Неточные совпадения
Шабельский (выходя со Львовым из дома). Доктора —
те же адвокаты, с
тою только разницей,
что адвокаты только грабят, а доктора и грабят и убивают… Я не говорю о присутствующих. (Садится на диванчик.) Шарлатаны, эксплоататоры… Может быть, в какой-нибудь Аркадии попадаются исключения из общего правила, но… я в свою жизнь пролечил тысяч двадцать и не встретил ни одного доктора, который не казался бы мне патентованным мошенником.
Львов (оглядываясь на окно).
То же,
что и утром говорил: ей немедленно нужно в Крым ехать. (Ходит по сцене.)
Иванов (после паузы). Лишние люди, лишние слова, необходимость отвечать на глупые вопросы — всё это, доктор утомило меня до болезни. Я стал раздражителен, вспыльчив, резок, мелочен до
того,
что не узнаю себя. По целым дням у меня голова болит, бессонница, шум в ушах… А деваться положительно некуда… Положительно…
Вся суть в
том, милый доктор (мнется),
что… короче говоря, женился я по страстной любви и клялся любить вечно, но… прошло пять лет, она все еще любит меня, а я…
Если со стороны поглядеть на меня,
то это, вероятно, ужасно; сам же я не понимаю,
что делается с моею душой…
«Хотите, говорит, посватаю за вас Марфушу?» Qui est ce que c’est [Кто это (франц.).] Марфуша? Ах, это
та, Балабалкина… Бабакалкина… эта,
что на прачку похожа.
Шабельский. Пусть кричит. Хуже
того,
что уже есть, не может быть. (Потягивается.) Эх, милейшая Сарра, выиграй я сто или двести тысяч, показал бы я вам, где раки зимуют!.. Только бы вы меня и видели. Ушел бы я из этой ямы от даровых хлебов, и ни ногой бы сюда до самого страшного суда…
Чем серее и монотоннее фон,
тем лучше.
Анна Петровна. Вы говорите,
что Николай
то да сё, пятое, десятое. Откуда вы его знаете? Разве за полгода можно узнать человека? Это, доктор, замечательный человек, и я жалею,
что вы не знали его года два-три
тому назад. Он теперь хандрит, молчит, ничего не делает, но прежде… Какая прелесть!.. Я полюбила его с первого взгляда. (Смеется.) Взглянула, а меня мышеловка — хлоп! Он сказал: пойдем… Я отрезала от себя всё, как, знаете, отрезают гнилые листья ножницами, и пошла…
Львов. Нет, я решительно отказываюсь лечить при таких условиях! Мало
того,
что ни копейки не платят, но еще душу выворачивают вверх дном!.. Нет, я отказываюсь! Довольно!.. (Идет в дом.)
Авдотья Назаровна (вскакивает и сердито). А за
то,
что если ты, батюшка, не умеешь играть, так не садись. Какое ты имеешь полное право ходить в чужую масть? Вот и остался у тебя маринованный туз!..
Лебедев. Да, Авдотья Назаровна, трудно теперь с женихами. Не
то что жениха — путевых шаферов достать негде. Нынешняя молодежь, не в обиду будь сказано, какая-то, господь с нею, кислая, переваренная… Ни поплясать, ни поговорить, ни выпить толком…
Зинаида Саввишна. Еще бы, душечка, быть ему счастливым! (Вздыхает.) Как он, бедный, ошибся!.. Женился на своей жидовке и так, бедный, рассчитывал,
что отец и мать за нею золотые горы дадут, а вышло совсем напротив… С
того времени, как она переменила веру, отец и мать знать ее не хотят, прокляли… Так ни копейки и не получил. Теперь кается, да уж поздно…
Саша. Ах, да вздор все это! Вздор! Никто не покупал и не заражал скота! Это сам Боркин сочинил такой проект и везде хвастался им. Когда Иванов узнал об этом,
то Боркин потом у него две недели прощения просил. Виноват же Иванов только,
что у него слабый характер и не хватает духа прогнать от себя этого Боркина, и виноват,
что он слишком верит людям! Все,
что у него было, растащили, расхитили; около его великодушных затей наживался всякий, кто только хотел.
Саша. Зачем же они говорят вздор? Ах, да все это скучно и скучно! Иванов, Иванов, Иванов — и больше нет других разговоров. (Идет к двери и возвращается.) Удивляюсь! (Молодым людям.) Положительно удивляюсь вашему терпению, господа! Неужели вам не скучно так сидеть? Ведь воздух застыл от тоски! Говорите же что-нибудь, забавляйте барышень, шевелитесь! Ну, если у вас нет других сюжетов, кроме Иванова,
то смейтесь, пойте, пляшите,
что ли…
Тысячу раз я вам говорила и всегда буду говорить,
что все вы не
то, не
то, не
то!..
Шабельский. На
чем же я могу к тебе ездить? Верхом на палке? Своих лошадей у меня нет, а Николай не берет с собою, велит с Саррой сидеть, чтоб
та не скучала. Присылай за мною своих лошадей, тогда и буду ездить…
Шабельский. Вздор, вздор и вздор!.. Никакой чахотки нет, докторское шарлатанство, фокус. Хочется эскулапу шляться, вот и выдумал чахотку. Благо муж не ревнив. (Иванов делает нетерпеливое движение.)
Что касается самой Сарры,
то я не верю ни одному ее слову, ни одному движению. B своей жизни я никогда не верил ни докторам, ни адвокатам, ни женщинам. Вздор, вздор, шарлатанство и фокусы!
Того и гляди,
что из чувства долга по рылу хватит или подлеца пустит.
Шабельский. Хороша искренность! Подходит вчера ко мне вечером и ни с
того ни с сего: «Вы, граф, мне глубоко несимпатичны!» Покорнейше благодарю! И все это не просто, а с тенденцией: и голос дрожит, и глаза горят, и поджилки трясутся… Черт бы побрал эту деревянную искренность! Ну, я противен ему, гадок, это естественно… я и сам сознаю, но к
чему говорить это в лицо? Я дрянной человек, но ведь у меня, как бы
то ни было, седые волосы… Бездарная, безжалостная честность!
Саша. Николай Алексеевич, я понимаю вас. Ваше несчастие в
том,
что вы одиноки. Нужно, чтобы около вас был человек, которого бы вы любили и который вас понимал бы. Одна только любовь может обновить вас.
Я умираю от стыда при мысли,
что я, здоровый, сильный человек, обратился не
то в Гамлета, не
то в Манфреда, не
то в лишние люди… сам черт не разберет!
Иванов (мнется). Дело, видите ли, в
том,
что послезавтра срок моему векселю. Вы премного обязали бы меня, если бы дали отсрочку или позволили приписать проценты к капиталу. У меня теперь совсем нет денег…
Анна Петровна. Послушайте, господин честный человек! Нелюбезно провожать даму и всю дорогу говорить с нею только о своей честности! Может быть, это и честно, но, по меньшей мере, скучно. Никогда с женщинами не говорите о своих добродетелях. Пусть они сами поймут. Мой Николай, когда был таким, как вы, в женском обществе только пел песни и рассказывал небылицы, а между
тем каждая знала,
что он за человек.
Бабакина. Пустите, пустите руки, бесстыдник, а
то граф бог знает
что подумает! Отстаньте!..
Саша. B детстве моем вы были для меня единственною радостью; я любила вас и вашу душу, как себя, а теперь… я вас люблю, Николай Алексеевич… С вами не
то что на край света, а куда хотите, хоть в могилу, только, ради бога, скорее, иначе я задохнусь…
Лебедев. У Франции политика ясная и определенная… Французы знают,
чего хотят. Им нужно лущить колбасников и больше ничего, а у Германии, брат, совсем не
та музыка. У Германии кроме Франции еще много сучков в глазу…
Авдотья Назаровна. За делом, батюшка! (Графу.) Дело вас касающее, ваше сиятельство. (Кланяется.) Велели кланяться и о здоровье спросить… И велела она, куколочка моя, сказать,
что ежели вы нынче к вечеру не приедете,
то она глазочки свои проплачет. Так, говорит, милая, отзови его в стороночку и шепни на ушко по секрету. А зачем по секрету? Тут всё люди свои. И такое дело, не кур крадем, а по закону да по любви, по междоусобному согласию. Никогда, грешница, не пью, а через такой случай выпью!
Шабельский (хохоча, Лебедеву). Но
что, понимаешь, курьезнее всего, так это
то,
что они думают серьезно, будто я… Удивительно! (Встает.) А
то в самом деле, Паша, не устроить ли себе эту гнусность? Назло… Этак, мол, на, старая собака, ешь! Паша, а? Ей-богу…
Лебедев. Знаю, знаю, но
что же мне делать? Ждать она не хочет. Если протестует вексель,
то как я и Шурочка будем тебе в глаза глядеть?
Вот они на столе: тысяча сто. Ты съезди к ней сегодня и отдай собственноручно. Нате, мол, Зинаида Савишна, подавитесь! Только, смотри, и виду не подавай,
что у меня занял, храни тебя бог! А
то достанется мне на орехи от кружовенного варенья! (Всматривается в лицо Иванова.) Ну, ну, не надо! (Быстро берет со стола деньги и прячет в карман.) Не надо! Я пошутил… Извини, ради Христа!
Столько, брат, про тебя по уезду сплетен ходит,
что,
того и гляди, к тебе товарищ прокурора приедет…
Лебедев. Понимаю, понимаю… (Торопливо смотрит на часы.) Я понимаю. (Целует Иванова.) Прощай. Мне еще на освящение школы ехать. (Идет к двери и останавливается.) Умная… Вчера стали мы с Шурочкой насчет сплетен говорить. (Смеется.) А она афоризмом выпалила: «Папочка, светляки, говорит, светят ночью только для
того, чтобы их легче могли увидеть и съесть ночные птицы, а хорошие люди существуют для
того, чтобы было
что есть клевете и сплетне». Каково? Гений! Жорж Занд!..
Лебедев. Я сам тебя хотел спросить об этом, да, признаться, стеснялся. Не знаю, брат! С одной стороны, мне казалось,
что тебя одолели несчастия разные, с другой же стороны, знаю,
что ты не таковский, чтобы
того… Бедой тебя не победишь. Что-то, Николаша, другое, а
что — не понимаю!
Львов. Меня возмущает человеческая жестокость… Умирает женщина. У нее есть отец и мать, которых она любит и хотела бы видеть перед смертью;
те знают отлично,
что она скоро умрет и
что все еще любит их, но, проклятая жестокость, они точно хотят удивить Иегову своим религиозным закалом: всё еще проклинают ее! Вы, человек, которому она пожертвовала всем — и верой, и родным гнездом, и покоем совести, вы откровеннейшим образом и с самыми откровенными целями каждый день катаетесь к этим Лебедевым!
Иванов. Но
что же мне делать?
Что? Если вы меня понимаете лучше,
чем я сам себя понимаю,
то говорите определенно:
что мне делать?
Чем больше труда,
тем любовь лучше,
то есть она, понимаешь ли, сильней чувствуется.
Лебедев. Тебе в приданое назначается пятнадцать тысяч рублей серебром. Вот… Смотри, чтоб потом разговоров не было! Постой, молчи! Это только цветки, а будут еще ягодки. Приданого тебе назначено пятнадцать тысяч, но, принимая во внимание,
что Николай Алексеевич должен твоей матери девять тысяч, из твоего приданого делается вычитание… Ну-с, а потом, кроме
того…
Лебедев (вспылив). Тьфу! Все вы
то сделаете,
что я себя ножом пырну или человека зарежу!
Та день-деньской рёвма-ревет, зудит, пилит, копейки считает, а эта, умная, гуманная, черт подери, эмансипированная, не может понять родного отца! Я оскорбляю слух! Да ведь прежде
чем прийти сюда оскорблять твой слух, меня там (указывает на дверь) на куски резали, четвертовали. Не может она понять! Голову вскружили и с толку сбили… ну вас! (Идет к двери и останавливается.) Не нравится мне, всё мне в вас не нравится!
Саша. Папа, я и сама чувствую,
что не
то… Не
то, не
то, не
то. Если бы ты знал, как мне тяжело! Невыносимо! Мне неловко и страшно сознаваться в этом. Папа, голубчик, ты меня подбодри, ради бога… научи,
что делать.
Шабельский. Нет, серьезно, нужно во
что бы
то ни стало устроить себе какую-нибудь гнусность, подлость, чтоб не только мне, но и всем противно стало. И я устрою. Честное слово! Я уж сказал Боркину, чтобы он объявил меня сегодня женихом. (Смеется.) Все подлы, и я буду подл.
Лебедев. Надоел ты мне! Слушай, Матвей, договоришься ты до
того,
что тебя, извини за выражение, в желтый дом свезут.
Саша. Постой… Из
того,
что ты сейчас сказал, следует,
что нытье тебе надоело и
что пора начать новую жизнь!.. И отлично!..
Саша. Ах, Николай, если бы ты знал, как ты меня утомил! Как измучил ты мою душу! Добрый, умный человек, посуди: ну, можно ли задавать такие задачи?
Что ни день,
то задача, одна труднее другой… Хотела я деятельной любви, но ведь это мученическая любовь!
Иванов. А когда ты станешь моею женой, задачи будут еще сложней. Откажись же! Пойми: в тебе говорит не любовь, а упрямство честной натуры. Ты задалась целью во
что бы
то ни стало воскресить во мне человека, спасти, тебе льстило,
что ты совершаешь подвиг… Теперь ты готова отступить назад, но тебе мешает ложное чувство. Пойми!