Неточные совпадения
Дальше,
в самой избе, человек пять мужчин, которые называют себя кто — жильцом, кто — работником, а кто — сожителем; один стоит около печки и, надув щеки, выпучив глаза, паяет что-то; другой, очевидно, шут, с деланно-глупою физиономией, бормочет что-то,
остальные хохочут
в кулаки.
Тут резко нарушается идея равномерности наказания, но этот беспорядок находит себе оправдание
в тех условиях, из которых сложилась жизнь колонии, и к тому же он легко устраним: стоит только перевести из тюрьмы
в избы
остальных арестантов.
Наименьшее скопление каторжных
в тюрьме бывает
в летние месяцы, когда они командируются
в округ на дорожные и полевые работы, и наибольшее — осенью, когда они возвращаются с работ и «Доброволец» привозит новую партию
в 400–500 человек, которые живут
в Александровской тюрьме впредь до распределения их по
остальным тюрьмам.
Земля здесь не служит приманкой и не располагает к оседлой жизни. Из тех хозяев, которые сели на участки
в первые четыре года после основания селения, не осталось ни одного; с 1876 г. сидят 9, с 1877 г. — 7, с 1878 г. — 2, с 1879 г. — 4, а все
остальные — новички.
Ежедневно назначается на работы 350–400 каторжных,
остальные 350–400 из живущих
в Дуйской и Воеводской тюрьмах составляют резерв.
Только 6 домов покрыты тесом,
остальные же корьем, и так же, как
в Верхнем Армудане, кое-где окна не вставлены вовсе или наглухо забиты.
Те дербинцы, которые, отбыв каторгу до 1880 г., селились тут первые, вынесли на своих плечах тяжелое прошлое селения, обтерпелись и мало-помалу захватили лучшие места и куски, и те, которые прибыли из России с деньгами и семьями, такие живут не бедно; 220 десятин земли и ежегодный улов рыбы
в три тысячи пудов, показываемые
в отчетах, очевидно, определяют экономическое положение только этих хозяев;
остальные же жители, то есть больше половины Дербинского, голодны, оборваны и производят впечатление ненужных, лишних, не живущих и мешающих другим жить.
С одним из них, г. фон Ф., инспектором сельского хозяйства, я уже был знаком, — раньше мы встречались
в Александровске, — с
остальными же я теперь виделся впервые, хотя все они отнеслись к моему появлению с таким благодушием, как будто были знакомы со мною уже давно.
При мне
в тюрьме ночевало только 450 человек, все же
остальные находились
в командировке, главным образом на дорожных работах.
За неделю до Рождества пришли
остальные 6 семейств, но поместиться им было негде, строиться поздно, и они отправились искать пристанища
в Найбучи, оттуда
в Кусуннайский пост, где и перезимовали
в солдатских казармах; весною же вернулись
в Такойскую долину.
Оттого, что четверть всего состава ссыльнокаторжных живет вне тюрьмы, особенных беспорядков не замечается, и я охотно признал бы, что упорядочить нашу каторгу нелегко именно потому, что
остальные три четверти живут
в тюрьмах.
О каких-либо работах не могло быть и речи, так как «только провинившиеся или не заслужившие мужской благосклонности» попадали на работу
в кухне,
остальные же служили «потребностям» и пили мертвую, и
в конце концов женщины, по словам Власова, были развращаемы до такой степени, что
в состоянии какого-то ошеломления «продавали своих детей за штоф спирта».
Из них только 27 человек настоящие дети колонии, так как родились на Сахалине или на пути следования
в ссылку,
остальные же все — пришлый элемент.
Из тех, которые получают казенный пай, довольствуются из тюремного котла только 25–40 %, [3 мая
в Александровской тюрьме из 2870 ч. довольствовались из котла 1279, а 29 сентября из 2432 ч. только 675.]
остальным же провизия выдается на руки.
— Арестанты, особенно кандальные, любят подавать всякие вздорные прошения. Когда я был назначен сюда и
в первый раз обходил тюрьму, то мне было подано до 50 прошений; я принял, но объявил просителям, что те из них, прошения которых окажутся не заслуживающими внимания, будут наказаны. Только два прошения оказались уважительными,
остальные же — чепухой. Я велел высечь 48 человек. Затем
в другой раз 25, потом всё меньше и меньше, и теперь уже просьб мне не подают. Я отучил их.
Летом 1889 г. из 131 каторжных, работавших
в Тарайке на дороге, было 37 больных, а
остальные явились к приехавшему начальнику острова «
в самом ужасном виде: ободранные, многие без рубах, искусанные москитами, исцарапанные сучьями деревьев, но никто не жаловался» (приказ 1889 г., № 318).
Иноков постригся, побрил щеки и, заменив разлетайку дешевеньким костюмом мышиного цвета, стал незаметен, как всякий приличный человек. Только веснушки на лице выступили еще более резко, а
в остальном он почти ничем не отличался от всех других, несколько однообразно приличных людей. Их было не много, на выставке они очень интересовались архитектурой построек, посматривали на крыши, заглядывали в окна, за углы павильонов и любезно улыбались друг другу.
Неточные совпадения
Одна из них описана выше; из
остальных трех первая имела целью разъяснить глуповцам пользу от устройства под домами каменных фундаментов; вторая возникла вследствие отказа обывателей разводить персидскую ромашку и третья, наконец, имела поводом разнесшийся слух об учреждении
в Глупове академии.
— Знаю я, — говорил он по этому случаю купчихе Распоповой, — что истинной конституции документ сей
в себе еще не заключает, но прошу вас, моя почтеннейшая, принять
в соображение, что никакое здание, хотя бы даже то был куриный хлев, разом не завершается! По времени выполним и
остальное достолюбезное нам дело, а теперь утешимся тем, что возложим упование наше на бога!
Все
остальное время он посвятил поклонению Киприде [Кипри́да — богиня любви.]
в тех неслыханно разнообразных формах, которые были выработаны цивилизацией того времени.
Но прошла неделя, другая, третья, и
в обществе не было заметно никакого впечатления; друзья его, специалисты и ученые, иногда, очевидно из учтивости, заговаривали о ней.
Остальные же его знакомые, не интересуясь книгой ученого содержания, вовсе не говорили с ним о ней. И
в обществе,
в особенности теперь занятом другим, было совершенное равнодушие.
В литературе тоже
в продолжение месяца не было ни слова о книге.
Но с тех пор как она, после несчастия, постигшего Каренина, взяла его под свое особенное покровительство, с тех пор как она потрудилась
в доме Каренина, заботясь о его благосостоянии, она почувствовала, что все
остальные любви не настоящие, а что она истинно влюблена теперь
в одного Каренина.