Неточные совпадения
Так, например, известно было, что, находясь при действующей
армии провиантмейстером, он довольно непринужденно распоряжался казенною собственностью и облегчал себя от нареканий собственной совести только
тем, что, взирая на солдат, евших затхлый хлеб, проливал обильные слезы.
За десять лет до прибытия в Глупов он начал писать проект"о вящем [Вящий (церковно-славянск.) — большой, высший.]
армии и флотов по всему лицу распространении, дабы через
то возвращение (sic) древней Византии под сень российския державы уповательным учинить", и каждый день прибавлял к нему по одной строчке.
Когда приказчик говорил: «Хорошо бы, барин,
то и
то сделать», — «Да, недурно», — отвечал он обыкновенно, куря трубку, которую курить сделал привычку, когда еще служил в
армии, где считался скромнейшим, деликатнейшим и образованнейшим офицером.
«Нет,
те люди не так сделаны; настоящий властелин,кому все разрешается, громит Тулон, делает резню в Париже, забывает
армию в Египте, тратит полмиллиона людей в московском походе и отделывается каламбуром в Вильне; и ему же, по смерти, ставят кумиры, — а стало быть, и все разрешается. Нет, на этаких людях, видно, не тело, а бронза!»
И это точь-в-точь, как прежний австрийский гофкригсрат, [Гофкригсрат — придворный военный совет в Австрии.] например, насколько
то есть я могу судить о военных событиях: на бумаге-то они и Наполеона разбили и в полон взяли, и уж как там, у себя в кабинете, все остроумнейшим образом рассчитали и подвели, а смотришь, генерал-то Мак и сдается со всей своей
армией, хе-хе-хе!
[«Тех-то в южной-то
армии, по четырнадцатому, вы понимаете… всех знал наперечет».
И
те и другие считали его гордецом; и
те и другие его уважали за его отличные, аристократические манеры, за слухи о его победах; за
то, что он прекрасно одевался и всегда останавливался в лучшем номере лучшей гостиницы; за
то, что он вообще хорошо обедал, а однажды даже пообедал с Веллингтоном [Веллингтон Артур Уэлсли (1769–1852) — английский полководец и государственный деятель; в 1815 году при содействии прусской
армии одержал победу над Наполеоном при Ватерлоо.] у Людовика-Филиппа; [Людовик-Филипп, Луи-Филипп — французский король (1830–1848); февральская революция 1848 года заставила Людовика-Филиппа отречься от престола и бежать в Англию, где он и умер.] за
то, что он всюду возил с собою настоящий серебряный несессер и походную ванну; за
то, что от него пахло какими-то необыкновенными, удивительно «благородными» духами; за
то, что он мастерски играл в вист и всегда проигрывал; наконец, его уважали также за его безукоризненную честность.
Тех-то, в южной-то
армии, по четырнадцатому, вы понимаете (и тут Василий Иванович значительно сжал губы), всех знал наперечет.
Если они разрушат Париж — где я буду жить? Ваша
армия должна была немцев утопить в болоте вместо
того, чтоб самой тонуть. Хороши у вас генералы, которые не знают, где сухо, где болото…
— Здоровенная будет у нас революция, Клим Иванович. Вот — начались рабочие стачки против войны — знаешь? Кушать трудно стало, весь хлеб
армии скормили. Ох, все это кончится
тем, что устроят европейцы мир промежду себя за наш счет, разрежут Русь на кусочки и начнут глодать с ее костей мясо.
— Мы воюем потому, что господин Пуанкаре желает получить реванш за 71 год, желает получить обратно рудоносную местность, отобранную немцами сорок три года
тому назад. Наша
армия играет роль наемной…
— Прочитайте! Кстати — у вас и фамилия
та же, что у полководца, которым командовала
армия.
— Теперь всё «вопросы» пошли! — сиплым голосом вмешался полнокровный полковник, — из Петербурга я получил письмо от нашего полкового адъютанта: и
тот пишет, что теперь всех занимает «вопрос» о перемене формы в
армии…
Похоронила она все воспоминания о своем прошедшем с ним в
ту ужасную темную ночь, когда он приезжал из
армии и не заехал к тетушкам.
С
тех пор в продолжение трех лет Нехлюдов не видался с Катюшей. И увидался он с нею только тогда, когда, только что произведенный в офицеры, по дороге в
армию, заехал к тетушкам уже совершенно другим человеком, чем
тот, который прожил у них лето три года
тому назад.
Подъезжая еще к Ирбиту, Привалов уже чувствовал, что ярмарка висит в самом воздухе. Дорога была избита до
того, что экипаж нырял из ухаба в ухаб, точно в сильнейшую морскую качку. Нервные люди получали от такой езды морскую болезнь. Глядя на бесконечные вереницы встречных и попутных обозов, на широкие купеческие фуры, на эту точно нарочно изрытую дорогу, можно было подумать, что здесь только что прошла какая-то многотысячная
армия с бесконечным обозом.
Для Розанова не только суть
армии, но и суть государственной власти в
том, что она «всех нас превращает в женщин, слабых, трепещущих, обнимающих воздух…».
Мало
того: довольно и одного такого, стоящего во главе, чтобы нашлась наконец настоящая руководящая идея всего римского дела со всеми его
армиями и иезуитами, высшая идея этого дела.
И если бы хоть один такой очутился во главе всей этой
армии, «жаждущей власти для одних только грязных благ»,
то неужели же не довольно хоть одного такого, чтобы вышла трагедия?
Служил он весьма недолгое время в
армии и вышел в отставку «по неприятности»,
тем чином, по поводу которого распространилось мнение, будто курица не птица.
Целые
армии пехоты разгонялись, как стада овец, несколькими сотнями всадников; до
той поры, когда явились на континент английские пехотинцы из гордых, самостоятельных мелких землевладельцев, у которых не было этой боязни, которые привыкли никому не уступать без боя; как только пришли во Францию эти люди, у которых не было предубеждения, что они должны бежать перед конницею, — конница, даже далеко превосходившая их числом, была разбиваема ими при каждой встрече; знаешь, знаменитые поражения французских конных
армий малочисленными английскими пехотинцами и при Кресси, и при Пуатье, и при Азенкуре.
Все они без исключения глубоко и громко сознают, что их положение гораздо ниже их достоинства, что одна нужда может их держать в этом «чернильном мире», что если б не бедность и не раны,
то они управляли бы корпусами
армии или были бы генерал-адъютантами. Каждый прибавляет поразительный пример кого-нибудь из прежних товарищей и говорит...
С
тех пор он с горстью людей победил
армию, освободил целую страну и был отпущен из нее, как отпускают ямщика, когда он довез до станции.
Граф Воронцов посылал его к лорду Гренвилю, чтобы узнать о
том, что предпринимает генерал Бонапарт, оставивший египетскую
армию.
Дедушка происходил из купеческого рода, но в 1812 году сделал значительное пожертвование в пользу
армии и за это получил чин коллежского асессора, а вместе с
тем и право на потомственное дворянство.
— Помилуй, мамо! зачем губишь верный народ? чем прогневили? Разве держали мы руку поганого татарина; разве соглашались в чем-либо с турчином; разве изменили тебе делом или помышлением? За что ж немилость? Прежде слышали мы, что приказываешь везде строить крепости от нас; после слышали, что хочешь поворотить в карабинеры;теперь слышим новые напасти. Чем виновато запорожское войско?
тем ли, что перевело твою
армию через Перекоп и помогло твоим енералам порубать крымцев?..
В
той части русской
армии, где находился мой дед, были убиты все начальствовавшие, начиная с генерала.
Но во время турецкой войны дети и внуки кимряков были «вовлечены в невыгодную сделку», как они объясняли на суде, поставщиками на
армию, которые дали огромные заказы на изготовление сапог с бумажными подметками. И лазили по снегам балканским и кавказским солдаты в разорванных сапогах, и гибли от простуды… И опять с
тех пор пошли бумажные подметки… на Сухаревке, на Смоленском рынке и по мелким магазинам с девизом «на грош пятаков» и «не обманешь — не продашь».
— О, еще бы! — тотчас же ответил князь, — князей Мышкиных теперь и совсем нет, кроме меня; мне кажется, я последний. А что касается до отцов и дедов,
то они у нас и однодворцами бывали. Отец мой был, впрочем,
армии подпоручик, из юнкеров. Да вот не знаю, каким образом и генеральша Епанчина очутилась тоже из княжон Мышкиных, тоже последняя в своем роде…
Вихров несказанно обрадовался этому вопросу. Он очень подробным образом стал ей рассказывать свое путешествие, как он ехал с священником, как
тот наблюдал за ним, как они, подобно низамским убийцам [Низамские убийцы. — Низамы — название турецких солдат регулярной
армии.], ползли по земле, — и все это он так живописно описал, что Юлия заслушалась его; у нее глаза даже разгорелись и лицо запылало: она всегда очень любила слушать, когда Вихров начинал говорить — и особенно когда он доходил до увлечения.
В зале стояли оба мальчика Захаревских в новеньких чистеньких курточках, в чистом белье и гладко причесанные; но, несмотря на
то, они все-таки как бы больше походили на кантонистов [Кантонисты — в XIX веке дети, отданные на воспитание в военные казармы или военные поселения и обязанные служить в
армии солдатами.], чем на дворянских детей.
«Милый друг мой! Понять не могу, что такое; губернатор прислал на тебя какой-то донос, копию с которого прислал мне Плавин и которую я посылаю к тебе. Об отпуске, значит, тебе и думать нечего. Добрый Абреев нарочно ездил объясняться с министром, но
тот ему сказал, что он в распоряжения губернаторов со своими подчиненными не входит. Если мужа ушлют в Южную
армию, я не поеду с ним, а поеду в имение и заеду в наш город повидаться с тобой».
Право, жизнь совсем не так сложна и запутанна, как ты хочешь меня уверить. Но ежели бы даже она и была такова,
то существует очень простая манера уничтожить запутанности — это разрубить
тот узел, который мешает больше других. Не знаю, кто первый употребил в дело эту манеру, — кажется, князь Александр Иванович Македонский, — но знаю, что этим способом он разом привел
армию и флоты в блистательнейшее положение.
Как бы
то ни было, но принцип обуздания продолжает стоять незыблемый, неисследованный. Он написан во всех азбуках, на всех фронтисписах, на всех лбах. Он до
того незыблем, что даже говорить о нем не всегда удобно. Не потому ли, спрашивается, он так живуч, не потому ли о нем неудобно говорить, что около него ютятся и кормятся целые
армии лгунов?
Мы все здесь,
то есть вся воинствующая бюрократическая
армия, мы все — молодые люди и все урожденные консерваторы.
Напрасно буду я заверять, что тут даже вопроса не может быть, — моего ответа не захотят понять и даже не выслушают, а будут с настойчивостью, достойною лучшей участи, приставать:"Нет, ты не отлынивай! ты говори прямо: нужны ли
армии или нет?"И если я, наконец, от всей души, от всего моего помышления возопию:"Нужны!"и, в подтверждение искренности моих слов, потребую шампанского, чтоб провозгласить тост за процветание
армий и флотов,
то и тогда удостоюсь только иронической похвалы, вроде:"ну, брат, ловкий ты парень!"или:"знает кошка, чье мясо съела!"и т. д.
Я удивляюсь даже, что Деруновы до такой степени скромны и сдержанны. Имей я их взгляды на бунты и
те удобства, которыми они пользуются для проведения этих взглядов, я всякого бы человека, который мне нагрубил или просто не понравился, со свету бы сжил. Писал бы да пописывал:"И при сем, якобы
армий совсем не нужно, говорил!"И наверное получил бы удовлетворение…
Слова нет, надо между ними вводить какие-нибудь новости, чтоб они видели, что тут есть заботы, попечения, и все это, знаете, неусыпно, — но какие новости? Вот я, например, представил проект освещения изб дешевыми лампами. Это и само по себе полезно, и вместе с
тем удовлетворяет высшим соображениям, потому что l’armée, mon cher, demande des soldats bien portants, [
армия, дорогой мой, требует здоровых солдат (франц.).] а они там этой лучиной да дымом бог знает как глаза свои портят.
Существует целая
армия сотрудников, репортеров, странствующих витязей, которых назначение заключается единственно в
том, чтобы оживлять столбцы и занимать читателя целым ворохом небывальщины.
То было время насаждения наук и художеств, фабрик и заводов,
армий и флотов.
Во всё это время приятели, а более всего
то заднее чувство недовольства новым, которое является при каждой перемене положения, успели убедить его в
том, что он сделал величайшую глупость, поступив в действующую
армию.
Потом выслать другого, с каждой стороны, потом 3-го, 4-го и т. д. до
тех пор, пока осталось бы по одному солдату в каждой
армии (предполагая, что
армии равносильны, и что количество было бы заменяемо качеством).
— Сначала забудьте все
то, чему вас учили в кадетском корпусе. Теперь вы не мальчики, и каждый из вас в случае надобности может быть мгновенно призван в состав действующей
армии и, следовательно, отправлен на поле сражения. Значит, каждого указания и приказания старших слушаться и подчиняться ему беспрекословно.
Их карабины были в исправности, а громадный запас пороха и пуль грозил
тем, что осада продлится на очень большое время, вплоть до прихода главной
армии.
— Московские гренадеры — украшение русской
армии, но согласитесь, ваше превосходительство, с
тем, что юнкера Александровского училища — это московская гвардия.
Это было в пятьдесят пятом году, весной, в мае месяце, именно после
того как в Скворешниках получилось известие о кончине генерал-лейтенанта Ставрогина, старца легкомысленного, скончавшегося от расстройства в желудке, по дороге в Крым, куда он спешил по назначению в действующую
армию.
— Сражение под Красным между
армиями Кутузова и Наполеона произошло 3-6 ноября 1812 года.] убит был ее жених, после чего она начала тосковать, по временам даже заговариваться, и кончила
тем, что поступила в монастырь, завещав в него свое состояние.
— Есть господа, которые оправдывают его
тем, — продолжал
тот, — что своего состояния у него нет, жена больна, семейство большое, сыновья служат в кавалергардах; но почему же не в
армии?.. Почему?
— Возможно ли это, — воскликнул он, — когда карабинерные офицеры считаются лучшими в
армии, почти
те же гвардейцы?!
— Очень не скоро!.. Сначала я был совершенно хром, и уж потом, когда мы гнали назад Наполеона и я следовал в арьергарде за
армией, мне в Германии сказали, что для
того, чтобы воротить себе ногу, необходимо снова ее сломать… Я согласился на это… Мне ее врачи сломали, и я опять стал с прямой ногой.