Неточные совпадения
Она
была прислана во Францию и
стала известною, потому что вошла в атлас географа д'Анвилля.
И в самом деле неинтересно глядеть: в окно видны грядки с капустною рассадой, около них безобразные канавы, вдали маячит тощая, засыхающая лиственница. Охая и держась за бока, вошел хозяин и
стал мне жаловаться на неурожаи, холодный климат, нехорошую, землю. Он благополучно отбыл каторгу и поселение, имел теперь два дома, лошадей и коров, держал много работников и сам ничего не делал,
был женат на молоденькой, а главное, давно уже имел право переселиться на материк — и все-таки жаловался.
Про него рассказывают, что когда он, идучи морем на Сахалин, захотел в Сингапуре купить своей жене шёлковый платок и ему предложили разменять русские деньги на доллары, то он будто бы обиделся и сказал: «Вот еще,
стану я менять наши православные деньги на какие-то эфиопские!» И платок не
был куплен.
За обедом же
была рассказана такая легенда: когда русские заняли остров и затем
стали обижать гиляков, то гиляцкий шаман проклял Сахалин и предсказал, что из него не выйдет никакого толку.
Дуйские каторжные с течением времени
становились поселенцами, из России прибывали каторжные с семьями, которых нужно
было сажать на землю; приказано
было считать Сахалин землею плодородною и годною для сельскохозяйственной колонии, и где жизнь не могла привиться естественным порядком, там она мало-помалу возникла искусственным образом, принудительно, ценой крупных денежных затрат и человеческих сил.
Есть еще его
статья: «Пребывание на о. Сахалине».
В шести верстах от Дуэ на открытом месте уже стояла Слободка,
была уже на Дуйке тюрьма, и вот по соседству мало-помалу
стала вырастать резиденция: помещения для чиновников и канцелярий, церковь, склады, лавки и проч.
Она отучает его мало-помалу от домовитости, то
есть того самого качества, которое нужно беречь в каторжном больше всего, так как по выходе из тюрьмы он
становится самостоятельным членом колонии, где с первого же дня требуют от него, на основании закона и под угрозой наказания, чтобы он
был хорошим хозяином и добрым семьянином.
На горе же, в виду моря и красивых оврагов, всё это
становится донельзя пошло и грубо, как оно и
есть на самом деле.
Быть может, под ее влиянием многие холодные люди
стали жестокими и многие добряки и слабые духом, не видя по целым неделям и даже месяцам солнца, навсегда потеряли надежду на лучшую жизнь.
Стал он чахнуть с того дня, как по приказанию начальства за какую-то провинность
был наказан теперешним александровским палачом Комелевым.
Лишь на последних 70-100 верстах до устья, то
есть там, где меньше всего следует рассчитывать на колонизацию, она
становится глубже и прямее, течение тут тише, порогов и перекатов нет вовсе; здесь может ходить паровой катер и даже мелкосидящий буксирный пароход.
Когда усковцы со своими семьями собрались около надзирательской, где мы
пили чай, и когда женщины и дети, как более любопытные, вышли вперед, то толпа
стала походить на цыганский табор.
На полдороге
стало темнеть, и скоро нас окутала настоящая тьма. Я уже потерял надежду, что когда-нибудь
будет конец этой прогулке, и шел ощупью, болтаясь по колена в воде и спотыкаясь о бревна. Кругом меня и моих спутников там и сям мелькали или тлели неподвижно блуждающие огоньки; светились фосфором целые лужи и громадные гниющие деревья, а сапоги мои
были усыпаны движущимися точками, которые горели, как ивановские светляки.
Я зарабатывал около трехсот рублей в месяц. Эту цифру я и назвал. Надо
было видеть, какое неприятное, даже болезненное впечатление произвел мой ответ. Оба гиляка вдруг схватились за животы и, пригнувшись к земле,
стали покачиваться, точно от сильной боли в желудке. Лица их выражали отчаяние.
Я
стал объяснять им, что окружной начальник хотя и большой человек, но сидит на одном месте и потому получает только двести, а я хотя только пиши-пиши, но зато приехал издалека, сделал больше десяти тысяч верст, расходов у меня больше, чем у Бутакова, потому и денег мне нужно больше. Это успокоило гиляков. Они переглянулись, поговорили между собой по-гиляцки и перестали мучиться. По их лицам видно
было, что они уже верили мне.
— Где им совладать?» В комнате
стало холодно и сыро,
было, вероятно, не больше шести-семи градусов.
Это
был богатырского сложения человек, еще молодой и красивый, характера кроткого и сосредоточенного, — всё, бывало, молчит и о чем-то думает, — и с первого же времени хозяева
стали доверять ему, и когда уезжали из дому, то знали, что Вукол и денег не вытащит из комода, и спирта в кладовой не
выпьет.
Когда я пришел в лавочку, то фельдфебель принял меня, вероятно, за очень важного чиновника, потому что вдруг без всякой надобности доложил мне, что он
был когда-то замешан в чем-то, но оправдан, и
стал торопливо показывать мне разные одобрительные аттестации, показал, между прочим, и письмо какого-то г. Шнейдера, в конце которого, помнится,
есть такая фраза: «А когда потеплеет, жарьте талые».
Большая часть площади, которая занята теперь под пашней и покосом, недавно еще
была болотом, но поселенцы, по совету г. Я., выкопали канаву до Найбы, в сажень глубины, и теперь
стало хорошо.
Но двигался он, вероятно, очень медленно, потому что 16 семейств не
стали дожидаться окончания просеки и отправились в Такойскую долину прямо через тайгу на вьючных волах и телегах; на пути выпал глубокий снег, и они должны
были часть телег бросить, а часть положить на полозья.
Над огнем висит на крюке большой черный котел; в нем кипит уха, серая, пенистая, которую, я думаю, европеец не
стал бы
есть ни за какие деньги.
В 1867 г. заключен
был договор, по которому Сахалин
стал принадлежать обоим государствам на праве общего владения; русские и японцы признали друг за другом одинаковое право распоряжаться на острове, — значит, ни те, ни другие не считали остров своим.
Как-то утром, когда дул норд-ост, а в квартире моей
было так холодно, что я кутался в одеяло, ко мне пришли с визитом японский консул г. Кузе и его секретарь г. Сугиама. Первым долгом я
стал извиняться, что у меня очень холодно.
И без всяких
статей и приказов, а по необходимости, потому что это полезно для колонии, вне тюрьмы, в собственных домах и на вольных квартирах, живут все без исключения ссыльнокаторжные женщины, многие испытуемые и даже бессрочные, если у них
есть семьи или если они хорошие мастера, землемеры, каюры и т. п.
Средний возраст только что осужденного каторжного мне не известен, но, судя по возрастному составу ссыльного населения в настоящее время, он должен
быть не меньше 35 лет; если к этому прибавить среднюю продолжительность каторги 8-10 лет и если принять еще во внимание, что на каторге человек старится гораздо раньше, чем при обыкновенных условиях, то
станет очевидным, что при буквальном исполнении судебного приговора и при соблюдении «Устава», со строгим заключением в тюрьме, с работами под военным конвоем и проч., не только долгосрочные, но и добрая половина краткосрочных поступала бы в колонию с уже утраченными колонизаторскими способностями.
В Дуэ я видел сумасшедшую, страдающую эпилепсией каторжную, которая живет в избе своего сожителя, тоже каторжного; он ходит за ней, как усердная сиделка, и когда я заметил ему, что, вероятно, ему тяжело жить в одной комнате с этою женщиной, то он ответил мне весело: «Ничево-о, ваше высокоблагородие, по человечности!» В Ново-Михайловке у одного поселенца сожительница давно уже лишилась ног и день и ночь лежит среди комнаты на лохмотьях, и он ходит за ней, и когда я
стал уверять его, что для него же
было бы удобнее, если бы она лежала, в больнице, то и он тоже заговорил о человечности.
[Хотя ниоткуда не видно, чтобы упрочение колонии в первое время зависело главным образом от развития в ней семейного начала; мы знаем, что благосостояние Виргинии
было упрочено раньше, чем туда
стали привозить женщин.]
Я уже не раз упоминал о М. С. Мицуле, который
был агрономом, потом
стал заведующим и в конце концов умер от грудной жабы, не дожив и до 45 лет.
Между тем с поселенцами конкурируют японцы, производящие ловлю контрабандным образом или за пошлины, и чиновники, забирающие лучшие места для тюремных ловель, и уже близко время, когда с проведением сибирской дороги и развитием судоходства слухи о невероятных богатствах рыбы и пушного зверя привлекут на остров свободный элемент; начнется иммиграция, организуются настоящие рыбные ловли, в которых ссыльный
будет принимать участие не как хозяин-промышленник, а лишь как батрак, затем, судя по аналогии, начнутся жалобы на то, что труд ссыльных во многих отношениях уступает труду свободных, даже манз и корейцев; с точки зрения экономической, ссыльное население
будет признано бременем для острова, и с увеличением иммиграции и развитием оседлой и промышленной жизни на острове само государство найдет более справедливым и выгодным
стать на сторону свободного элемента и прекратить ссылку.
Мне случалось видеть арестантов, уже немолодых, которые при посторонних прикрывали кандалы полами халатов; у меня
есть фотография, где изображена толпа дуйских и воеводских каторжных на раскомандировке, и большинство закованных постаралось
стать так, чтобы кандалы на фотографии не вышли.
— Нет, говорят, батюшка, выкушайте вы сначала, а то мы
пить не
станем.
При совершенной распущенности и всяких послаблениях, какие имели место при старой администрации, сахалинские тюрьмы все-таки оставались полными, и арестанты бегали не так часто, как,
быть может, хотели того смотрители тюрем, для которых побеги составляли одну из самых доходных
статей.
А вот и любовь. Ссыльнокаторжный Артем, — фамилии его не помню, — молодой человек лет 20, служил в Найбучи сторожем при казенном доме. Он
был влюблен в аинку, жившую в одной из юрт на реке Найбе, и, говорят, пользовался взаимностью. Его заподозрили как-то в краже и в наказание перевели в Корсаковскую тюрьму, то
есть за 90 верст от аинки. Тогда он
стал бегать из поста в Найбучи для свидания с возлюбленной и бегал до тех пор, пока его не подстрелили в ногу.
И
есть предел, перейдя который, репрессивные меры уже сами
становятся причиною побегов.
Цинга, свирепствовавшая на Татарском берегу, едва ли
стала бы щадить Сахалин, где условия жизни в постах
были нисколько не лучше.