Неточные совпадения
Часам к 10 утра
пришел полицейский чиновник, постучался сам, велел слугам постучаться, — успех
тот же, как и прежде. «Нечего делать, ломай дверь, ребята».
А через два дня после
того, как она уехала,
приходил статский, только уже другой статский, и приводил с собою полицию, и много ругал Марью Алексевну; но Марья Алексевна сама ни в одном слове не уступала ему и все твердила: «я никаких ваших делов не знаю.
Прийти ко мне — для вас значит потерять репутацию; довольно опасно для вас и
то, что я уже один раз была в этой квартире, а приехать к вам во второй раз было бы, наверное, губить вас.
Сторешников слышал и видел, что богатые молодые люди приобретают себе хорошеньких небогатых девушек в любовницы, — ну, он и добивался сделать Верочку своею любовницею: другого слова не
приходило ему в голову; услышал он другое слово: «можно жениться», — ну, и стал думать на
тему «жена», как прежде думал на
тему «любовница».
Раз пять или шесть Лопухов был на своем новом уроке, прежде чем Верочка и он увидели друг друга. Он сидел с Федею в одном конце квартиры, она в другом конце, в своей комнате. Но дело подходило к экзаменам в академии; он перенес уроки с утра на вечер, потому что по утрам ему нужно заниматься, и когда
пришел вечером,
то застал все семейство за чаем.
— Она заметила, что я не люблю быть в дурном расположении духа, и шепнула мне такую их тайну, что я не могу видеть женщину без
того, чтобы не
прийти в дурное расположение, — и потому я избегаю женщин.
— Вы не можете видеть женщину без
того, чтобы не
прийти в дурное расположение духа? Однако вы не мастер говорить комплименты.
Но он действительно держал себя так, как, по мнению Марьи Алексевны, мог держать себя только человек в ее собственном роде; ведь он молодой, бойкий человек, не запускал глаз за корсет очень хорошенькой девушки, не таскался за нею по следам, играл с Марьею Алексевною в карты без отговорок, не отзывался, что «лучше я посижу с Верою Павловною», рассуждал о вещах в духе, который казался Марье Алексевне ее собственным духом; подобно ей, он говорил, что все на свете делается для выгоды, что, когда плут плутует, нечего тут
приходить в азарт и вопиять о принципах чести, которые следовало бы соблюдать этому плуту, что и сам плут вовсе не напрасно плут, а таким ему и надобно быть по его обстоятельствам, что не быть ему плутом, — не говоря уж о
том, что это невозможно, — было бы нелепо, просто сказать глупо с его стороны.
Пришедши через два дня на урок, он должен был сказать Верочке: «советую вам оставить мысль о
том, чтобы сделаться актрисою».
Племянник, вместо
того чтобы приезжать,
приходил, всматривался в людей и, разумеется, большею частию оставался недоволен обстановкою: в одном семействе слишком надменны; в другом — мать семейства хороша, отец дурак, в третьем наоборот, и т. д., в иных и можно бы жить, да условия невозможные для Верочки; или надобно говорить по — английски, — она не говорит; или хотят иметь собственно не гувернантку, а няньку, или люди всем хороши, кроме
того, что сами бедны, и в квартире нет помещения для гувернантки, кроме детской, с двумя большими детьми, двумя малютками, нянькою и кормилицею.
— Ах, боже мой! И все замечания, вместо
того чтобы говорить дело. Я не знаю, что я с вами сделала бы — я вас на колени поставлю: здесь нельзя, — велю вам стать на колени на вашей квартире, когда вы вернетесь домой, и чтобы ваш Кирсанов смотрел и
прислал мне записку, что вы стояли на коленях, — слышите, что я с вами сделаю?
Не удалось и поругаться.
Пришел Лопухов и начал в
том слоге, что мы с Верочкою просим вас, Марья Алексевна и Павел Константиныч, извинить нас, что без вашего согласия…
Верочка стала рассказывать свои мысли, и Жюли опять
пришла в энтузиазм, и посыпались благословенья, перемешанные с
тем, что она, Жюли Ле-Теллье, погибшая женщина, — и слезы, но что она знает, что такое «добродетель» — и опять слезы, и обниманья, и опять благословенья.
Каждый из них — человек отважный, не колеблющийся, не отступающий, умеющий взяться за дело, и если возьмется,
то уже крепко хватающийся за него, так что оно не выскользнет из рук: это одна сторона их свойств: с другой стороны, каждый из них человек безукоризненной честности, такой, что даже и не
приходит в голову вопрос: «можно ли положиться на этого человека во всем безусловно?» Это ясно, как
то, что он дышит грудью; пока дышит эта грудь, она горяча и неизменна, — смело кладите на нее свою голову, на ней можно отдохнуть.
И когда скажут это, значит,
пришло время возродиться этому типу, и он возродится в более многочисленных людях, в лучших формах, потому что тогда всего хорошего будет больше, и все хорошее будет лучше; и опять
та же история а новом виде.
Кирсанов начал расточать уверения, что нисколько, и
тем окончательно выказал, что дуется. Потом ему, должно быть, стало стыдно, он сделался прост, хорош, как следует. Лопухов, воспользовавшись
тем, что человек
пришел в рассудок, спросил опять...
Конечно, это недоразумение не могло бы быть продолжительно; по мере приближения развязки, расспросы Крюковой делались бы настойчивее; она или высказала бы, что у ней есть особенная причина знать истину, или Лопухов или Вера Павловна догадались бы, что есть какая-то особенная надобность в ее расспросах, и двумя — тремя неделями, быть может, несколькими днями позже дело все-таки
пришло бы к
тому же, к чему
пришло несколько раньше, благодаря неожиданному для Крюковой появлению Кирсанова в мастерской.
Если бы кто посторонний
пришел посоветоваться с Кирсановым о таком положении, в каком Кирсанов увидел себя, когда очнулся, и если бы Кирсанов был совершенно чужд всем лицам, которых касается дело, он сказал бы пришедшему советоваться: «поправлять дело бегством — поздно, не знаю, как оно разыграется, но для вас, бежать или оставаться — одинаково опасно, а для
тех, о спокойствии которых вы заботитесь ваше бегство едва ли не опаснее, чем
то, чтобы вы оставались».
Певица хохочет: — Узнаешь скоро; а теперь нам надобно заняться
тем, зачем я к тебе
пришла. Я хочу читать с тобою твой дневник.
— Изволь, мой милый. Мне снялось, что я скучаю оттого, что не поехала в оперу, что я думаю о ней, о Бозио; ко мне
пришла какая-то женщина, которую я сначала приняла за Бозио и которая все пряталась от меня; она заставила меня читать мой дневник; там было написано все только о
том, как мы с тобою любим друг друга, а когда она дотрогивалась рукою до страниц, на них показывались новые слова, говорившие, что я не люблю тебя.
Он боялся, что когда
придет к Лопуховым после ученого разговора с своим другом,
то несколько опростоволосится: или покраснеет от волнения, когда в первый раз взглянет на Веру Павловну, или слишком заметно будет избегать смотреть на нее, или что-нибудь такое; нет, он остался и имел полное право остаться доволен собою за минуту встречи с ней: приятная дружеская улыбка человека, который рад, что возвращается к старым приятелям, от которых должен был оторваться на несколько времени, спокойный взгляд, бойкий и беззаботный разговор человека, не имеющего на душе никаких мыслей, кроме
тех, которые беспечно говорит он, — если бы вы были самая злая сплетница и смотрели на него с величайшим желанием найти что-нибудь не так, вы все-таки не увидели бы в нем ничего другого, кроме как человека, который очень рад, что может, от нечего делать, приятно убить вечер в обществе хороших знакомых.
Узнав такую историю, все вспомнили, что в
то время, месяца полтора или два, а, может быть, и больше, Рахметов был мрачноватее обыкновенного, не
приходил в азарт против себя, сколько бы ни кололи ему глаза его гнусною слабостью,
то есть сигарами, и не улыбался широко и сладко, когда ему льстили именем Никитушки Ломова.
Когда прошло месяца три — четыре после
того, как он пропал из Москвы, и не
приходило никаких слухов о нем, мы все предположили, что он отправился путешествовать по Европе.
Но и благодетельная Маша ненадолго прогнала эти пять маленьких слов, сначала они сами не смели явиться, они вместо себя
прислали опровержение себе: «но я должна ехать», и только затем
прислали, чтобы самим вернуться, под прикрытием этого опровержения: в один миг с ним опять явились их носители, четыре маленькие слова, «он не хочет этого», и в
тот же миг эти четыре маленькие слова опять превратились в пять маленьких слов: «и мне не хочется этого».
Она стала замечать, что, когда
приходит ей недовольство, оно всегда сопровождается сравниванием, оно в
том и состоит, что она сравнивает себя и мужа, — и вот блеснуло перед ее мыслью настоящее слово: «разница, обидная разница».
Целые армии пехоты разгонялись, как стада овец, несколькими сотнями всадников; до
той поры, когда явились на континент английские пехотинцы из гордых, самостоятельных мелких землевладельцев, у которых не было этой боязни, которые привыкли никому не уступать без боя; как только
пришли во Францию эти люди, у которых не было предубеждения, что они должны бежать перед конницею, — конница, даже далеко превосходившая их числом, была разбиваема ими при каждой встрече; знаешь, знаменитые поражения французских конных армий малочисленными английскими пехотинцами и при Кресси, и при Пуатье, и при Азенкуре.
«Но шли века; моя сестра — ты знаешь ее? —
та, которая раньше меня стала являться тебе, делала свое дело. Она была всегда, она была прежде всех, она уж была, как были люди, и всегда работала неутомимо. Тяжел был ее труд, медлен успех, но она работала, работала, и рос успех. Мужчина становился разумнее, женщина тверже и тверже сознавала себя равным ему человеком, — и
пришло время, родилась я.
— Я одна не могу рассказать тебе этого, для этого мне нужна помощь моей старшей сестры, —
той, которая давно являлась тебе. Она моя владычица и слуга моя. Я могу быть только
тем, чем она делает меня; но она работает для меня. Сестра,
приди на помощь.
— Прежде, когда я не был в личном знакомстве с вами, — сказал Бьюмонт, — я хотел кончить дело сам. Теперь это неловко, потому что мы так хорошо знакомы. Чтобы не могло возникнуть потом никаких недоразумений, я писал об этом фирме,
то есть о
том, что я во время торговых переговоров познакомился с управляющим, у которого почти весь капитал в акциях завода, я требовал, чтобы фирма
прислала кого-нибудь заключить вместо меня это дело, и вот, как видите, приедет мистер Лотер.
— Позвольте, позвольте! — говорит читатель, — и не один проницательный, а всякий читатель,
приходя в остолбенение по мере
того, как соображает, — с лишком через два года после
того, как познакомилась с Никитиным?