своей половины, как именно теперь.
— Если вы не заботитесь о себе, то
подумайте о вашей дочери, — говорил доктор, когда Надежда Васильевна не хотела следовать его советам. —
Больному вы не принесете особенной пользы, а себя можете окончательно погубить. Будьте же благоразумны…
— Доктор, как вы
думаете — лучше мне?.. — едва слышно спрашивала
больная, слабым движением выпрастывая из-под одеяла похудевшую белую, как мрамор, руку.
— Прогорел совсем и тоже
думает махнуть в Ирбит… Эти игроки все ездят на ярмарку поправляться, как
больные куда-нибудь на воды. Папахен верует в теорию вероятностей и надеется выплыть… А шельма Ломтев мастерски его взвесил: общипал до последнего перышка.
И вот постепенно, в расстроенном и
больном мозгу его созидается мысль — страшная, но соблазнительная и неотразимо логическая: убить, взять три тысячи денег и свалить все потом на барчонка: на кого же и
подумают теперь, как не на барчонка, кого же могут обвинить, как не барчонка, все улики, он тут был?
— Вдовею я, третий год, — начала она полушепотом, сама как бы вздрагивая. — Тяжело было замужем-то, старый был он, больно избил меня. Лежал он
больной;
думаю я, гляжу на него: а коль выздоровеет, опять встанет, что тогда? И вошла ко мне тогда эта самая мысль…
Но скажут мне, может быть, он именно притворился, чтоб на него, как на
больного, не
подумали, а подсудимому сообщил про деньги и про знаки именно для того, чтоб тот соблазнился и сам пришел, и убил, и когда, видите ли, тот, убив, уйдет и унесет деньги и при этом, пожалуй, нашумит, нагремит, разбудит свидетелей, то тогда, видите ли, встанет и Смердяков, и пойдет — ну что же делать пойдет?
Чувствую я, что
больная моя себя губит; вижу, что не совсем она в памяти; понимаю также и то, что не почитай она себя при смерти, — не
подумала бы она обо мне; а то ведь, как хотите, жутко умирать в двадцать пять лет, никого не любивши: ведь вот что ее мучило, вот отчего она, с отчаянья, хоть за меня ухватилась, — понимаете теперь?
А вы лучше вот что
подумайте: лицо-то у вас
больнее прежнего, вам надо бросить вино.
Но она любила мечтать о том, как завидна судьба мисс Найтингель, этой тихой, скромной девушки, о которой никто не знает ничего, о которой нечего знать, кроме того, за что она любимица всей Англии: молода ли она? богата ли она, или бедна? счастлива ли она сама, или несчастна? об этом никто не говорит, этом никто не
думает, все только благословляют девушку, которая была ангелом — утешителем в английских гошпиталях Крыма и Скутари, и по окончании войны, вернувшись на родину с сотнями спасенных ею, продолжает заботиться о
больных…
Мысль потерять отца своего тягостно терзала его сердце, а положение бедного
больного, которое угадывал он из письма своей няни, ужасало его. Он воображал отца, оставленного в глухой деревне, на руках глупой старухи и дворни, угрожаемого каким-то бедствием и угасающего без помощи в мучениях телесных и душевных. Владимир упрекал себя в преступном небрежении. Долго не получал он от отца писем и не
подумал о нем осведомиться, полагая его в разъездах или хозяйственных заботах.
И что же было возражать человеку, который говорил такие вещи: «Я раз стоял в часовне, смотрел на чудотворную икону богоматери и
думал о детской вере народа, молящегося ей; несколько женщин,
больные, старики стояли на коленях и, крестясь, клали земные поклоны.
Эта странная обстановка смущает
больных, и, я
думаю, ни один сифилитик и ни одна женщина не решится говорить о своей болезнь в присутствии этого надзирателя с револьвером и мужиков.
И гнев мою душу
больную палил,
И я волновалась нестройно,
Рвалась, проклинала… но не было сил
Ни времени
думать спокойно.
— О, не извиняйтесь. Нет-с, я
думаю, что не имею ни талантов, ни особых способностей; даже напротив, потому что я
больной человек и правильно не учился. Что же касается до хлеба, то мне кажется…
— Они всё
думают, что я еще болен, — продолжал Рогожин князю, — а я, ни слова не говоря, потихоньку, еще
больной, сел в вагон, да и еду; отворяй ворота, братец Семен Семеныч! Он родителю покойному на меня наговаривал, я знаю. А что я действительно чрез Настасью Филипповну тогда родителя раздражил, так это правда. Тут уж я один. Попутал грех.
«Да что это я, как
больная женщина, верю сегодня во всякое предчувствие!» —
подумал он с раздражительною насмешкой, останавливаясь в воротах.
Думал помочь
больному одними промывательными и не употребил ни кровопускания, ни пиявок.
Несколько дней тому назад я получил, добрая Марья Николаевна, ваше письмо от 20 октября. Спасибо вам, что вы мне дали отрадную весточку о нашем
больном. Дай бог, чтоб поддержалось то лучшее, которое вы в нем нашли при последнем вашем посещении. Дай бог, чтоб перемена лечения, указанная Пироговым, произвела желаемый успех! Мне ужасно неловко
думать, что Петр, юнейший между нами, так давно хворает и хандрит естественным образом: при грудных болезнях это почти неизбежное дело.
[Нас — психически
больного Н. С. Бобрищева-Пушкина, который
думал, что его везут под конвоем двух казаков в крепость.
— Удивительно! — произнесла с снисходительной иронией
больная. — Неужто вы
думаете, что я боюсь смерти! Будьте честны, господин Лобачевский, скажите, чтό у меня? Я желаю знать, в каком я положении, и смерти не боюсь.
— Мен, но я
думаю, что лечение
больных должно быть общею обязанностью ассоциации, — заметил опять Кусицын.
Больной ведь он, в такую погоду, на ночь глядя; ну,
думаю, верно, за чем-нибудь важным; а чему ж и быть-то важнее известного вам дела?
Милый ангел Наташа! Еще в этот же вечер, несмотря на свое горе, она смогла-таки принять участие и в моих заботах, когда я, видя, что она немножко успокоилась, или, лучше сказать, устала, и
думая развлечь ее, рассказал ей о Нелли… Мы расстались в этот вечер поздно; я дождался, пока она заснула, и, уходя, просил Мавру не отходить от своей
больной госпожи всю ночь.
На другой день после второго спектакля, рано утром, доктор получил записку от Майзеля с приглашением явиться к нему в дом; в post scriptum’e [Приписке (лат.).] стояла знаменательная фраза: «по очень важному делу». Бедный Яша Кормилицын
думал сказаться
больным или убежать куда-нибудь, но, как нарочно, не было под руками даже ни одного труднобольного. Скрепя сердце и натянув залежавшийся фрачишко, доктор отправился к Майзелю. Заговорщики были в сборе, кроме Тетюева.
— Перед вами суд, а не защита! — сердито и громко заметил ему судья с
больным лицом. По выражению лица Андрея мать видела, что он хочет дурить, усы у него дрожали, в глазах светилась хитрая кошачья ласка, знакомая ей. Он крепко потер голову длинной рукой и вздохнул. — Разве ж? — сказал он, покачивая головой. — Я
думаю — вы не судьи, а только защитники…
Неожиданно вспомнилась Ромашову недавняя сцена на плацу, грубые крики полкового командира, чувство пережитой обиды, чувство острой и в то же время мальчишеской неловкости перед солдатами. Всего
больнее было для него то, что на него кричали совсем точно так же, как и он иногда кричал на этих молчаливых свидетелей его сегодняшнего позора, и в этом сознании было что-то уничтожавшее разницу положений, что-то принижавшее его офицерское и, как он
думал, человеческое достоинство.
Зато им решительно не только нет времени об чем-либо
думать, но некогда и отдохнуть, так как все эти лечения нужно проделать в разных местах города, которые хотя и не весьма удалены друг от друга, но все-таки достаточно, чтоб
больной человек почувствовал.
«Вот с этим человеком, кажется, можно было бы потолковать и отвести хоть немного душу», —
подумал он и, не будучи еще уверен, чтоб тот пришел, решился послать к нему записку, в которой, ссылаясь на болезнь, извинялся, что не был у него лично, и вместе с тем покорнейше просил его сделать истинно христианское дело — посетить его,
больного, одинокого и скучающего.
Помнилось ему еще, как на одном крутом повороте сани так накренились на правый бок, точно ехали на одном полозе, а потом так тяжко ухнули на оба полоза, перевалившись на другой бок, что все юнкера одновременно подскочили и крякнули. Не забыл Александров и того, как он в одну из секунд бешеной скачки взглянул на небо и увидел чистую, синевато-серебряную луну и
подумал с сочувствием: «Как ей, должно быть, холодно и как скучно бродить там в высоте, точно она старая
больная вдова; и такая одинокая».
Уехав затем с поручиком, он сказал, что в двенадцать часов снова будет у
больного, вследствие чего поручик тоже еще с раннего утра явился к Аггею Никитичу, который уже проснулся, и прямо, не
подумав, бухнул ему, что он привозил к нему не доктора, а аптекаря.