Неточные совпадения
Но Тарасу Бульбе не пришлись по душе такие слова, и навесил он еще ниже на очи свои хмурые, исчерна-белые брови, подобные кустам, выросшим по высокому темени горы, которых верхушки вплоть занес иглистый северный
иней.
Стояла
белая зима с жестокою тишиной безоблачных морозов, плотным, скрипучим снегом, розовым
инеем на деревьях, бледно-изумрудным небом, шапками дыма над трубами, клубами пара из мгновенно раскрытых дверей, свежими, словно укушенными лицами людей и хлопотливым бегом продрогших лошадок.
На бронзовой шапке и на толстых плечах царя Александра сверкал
иней, игла Адмиралтейства казалась докрасна раскаленной и точно указывала на
белое, зимнее солнце.
Кругом все
белело от
инея. Вода в лужах замерзла. Под тонким слоем льда стояли воздушные пузыри. Засохшая желто-бурая трава искрилась такими яркими блестками, что больно было на нее смотреть. Сучья деревьев, камни и утоптанная земля на тропе покрылись холодным матовым налетом.
Деревья, растущие вблизи их, убрались
инеем и стали похожи на
белые кораллы.
Кругом опять все
забелело, от
инея сырой мох замерз и хрустел под ногами.
Одет он был в куртку и штаны из выделанной изюбровой кожи и сохатиные унты, на голове имел
белый капюшон и маленькую шапочку с собольим хвостиком. Волосы на голове у него заиндевели, спина тоже покрылась
белым налетом. Я стал усиленно трясти его за плечо. Он поднялся и стал руками снимать с ресниц
иней. Из того, что он не дрожал и не подергивал плечами, было ясно, что он не озяб.
Огромный Шарап, взмахивая густою гривой, цапал ее
белыми зубами за плечо, срывал шелковую головку с волос, заглядывал в лицо ей веселым глазом и, встряхивая
иней с ресниц, тихонько ржал.
Всякий день по ночам бывали морозы, и, проснувшись поутру, я видел, как все места, не освещенные солнцем, были покрыты
белым блестящим
инеем.
Ямщик перегибается с козел, чтобы отстегнуть волчью полость. Усы у него
белые от
инея, на голове большая шапка с павлиньими перьями. Глаза смеются.
Покорно согнулись ветви деревьев, наклоняя пуховые
белые лапы; алмазами и смарагдами блещут сучья, одетые кружевом
инея.
Со свечой в руке взошла Наталья Сергевна в маленькую комнату, где лежала Ольга; стены озарились, увешанные платьями и шубами, и тень от толстой госпожи упала на столик, покрытый пестрым платком; в этой комнате протекала половина жизни молодой девушки, прекрасной, пылкой… здесь ей снились часто молодые мужчины, стройные, ласковые, снились большие города с каменными домами и златоглавыми церквями; — здесь, когда зимой шумела мятелица и снег
белыми клоками упадал на тусклое окно и собирался перед ним в высокий сугроб, она любила смотреть, завернутая в теплую шубейку, на
белые степи, серое небо и ветлы, обвешанные
инеем и колеблемые взад и вперед; и тайные, неизъяснимые желания, какие бывают у девушки в семнадцать лет, волновали кровь ее; и досада заставляла плакать; вырывала иголку из рук.
Дают понюхать табаку и собакам. Каштанка чихает, крутит мордой и, обиженная, отходит в сторону. Вьюн же из почтительности не чихает и вертит хвостом. А погода великолепная. Воздух тих, прозрачен и свеж. Ночь темна, но видно всю деревню с ее
белыми крышами и струйками дыма, идущими из труб, деревья, посеребренные
инеем, сугробы. Все небо усыпано весело мигающими звездами, и Млечный Путь вырисовывается так ясно, как будто его перед праздником помыли и потерли снегом…
Вот шагает во главе своих учениц Вера Попова с каменным лицом; снежинки искрятся на её седых волосах;
белые, в
инее, ресницы её дрогнули, когда она кивнула пышноволосой, ничем не покрытой головой. Артамонов пожалел её...
Слова молитвы, похожей на требование, вылетали из круглых ртов
белым паром, замерзая
инеем на бровях и усах басов, оседая в бородах нестройно подпевавшего купечества. Особенно пронзительно, настойчиво и особенно не в лад хору пел городской голова Воропонов, сын тележника; толстый, краснощёкий, с глазами цвета перламутровых пуговиц, он получил в наследство от своего отца вместе с имуществом и неукротимую вражду ко всем Артамоновым.
Стало теплее, и земля слегка размякла, но стены конюшни были еще
белы от
инея.
И уже весь
белый, как в
инее. Сбросил ряску, засучил рукава. Он говорит...
Все было бело и пушисто от изморози, и весь он казался
белым привидением, внезапно возникшим из холодного блеска
инея и лунного света.
В это время учитель занимается в тесной и темной школе. Он сидит в пальто, а ребятишки в тулупах, и у всех изо рта вылетают клубы пара. Оконные стекла изнутри сплошь покрыты толстым
белым бархатным слоем снега. Снег бахромой висит на потолочных брусьях и блестит нежным
инеем на округлости стенных бревен.
Дома в Москве уже все было по-зимнему, топили печи, и по утрам, когда дети собирались в гимназию и пили чай, было темно, и няня ненадолго зажигала огонь. Уже начались морозы. Когда идет первый снег, в первый день езды на санях, приятно видеть
белую землю,
белые крыши, дышится мягко, славно, и в это время вспоминаются юные годы. У старых лип и берез,
белых от
инея, добродушное выражение, они ближе к сердцу, чем кипарисы и пальмы, и вблизи них уже не хочется думать о горах и море.
Снег перестал идти, небо было чисто; на другой стороне улицы ослепительно
белый сад, окутанный
инеем, сверкал под лунным светом.
Вот он выбежал на просеку, которую некогда сам прорубил. Деревья,
белые от
инея, стояли по обеим сторонам, а внизу, суживаясь, маячила дорожка, и в конце ее насторожилось жерло большой плахи… Недалеко…
Луна катится в зимних облаках,
Как щит варяжский или сыр голландской.
Сравненье дерзко, но люблю я страх
Все дерзости, по вольности дворянской.
Спокойствия рачитель на часах
У будки пробудился, восклицая:
«Кто едет?» — «Муза!» — «Что за чорт! Какая?»
Ответа нет. Но вот уже пруды…
Белеет мост, по сторонам сады
Под
инеем пушистым спят унылы;
Луна сребрит железные перилы.
Давно когда-то, за Москвой-рекой,
На Пятницкой, у самого канала,
Заросшего негодною травой,
Был дом угольный; жизнь тогда играла
Меж стен высоких… Он теперь пустой.
Внизу живет с беззубой половиной
Безмолвный дворник… Пылью, паутиной
Обвешаны, как
инеем, кругом
Карнизы стен, расписанных огнем
И временем, и окна краской
белойЗамазаны повсюду кистью смелой.
Без дум, со смутной и тяжёлой грустью в сердце иду по дороге — предо мною в пасмурном небе тихо развёртывается серое, холодное утро. Всё вокруг устало за ночь, растрепалось, побледнело, зелёные ковры озимей покрыты пухом
инея, деревья протягивают друг к другу голые сучья, они не достигают один другого и печально дрожат. Снега просит раздетая, озябшая земля, просит пышного
белого покрова себе. Сошлись над нею тучи, цвета пепла и золы, и стоят неподвижно, томя её.
Ночь сильно изменилась… Луда поднялась высоко над горами и освещала
белые скалы, покрытые
инеем лиственницы, мотавшиеся от ветра и кидавшие черные тени. Очевидно, после полночи ударил мороз, и вся каменная площадка
побелела от
инея. На ней черными пятнами выделялась группа людей… Станочники, очевидно не ложившиеся с вечера, обсуждали что-то горячо и шумно.
Тот же вечер. Конец улицы на краю города. Последние дома, обрываясь внезапно, открывают широкую перспективу: темный пустынный мост через большую реку. По обеим сторонам моста дремлют тихие корабли с сигнальными огнями. За мостом тянется бесконечная, прямая, как стрела, аллея, обрамленная цепочками фонарей и
белыми от
инея деревьями. В воздухе порхает и звездится снег.
Я так крепко спал, что и забыл, где я заснул. Оглянулся я — что за чудо! Где я? Палаты какие-то
белые надо мной, и столбы
белые, и на всем блестки блестят. Глянул вверх — разводы
белые, а промеж разводов свод какой-то вороненый, и огни разноцветные горят. Огляделся я, вспомнил, что мы в лесу и что это деревья в снегу и в
инее мне за палаты показались, а огни — это звезды на небе промеж сучьев дрожат.
Заяц опять остановился подле дороги. Мужики шли подле саней с поднятыми воротниками кафтанов. Лица их были чуть видны. Бороды, усы, ресницы их были
белые. Изо ртов и носов их шел пар. Лошади их были потные, и к поту пристал
иней. Лошади толкались в хомутах, пыряли, выныривали в ухабах. Мужики догоняли, обгоняли, били кнутами лошадей. Два старика шли рядом, и один рассказывал другому, как у него украли лошадь.
Балаган, отданный в распоряжение труппе фокусника, стоял почти на конце квартала, и за ним сразу начинался большой старый парк, примыкавший к городу. Летом должно было быть чудно хорошо в этом парке, но теперь огромные сугробы снега сплошь покрыли его аллеи и дорожки. Деревья стояли совсем серебряные от
инея, a над всей этой
белой полосой темнело темное зимнее небо, осыпанное миллиардами звезд.
А в вагоне становилось все холоднее. Начинала болеть голова, мороз пробирался в самую сердцевину костей. Блестяще-пушистый
иней белел на стенах. Никто уж не ругался, все свирепо молчали, сидели на деревянных нарах и кутались в полушубки.
И опять заливаются серебряные бубенцы. Мороз безжалостно пощипывает нас за носы, Щеки, уши. Бешен быстрый бег коней. Дивно хорошо сейчас на Островах, в эту звездную декабрьскую ночь.
Белые деревья, запушенная
инеем снежно-белая как скатерть дорога. А над головами — небо, испещренное сверкающим золотым сиянием опаловых огней.
Вылетел Алешка за ворота, подол ковшиком подобрал, дует. Снежок
белым дымом глаза пушит, над забором кусты в
инее, как купчихи в бане расселись. Сбил Гусаков с дождевой кадки каблучком сосульку, чтобы жар утолить. Сосет-похрустывает, снег под им так ласточкой и чирикает.
Ездоков не видать что-то еще было ниоткуда, ни со стороны площади, где стоял суд, ни от спуска по переулку, где издали
белели полные
инея липы и клены барского запущенного сада.
Подойдя к дормезу и обращаясь к своим товарищам — другим адъютантам, которые от
инея, облепившего их с головы до ног, были похожи на
белых медведей, громко он сказал...
Ночные морозные туманы опушали
инеем деревья, проволоку мимо проходившего телеграфа, каждую тонкую веточку и прутик превращали в
белый мохнатый отросток какого-то невиданного красивого растения.
Ночной туман к утру оставил на высотах только
иней, переходивший в росу, в лощинах же туман расстилался еще молочно-белым морем.
В сильные морозы стекла изнутри покрывались
белым слоем пушистого
инея, и в доме царил холодный
белый полусвет; на подоконниках намерзли с начала зимы огромные куски льда, и от них по полу тянулись водяные потоки.